Валерий Панюшкин - Восстание потребителей
Какова же была их радость, когда по всем правилам, с документами в руках и аккуратно ссылаясь на законы, молодые коллеги Дианы Сорк повернули дело так, что бывший спекулянт, а ныне почтенный предприниматель должен-таки раскошелиться на восемнадцать тысяч долларов, про которые мало кто мог представить себе, помещаются ли они в кошелек или в чемодан.
Коррумпировать судей в те времена предпринимателям еще не приходило в голову, и суд удовлетворил иск.
Профессор Аузан вышел из зала суда в странном смятении чувств. Следовало праздновать победу, но как-то не праздновалось. Какое-то сомнение или разочарование копошилось в сердце. Процесс был выигран, но что же не так? То ли обидно, что налетели корреспонденты, но не на Аузана и не на Диану Сорк налетели, а на известного адвоката, который участия в процессе не принимал, но комментарии раздавал охотно? Недостаточно удовлетворено тщеславие?
На улице к Аузану подошел Борис Соловьев, известный специалист по качеству, приобнял за плечи и сказал: «Саш, вы чего наделали-то?»
«Чего?» — переспросил Аузан вполне чистосердечно, потому что именно этот вопрос волновал и его.
«Представь себе, — продолжал Соловьев. — Старушка купила своему внуку, который в армии служит, настоящие американские джинсы. А ты лишил ее радости. И представь еще, как орал внук».
И тут до Аузана дошло. Лица истцов! На них не было торжества. Они были несчастны. Парадоксальным образом люди надеялись, что суд признает их джинсы настоящими, можно будет натянуть их и щеголять в них ко всеобщей зависти. Несмотря на перспективу получить тридцать долларов, людям было обидно, что вот и арбитражный суд признал каждого из них доверчивым идиотом, не способным отличить настоящие джинсы от поддельных и не способным даже сообразить, что не могут американские джинсы в России стоить втрое дешевле, чем в Америке.
Журналисты галдели. Известный адвокат раздавал комментарии. Пара минут потребовалась жизнерадостному Аузану, чтобы обратить свое разочарование в торжество. Он сказал Соловьеву:
«Понимаешь, Боря, тем людям, которые купили джинсы и пришли в суд, мы, конечно, разбили сердце. Но ведь про это дело напишут в газетах. Про это дело прочтут миллион человек, два миллиона, три… И у всех, кто прочтет про это, создастся ощущение, что справедливость существует».
Про дело компании «Люкс» действительно написали в газетах. В течение последующих недель и месяцев Аузан с удовольствием замечал, как в коммерческих магазинах и на окошках коммерческих палаток все чаще и чаще появляется надпись: «Выдаем чеки». Слова «выдаем чеки» значили «мы честные, мы не обманываем, мы торгуем законно». И если эти надписи появлялись, то, стало быть, покупатели, засовывая голову в окошко коммерческой палатки, спрашивали неоднократно: «А вы чеки выдаете?»
И это была революция. Это была революция в общественном потребительском сознании. И эту революцию устроили они — профессор Аузан и пятеро его девчонок-юристов.
Каждый день, проходя по улицам, профессор все больше и больше укреплялся в ощущении своей правоты. Все больше и больше верил в перспективы потребительского движения. Все больше и больше убеждался, что угадал тренд: внедрять в массовое сознание идеи справедливости следует не посредством пафосных речей с высоких трибун, а на примере торговли джинсами.
И так он думал, пока однажды не вошел в свой офис и не застал своих молодых юристов бросающими жребий. Предметом жребия были два джинсовых костюма, мужской и женский. Молодые юристы пояснили, что вот, заходили со словами благодарности представители компании-производителя, подарили два джинсовых костюма, и надо же их как-то поделить…
«Какое „поделить“?! — возмутился Аузан. — Мы же договорились не брать ничего с производителя. Нам же только потому и верят, что мы работаем тут не ради производителей, а ради потребителей! Наша репутация…»
Молодежь отводила взгляды. Чутье опытного лектора подсказывало Аузану, что его не слушают. Не слушают, потому что не хотят слушать. Потому что вот же они, два фирменных джинсовых костюма, мужской и женский. Потому что кто-то сможет же завтра эти костюмы надеть и пойти в них по городу, воплотив, может быть, многолетнюю свою мечту. Потому что про безупречную репутацию мало кто из этих молодых людей мечтал, а про джинсовый костюм мечтали.
«Сан Саныч, — буркнул кто-то из молодых юристов. — Мы, конечно, понимаем, но совсем-то так уж прямо с ума сходить-то не надо».
