«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин
Я и позабыл поздравить тебя с генеральским чином и звездою[1741]! Извини! Ей богу, так привык смотреть все в ум и в душу человека, что наружность всегда исчезает от меня. Благо ты для меня тот же Стороженко, что был за 28 лет пред сим, а я желаю тебе душевно всего, что только можно получить на земле земного. Да уж лучшего ничего не выдумаешь, брат, как Юлию Ивановну! Этим сокровищем наградил тебя Бог за добрую твою душу, и выше этой награды не получишь, хоть бы ты завоевал семь царств и четырнадцать столиц!
В Петербурге я всякий день бывал у вашего графа[1742], который по-прежнему милостив ко мне. Добрый и благородный человек! Другой на его месте выгнал бы меня пиньками, если бы послышал ту правду, что я говорю ему, привыкнув судить о видимом и слышимом по совести, без укрывания мыслей, и говорить громко, когда есть случай, т. е. когда хотят знать мой образ мыслей. Черное называю я всегда черным, а белое белым, хоть бы пришлось лопнуть! Дорого заплатил я за это, а теперь поздно отвыкать. Но твой граф единственный, может быть, человек в России, который с рыцарскою душою гнушается лестью и ложью и любит откровенность. После смерти Максима Яковлевича[1743] не думаю, чтобы он часто встречался с людьми, любящими правду для правды. Дай Бог ему сил и терпенья! Много про него говорят пустого злые люди, а пусть попробовал бы кто быть на его месте!
Все вы говорите, что знаете Польшу и поляков, а мне кажется, что я знаю более вас всех. Я, как говорится, посвящен в таинство характера польского, и вот тебе, в одной черте, вся характеристика народа. Во время прусского правительства[1744] запрещено было ездить в Варшаве в шесть лошадей. За каждую лошадь сверх пары должно было платить червонец штрафу. Польские паны нарочно ездили в шесть лошадей, чтобы иметь удовольствие посвоевольничать, и охотно платили штраф! Смешно, а правда. Делай с поляками, что хочешь, осыпай их золотом, но, если им нельзя поврать и посвоевольничать, – они все будут почитать себя несчастными. Что ж делать, когда Бог создал такое племя!
Но Польша существует теперь только в полонезах и мазурках; следовательно, об этом и толковать нечего. Наделали пакостей и глупостей, пусть же и отвечают, и поделом. Доказано, что никогда им не было лучше, как перед гадким их бунтом, а им захотелось похвастать, по примеру бешеных французов. Ах, скоты! Растерзал бы своими руками этих проклятых карбонаров и пропагандистов. Истые гиены и бешеные волки! Надобно убивать, где встретишь! Если ты друг человечества, души их без милосердия, только, разумеется, не по подозрениям, а по доказательствам. Об этом прошу тебя, как друг.
По старопольскому обычаю становлюсь на колени перед Юлией Ивановной и целую прах ножек ее за милостивую приписку к твоему письму. Je suis son chevalier déclaré[1745] и счастлив, когда мы с женою воспоминаем об ней и хвалим. Жена моя и вся семья свидетельствуют почтеннейшей Юлье Ивановне и тебе почтение и засылают усердные поклоны, а я, лобызая тебя, желаю тебе терпенья на твоем беспокойном месте и есмь навеки верный и неизменный друг
Ф. Булгарин
7 февраля 1834
Карлово возле Дерпта
5. Ф. В. Булгарин А. Я. Стороженко
Почтеннейший и благороднейший друг Андрей Яковлевич!
Ты не можешь себе представить, как я обрадовался, получив твое письмо. Я уже думал, что ты погиб для моей дружбы, и уже воздвигнул тебе в моем сердце надгробный памятник. Клевета рассеяла на твой счет различные слухи, и в Петербурге стараются представить тебя герцогом Альбою[1746]. Разумеется, что я не верил рассказам[1747], но подумал: Honores mutant mores[1748] и, не получив ответа на письмо мое, писанное в мае 1835 г.[1749], замолчал. Наконец, отзыв твой воскресил меня и открыл глаза. Герцог Альба не мог бы любить Булгарина. С душою, полною радости и любви к тебе, бросаюсь в твои объятия!
Достоинства твои поставили тебя в такое положение, что ты можешь быть полезен и мне, и литературе, если захочешь помочь мне в моем предприятии[1750]. Посылаю тебе мои проспекты и один номер «Сына Отечества», где изложено все дело[1751]. Это результат целой моей жизни! Но ученые труды не так легко расходятся, как романы, и содействие мудрых правителей мне необходимо. Издержки велики. Нельзя ли в Царстве Польском собрать подписку? Книга моя будет чрезвычайно полезна для поляков. Во-первых, я не ругаю врагов России, но только убеждаю, что лучше жить с нами, нежели противу нас. Мое правило не ругаться в истории. Это пахнет варварством. Узнав Россию, поляки поневоле выбросят из головы бред о своей независимости от нее. С этою же почтою пишу к светлейшему[1752], прося его о позволении посвятить ему национальный и общенародный труд, как первому сыну России, матери всех славянских племен, рассеянных по лицу земли. От тебя зависит замолвить пред ним словечко. Проспектов я ему не осмелился послать, а если ему угодно будет помочь делу, то ты исполнишь это. Надеюсь на твою дружбу и любовь к России и литературе. Дело, право, стоит того, чтобы поддержать его.
За брошюрку Мацеевского премного благодарен. Нельзя ли узнать и мне, пишущему ныне российскую историю, какую тайну обещает Мацеевский объявить миру, о которой даже и не снилось русским и польским историкам?!!! Не мистификация ли это[1753]? Я много уважаю труды Мацеевского и знаю их, но из них знаю также, что он немного легковерен в изысканиях. Ради бога, пришли мне, если у тебя есть что важного для истории казаков. Эту часть отделываю я con amore[1754].
Еще прошу тебя всепокорнейшее, нельзя ли прислать мне каких-либо новых статистических известий о Царстве Польском. В министерствах, по старому обычаю, верно, составляются статистические таблицы. Что бы выслать копию! Все русские министерства помогают мне, а Александр Христофорович[1755] объявил, что будет писать от своего имени везде, где мне нужно узнать что-либо[1756]. Но к вам, правителям Польши, я пересылаю просьбу от своего имени, надеясь на твою дружбу и на милость светлейшего. Университет варшавский уничтожен[1757]. Какое у вас заведение для окончательного курса наук и как разделено народное просвещение, есть ли гимназии или что-нибудь подобное?[1758] О Польше мы не имеем понятия!
