Павел Полян - Свитки из пепла
Сам я из строго религиозного дома, жил в маленьком местечке Цеханув, жил себе для себя, не имел ни с кем ничего общего, но все же мы так легко понимали по-настоящему вместе […] в лагере и еще больше наш […] Мы на самом деле долго размышляли о том, нужно ли нам хотеть жить дальше. Видя, что происходит с нашей командо, что становится с людьми, какими униженными и далекими от любого человеческого чувства они все уже стали, и чего еще мы можем, к сожалению, ждать тут […] мы решили, что не сами […] во имя чего-либо […] Невозможно […] Мы вместе начали работу […] что-то практическое, о чем-то […] тогда начали завязывать контакты с лагерем, находить в лагере наилучшие силы какихто прошлых знакомых людей […], способных […] сделать что-то.
[…] достать, а это […] потому что это происходило систематически […] это было связано с тем, чтобы хорошо поесть и выпить […] – это все, о чем весь лагерь только и мечтал […] не видели. Вот в это самое время уже начались […] скрытые чувства у некоторых людей, которые все же плакали и жаловались […] тихо и не стали […] только […] как над […] мои друзья […]
[…] лагере группа […] но в то же самое время наступил психоз по поводу побега из лагеря. По большей части он обуял круги военнопленных русских, которые фактически должны были стать лучшим материалом для нас в нашей акции44. Это очень мешало нам в нашей работе. Мы не имели ничего против. Мы каждому говорили: если ты вернее можешь спастись самостоятельно, то, конечно, пожалуйста! Мы много помогали для этого, одевая в штатское, давали документы и деньги, […] мы все для этого делали. И само собой, что каждый […] из того […] не у всех есть условия […] что многих евреев потом […] не важно. И у нас возникла совсем простая мысль […] о побеге […] Она была еще раньше, чем мысль об общей акции. Я для этого приложил все необходимые усилия и был уже готов сбежать […] еврейские глаза и еврейские […] характер […]
Наши собственные братья, которые не могли убедить себя в том, чтобы кто-то попытался спастись, а он бы оставался тут. Эти и подобные мотивы привели к тому, что мои собственные товарищи меня рано предали и с помощью капо, старшего по блоку, мне помешали и лишили к этому всякой возможности. Так, например, за мной следили на каждом шагу днем и ночью. Угрожали передать лагерному начальнику нашей команды о таком опасном шаге […] В это время, когда все наши еще могут […] мои самые близкие […] и Йеклу45 предложили […] к сожалению, было невозможно […] один был в […] командо всего из 1000 (тысячи) людей […] вовремя […] и к тому же готовился, но к сожалению […] доносчиками46 и провокаторами был перехвачен и не допущен […] попытаться спасти свою жизнь […] Малинка Элуш, рожденный в Гостынине47, самый обычный паренек, но с большой – слишком большой – энергией и стремлением к жизни, очень рисковый и темпераментный, с оригинальными идеями, отважный до невозможности. Приготовил все, даже определил час, когда он пустится в путь. А несколькими часами раньше […] был задержан. Да! Да! К сожалению, так хотела судьба.
Все пропало, к сожалению, лежит в […] немцем […] все те, которые проповедовали […] где не более великая наша […] оставить жить и также больше никто из зондер командо, к сожалению […] с нашими […] с […] напрасно – не ели и не спали […] и выполнять до готовности, и […] ничего, даже ни один из нас, никто […] уже в последнее время привели […] все пропало! […] и полностью посвятили себя общей акции […] не шла у нас подготовка как мы хотели. Напряжение росло от часа к часу, мы ради […] кусочка материала48, который мы
[…] то, что мы просили, чтобы он использовал то, что мы каждый вечер ходили по 20 человек с 2-мя охранниками на 2 часа в крематорий. Тогда крематорий еще был вне цепочки постов49, это было еще в зимние ночи, мы могли прикончить50 часовых очень легко и уйти, до рассвета никто бы не узнал, что произошло. Но, к сожалению, на это мы не могли решиться, всегда находился кто-то, кого что-то связывало, одного хорошая еда тут, другого девушка, в которую он влюбился. Одним словом, об этом говорилось каждый день, пока это не стало невозможным. Цепочку постов увеличили, и все сделалось невозможным. Да, да! К сожалению, нужно сказать правду, что не меньше наши собственные братья виновны,
תותימ אתוריח וא,ישניא ירמאד ונייה51
<«Зондеркоммандо» в Биркенау: во время венгерской акции и подготовка восстания>
Вскоре после этого мы узнали, что готовятся привезти сюда […] для сжигания венгерских евреев. Это нас сломало до последней степени, что мы должны сжигать миллион венгерских евреев52. С нас уже и так хватало и до этого, уже давно более чем достаточно всего. Мы еще должны обагрить руки кровью венгерских евреев! То есть нас довели до того, что просто вся команда без различия класса и слоя, и даже самые худшие из нас, разозлились и решили, что нужно положить игре конец, покончить с этой работой, а заодно и с нашей жизнью, если надо. Мы начали налегать дальше, чтобы требовать извне быстрого решения, но, к сожалению, все вышло не так, как мы это себе представляли.