И Аузан махнул рукой. Настолько сходить с ума, чтобы после выигранного процесса не принять в подарок даже и двух джинсовых костюмов от компании-производителя, действительно, наверное, не следовало.
Глава пятая
Консюмеризм — в массы
В 1990 году у Олега Комаровского было все: собственная фирма, брокерское место на бирже, доходы, позволявшие содержать пятерых сотрудников и инвестировать деньги в безумный прожект — бартерную биржу. Кроме того, он обладал представительной внешностью, вальяжной манерой говорить и особенной склонностью к прожектерству. В советское время Олег (друзья звали его Алик) по призванию был актером, а по профессии — директором магазина «Рыболов-спортсмен». Потом решил заняться бизнесом, а в свободное время ездил с женой по гостям и развлекал всех концертами авторской песни и веселыми историями из жизни бизнесмена, промышляющего посредничеством.
Однажды жена повезла Алика в Раздоры в гости к подруге Ире, а у Иры оказался муж Саша, который был похож на мультяшного волка, подозрительно позитивно смотрел на вещи и говорил, что вот сейчас они выпьют водки, пообедают, пойдут гулять, и будет хорошо.
Услышав, что будет хорошо, Алик решил сделать еще лучше. Он стал делиться идеей бартерной биржи, рассказал, что уже разработано программное обеспечение, запущена реклама и написано письмо в правительство с просьбой выделить средства на проект. Если бы существовала бартерная биржа, говорил Комаровский, отечественная экономика задвигалась бы, и все бы разбогатели.
«Но, — резюмировал Алик с трагическим видом, — из правительства получен обстоятельный отрицательный ответ».
Они шли по парковой дорожке. Жены обогнали их шагов на двадцать и болтали о чем-то девичьем. Поскрипывая валенками по снегу и с удовольствием глядя на то, как сверкают сосновые ветки, подернутые инеем, Саша сказал:
«Не надо создавать бартерную биржу. Ничего не получится. Сложные бартерные цепочки строить очень дорого. На бартерной бирже оказывается только неликвидный товар. Прудон пробовал во Франции. Ничего не получилось».
«Кто пробовал? — опешил Комаровский. — Прудон?»
Алик растерялся, конечно, что не удалось произвести впечатление на Сашу идеей бартерной биржи, но очень зауважал Сашу за то, что тот знает Прудона и понимает, почему бартерная биржа бесперспективна. К тому же мало-помалу Алик заразился от Саши благостным расположением духа, но тем в тот вечер все и ограничилось, если не считать ужина, еще трех рюмок водки и настольных игр.
Гуляя по аллейкам в Раздорах, Алик и Саша не знали еще, что вскоре Саша, то бишь профессор Александр Аузан, позвонит Олегу Комаровскому и предложит заняться пиар-стратегией потребительского движения в России. Этот набор слов плохо уложится у Алика в голове, в отличие от идеи бартерной биржи, но Алик подумает, что, раз Саша предлагает такое дело, значит, наверное, пиар-стратегия потребительского движения у Прудона во Франции получилась лучше бартерной биржи.
В тот же день Алик Комаровский явится к Аузану в офис на Варварку и приложит недюжинные усилия, чтобы понять, чем занимаются все эти люди в бывшем министерском кабинете с фанерными перегородками. А еще более недюжинные усилия он приложит, чтобы заставить журналистов писать об их работе.
У журналистов в то время уже как-то поубавилось перестроечного пафоса, но не сложилось еще стойкого представления о стандартах профессионализма. Если не брать в расчет таких основоположников жанра, как Анатолий Рубинов или Михаил Полячек, журналисты, писавшие на потребительские темы, воспринимали рубрику в газете как своего рода хутор, отданный автору рубрики на кормление. С наглостью неимоверной журналисты расхваливали те продукты, производители или поставщики которых им платили. Некоторое время это работало, потому что читателю было интересно читать про все подряд, что можно было потребить. Однако постепенно интерес к заказным статьям падал, и журналисты понятия не имели, как этот интерес оживить.
Разгуливая по аллейкам в Раздорах, Алик и Саша не знали еще, как Комаровский будет звонить в редакции газет и говорить бархатным голосом в телефонную трубку: «Здравствуйте, это Комаровский!»
И не уточнять, какой Комаровский, да откуда, да зачем, ибо избалованные общественным вниманием журналисты не стали бы тогда слушать. Просто — как будто все на свете должны знать Комаровского и ждать его звонка — снисходительно будет говорить в трубку красивым баритоном: «Здравствуйте, это Комаровский!» И властитель дум на той стороне провода будет отвечать: «Слушаю вас».
