Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий»
В начале 98-го он мне сказал, что у него есть на примете три журналиста, которые могут внести свежую кровь в управленческий организм «Известий», усилить ряд газетных линий. Одного из них, Рустама Арифджанова, я хорошо знал, он работал у нас несколько лет, с двумя другими — Валерием Фадеевым и Александром Приваловым — познакомился, все они были умелыми профессионалами. Так считал и Боднарук, он тоже был за свежую кровь. Но только мы начали собеседования, еще не продумали до нужных деталей эти самые линии, должности и их функции, как в один из вечеров меня пригласили на заседание совета директоров и тут же объявили, что эти три человека будут представлены завтра утром редакции, причем все — в качестве моих заместителей, а для одного из них, Фадеева, вводится должность первого зама. И совсем как обухом по голове: Николай Боднарук освобождается от должности зама — переводится в политобозреватели. На совете директоров и потом до часа ночи по телефону я убеждал Кожокина отменить это решение. Ночь не спал, ехал на работу с твердой мыслью послать все к черту, громко хлопнуть дверью. Не без участия Коли сдержался — меня ведь избирали для работы…
Двое из трех новых заместителей пришли из делового журнала, и я опасался, что со страниц «Известий» начнут торчать уши чьих-нибудь бизнес-интересов. Этого не произошло, но газета несколько накренилась в сторону от общегражданской, политической тематики — к финансово-экономической. Вскоре стало ясно: грядут еще большие изменения. Это будет уже настоящее кадровое цунами, которое основательно разрушит успокоившийся было коллектив и мало что оставит от традиционного облика и содержания газеты.
Добиваясь весной 1997 года контроля над «Известиями», ОНЭКСИМ-банк тем временем готовился выпускать свою деловую газету «Русский телеграф». Но не успела она утвердить себя на рынке, как грянул дефолт, и в сентябре 1998 года банк слил две газеты в одну под названием «Известия». Нас с Леонидом Злотиным, возглавлявшим «Русский телеграф», совет директоров переназначил первыми заместителями главного редактора объединенной редакции, а им пожелал стать не кто иной, как сам председатель совета директоров Михаил Кожокин. Подтвердилась догадка, на кого он старательно учился.
Сразу после слияния редакций обозначилась профессиональная несовместимость двух коллективов, имеющих довольно разные представления о журналистике и ее приоритетах. Известинцы считали нужным продолжать делать газету для широкой публики, освещать и анализировать события, тенденции во всех областях жизни по всей России, по давней традиции защищать интересы и права людей. «Телеграфисты» оперативно ограничивались Москвой, притом все больше бизнесом и финансами, ориентируясь на информационные запросы узкой, богатой части населения. Разумеется, я был сторонником сохранения курса «Известий». Но Кожокину больше нравились макет, стиль, тематика скончавшегося «Русского телеграфа», и ключевые позиции в редакции он отдал «телеграфистам». Вскоре оказались не нужными Фадеев, Привалов, Арифджанов — ушли все трое. Много говорилось правильных слов о необходимости сделать «Известия» более современной, более оперативной газетой, однако в подтексте и в практических шагах это прежде всего означало, что надо избавляться от известинцев старшего поколения, работающих в комментарийном, аналитическом жанрах и, к тому же, по давней привычке не любящих угождать редакционному начальству. Журналистов высочайшего класса с собственным, ярким стилем письма, способных исследовать сложнейшие коллизии и явления, старались вогнать в жанр бойких оперативных заметок. Сколько мог, я противился пагубным для «Известий» веяниям, доказывая, что нельзя требовать от публицистов и очеркистов, к примеру от Бовина, скоропалительных материалов в номер по незначительному поводу — их головы и перья нужны для обстоятельной аналитики, расследований, чем славилась газета многие десятилетия. Но мои возможности влиять на положение дел сознательно и целенаправленно ужимались, ветры перемен были сильнее моего сопротивления.
Объединение с «Русским телеграфом» и назначение Кожокина главным редактором было достаточным для меня поводом расстаться с «Известиями». Но он попросил помочь ему отладить совместную работу двух редакций. Я согласился, считая себя обязанным сделать все возможное как для самой газеты, так и в отстаивании интересов известинской части искусственно образованного коллектива. Кое-что удавалось, но далеко не все, в чем видел необходимость. Достигнув через девять месяцев 60-летия и освободившись к этому времени от всех иллюзий, летом 1999 года я подал заявление об уходе.