Через некоторое время началось большое наступление на Востоке, и изо дня в день мы видели, как русские приближаются к нам, и у других создалось мнение, что, может быть, вся работа лишняя, лучше ждать, еще немного подождать, пока фронт не приблизится и вместе с этим упадет моральный уровень и возрастет дезорганизация у СС-овцев, и это может дать нашей акции много шансов. Действительно, со своей точки зрения, они были правы, к тому же когда они абсолютно не видели для себя угрозу в их ожидании. […] ликвидировать […] время […] они не должны торопиться для этого, но мы […]
Но, стоя за работой, мы видели истинное положение вещей, что время пройдет ни с чем. Особенно мы, наше командо, всегда полагали, что именно мы под большей угрозой, чем все другие в лагере, даже чем евреи в лагере. Потому что, полагали мы, немец любой ценой захочет стереть все следы его до сих пор сделанных дел, а это он может не иначе, как только через уничтожение всего нашего командо, не оставив ни одного. Поэтому мы в приближении фронта не видели для себя никакого шанса. Наоборот, мы видели в этом необходимость совершить нашу акцию несколько раньше, если мы еще что-то хотим сделать при жизни.
Под давлением всего нашего командо мы хотели повлиять на лагерь53, чтобы он понял, что сейчас лучшее время. Но, к сожалению, нас54 откладывали со дня в день. Со временем мы разобрались с тем немногим материалом, который у нас был, и сотворили из него соответственно то, что мы хотели и что было надо. Мы предприняли все усилия, чтобы удержать равновесие в командо, мы все делали с большим самопожертвованием, но […] и это длилось месяцами. Поэтому нам удалось, благодаря напряжению и преданности нескольких еврейских девушек, которые работали на фабрике амуниции55 […] чтобы получить чуть-чуть материала, который должен был принести нам пользу в тот момент […] хранили и […]
[…] в самое сердце лагеря.
[…] нашего самого большого врага […]
[…] хранить
[…] Градовский Залман из Сувалок один
[…] составленный из лучших элементов нашей команды […] под […]
[…] было надо создать. Мы начали настаивать на том, чтобы наши соратники определили срок, хотя бы просто потому, чтобы наша команда была к этому готова. Случилось это после того, как у нас приостановилась немного работа. Уже не было столько евреев для сжигания. После того, как уже […] погибли все евреи Польши, среди них […] и не было предусмотрено больше евреев для сжигания […], нашу команду уменьшают наполовину, даже забрали 200 (двести) молодых людей из нашей команды в Люблин и там их убили. Вскоре после этого люблинский лагерь56 был ликвидирован, и зондер командо из этого лагеря попала сюда, в Биркенау. Это были 19 русских и один рейхсдайч57, их капо, всего 20 человек. В них наши командо видели для себя опасность, полагая, что приближается день, когда мы […] погибнем и будут заняты места сжигания. Наши, зная об этом, считали за лучшее время, чтобы сказать: хватит! Для этого еще надо установить срок.
Наши […] после того, как 20 русских из Люблина с нами прижились, выяснилось, что они могут принести нам большую пользу в нашей акции, в первую очередь своей жестокостью и силой. Особенно был один военнопленный, майор, совершенно интеллигентный человек. Вначале мы возлагали на него много надежд, но выяснилось, что, несмотря на свое военное образование, которое у него было, никогда нельзя было с ним проконсультироваться и слишком много доверить. Он просто был […] мы начали находить других русских военнопленных полковников и до генерала, с которыми мы состояли в контакте. Но им не хватало […] какойто политической зрелости с […] такую сложную работу, таким конспиративным способом, как тут в лагере […] им не хватало. Понимание, оценка каждого плана, каждого действия […] ничего не проходило у них гладко.