Все последовавшие годы нельзя было без грусти и печали наблюдать за газетой. Она пошла по рукам, от одного собственника к другому, третьему — от ОНЭКСИМа к Газпрому, от Газпрома к Национальной медиагруппе. И для каждого становилась никаким не бизнесом, о чем заявлялось, а всего лишь рычагом лоббирования своих интересов и своеобразной обузой, отсюда безразличное и бесцеремонное к ней отношение. Главных редакторов меняли как перчатки, после меня их побывало уже восемь. Давно покинули газету именитые известинцы, не очень надолго задерживались здесь и те хорошие журналисты, что были в команде «Русского телеграфа», кто в разные годы переводился сюда из других изданий. Весь творческий состав неоднократно обновлялся. В 2011 году из-за финансовых трудностей редакцию выдворили с прекрасной Пушкинской площади в одно из самых уродливых мест Москвы в зоне Савеловского вокзала. Здание ушло под аренду, а право на торговую марку и выпуск газеты передано компании, специализирующейся на изданиях желтой прессы, не знающей школы серьезной качественной журналистики. У газеты не осталось былого авторитета и влияния ни в читательской, ни в профессиональной среде, ни во власти, которую «Известия» не контролируют, а заботливо обслуживают.
Почему все это случилось? Причин множество, и все они кроются в характере нашего времени, нашего государства и нашей жизни, в новых отношениях общества и прессы. Но есть и одна отдельная, особенная причина, сыгравшая чрезвычайную роль в судьбе газеты. Это — неурядицы и потрясения в редакции, которые привели ее к утрате независимости, после чего сильнее покатился вал всевозможных проблем.
Я не претендую этими заметками на исчерпывающую полноту описанных событий и ситуаций. Но я старался быть точным в фактах и объективным в суждениях. Обращаясь к документальным материалам и собственной памяти, я не собирался рассказывать о газете «Известия» как таковой, о внутренней жизни редакции во всем ее многообразии — от больших журналистских замыслов до различных баек и случавшихся любовных историй. Моя тема — независимость «Известий». Как мы к ней шли, как ее завоевывали, защищали, утверждали, как пользовались ею и что с ней в конечном счете стало. Все последующее в газете происходило уже в другую эпоху, под внешним наблюдением и контролем, по правилам и убеждениям, интересам меняющихся владельцев издания.
Решение взяться за написание этой книги я принял в конце 2011 года. А пока снова ходил на Пушкинскую площадь как на работу, стал свидетелем того, как здесь заметались последние следы многолетнего пребывания редакции «Известий». Теперь под сдачу в аренду высвобождались уже и некоммерческие помещения отдела кадров, большой библиотеки. Я слышал заверения, что все ценное, включая «личные дела» журналистов нескольких поколений, уникальные книги, подшивки газеты, начиная с первых номеров 1917 года, будет надежно сохранено в государственном архиве и в других библиотеках. Хочется всему этому верить. Радует, что полная история газеты, буквально все ее номера и приложение «Неделя» в 2013 году переведены на цифру и со временем могут быть открыты для широкого интернетовского пользования. Очень многое делали для того, чтобы уберечь документальную память об «Известиях», старейшие работницы библиотеки Ольга Жбанова и две Натальи — Еремина и Бобровская.
О будущей судьбе давно требующего капитального ремонта редакционного корпуса мне не удалось получить ясной информации. Возможно, на этот счет еще нет окончательных конкретных планов. Одни говорят, что после реконструкции это будет бизнес-центр, другие называют торгово-ресторанный ряд, третьи считают, что в Москве нет лучшего места для зрелищ (театр, кинотеатры, художественные галереи), четвертым здесь видится самый звездный в столице отель. Но, похоже, что уже никому не приходит в голову, что сюда может вернуться обитавшая здесь девяносто три года великая, легендарная газета «Известия».
Что вообще с нею будет? Выживет ли она и в каких вариантах — бумажном, электронном? Или умрет, и ее имя навсегда исчезнет из отечественной журналистики? А если выживет, то какова будет ее миссия — только ли приносить прибыль собственнику, служить власти или иметь еще и высшие, социально значимые мотивы? Эти вопросы интересуют многих, особенно часто ими задаются бывшие известинцы, поднимавшие газету на вершину ее всенародной славы и пережившие драму ее падения.
