Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева
Дачников, пока, довольно мало — главный съезд в августе — общий тон очень скромный: семьи с детьми, — никаких потрясающих пижам, никакой пляжной пошлости. Хорошее место — только если бы рыба!
Купанье — волны. Плавать почти нельзя. Дно мелкое, постепенное. За два дня было целых три утопленника, к<отор>ых всех троих спас русский maitre-nageur{36}, юноша 21-го года, филолог: японовед. В прошлом году он спас целых 22 человека. Люди, не умеющие плавать, заходят по горло в воду и при первой волне — тонут. А волны непрерывные и сильные: здесь не залив, а совершенно открытое море.
_____
Прочла (здесь уже) Sigrid Undset — «Ida-Elisabeth»{37} [127] Первое разочарование: Ida. Правда пустое, дамское, лжепоэтическое и не старинное, а старомодное — имя? (Что́ бы: Anna-Elisabeth!) А дальше и разочарования не было, п<отому> ч<то> я знала, что 1) второй Kristin ни ей, ни мне, никому не написать, 2) читала Jenny[128] и не полюбила. Ей (Унсет) дано только (!!!) прошлое, гений только на прошлое. Кто́ эта Ida-Elisabeth? Что́ в ней такого, чтобы Undset о ней писать, а нам читать — 500 стр<аниц>? Где-то она сама о себе говорит, что она Durchschnittmensch{38}. Durchschnittmensch — и есть. Никакой личности, никакого очарования, — только хорошее поведение. Этого — для героини — мало. И дети бесконечно лучше даны в Kristin, чем здесь. Хороша, конечно, природа, но мне — как в жизни в ней мешает Auto и Moto: ее героиня полкниги ездит на автомобиле.
С нетерпением жду Ва́шей оценки, дорогая Анна Антоновна: читая, всё время о Вас думала: на Вас оглядывалась.
Но я все-таки никогда не думала, что Unset способна на скучную книгу!!!
_____
А вот С<ельма> Лагерлёф — не способна. Какая услада — после Ida-Elisabeth — eе Morbacka[129]: их трехсотлетняя родовая усадьба, где она родилась и выросла, к<отор>ую пришлось продать и к<отор>ую она потом, уже пожилая, выкупила: дом и сад. Если читали напишите, если не читали — прочтите, тут же, летом. И подумайте, что ей 80 <подчеркнуто дважды> лет!
_____
Пишу свою Сонечку[130]. Это было женское существо, которое я больше всего на свете любила. М<ожет> б<ыть> — больше всех существ (мужских и женских). Узнала от Али, что она умерла — «когда прилетели Челюскинцы»[131]. И вот теперь — пишу. Моя Сонечка должна остаться. Было это весной-летом 1919 г. Без малого — 20 лет назад! (Уехала я в 1922 г. А из Чехии — в 1925 г. Боже! Как годы летят!)
Эпиграф к моей Сонечке, из V<ictior> Hugo:
Elle était pâle — et pourtant rose,
Petite — avec de grands cheveux…{39} [132]
Откликнетесь поскорей, дорогая Анна Антоновна! Пишу по старому адр<есу>, п<отому> ч<то> Вас, наверное, уже нет в Мариенбаде, а нового деревенского Вашего местонахождения — не знаю.
Мур отлично себя ведет: утром сам занимается, помогает мне по хозяйству, много читает — и немножко скучает: у него нет товарища, — здесь на пляже никто не знакомится. У меня тоже нет товарища — но я привыкла.
Целую Вас, дорогая Анна Антоновна, и очень жду весточки.
МЦ.
Пишите Lacanau-Océan, п<отому> ч<то> есть другое Lacanau, без Océan, в песках без моря.
NB! Нечаянно оставила белую страницу. Ее заполняет Мур[133].
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 153–155 (с купюрами). СС-6. С. 453–454. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 277–280.
31-37. Б.Г. Унбегауну
Lacanau-Océan (Gironde)
Av<enue> des Frères Estrade
Villa Coup de Roulis
28-го июля 1937 г.
Дорогой Борис Генрихович! Где Вы и что́ Вы? Мы с Муром — на Океане[134], совсем пустынном и пустом: ни лодки, ни рыбака, ни рыбы, ни краба — только отлив и прилив.
Наше Lacanau — дачный поселок, совсем недавний: ни одного старого дома (вспоминала Вас и Борм!)[135] — приехали, верней: заехали мы сюда по совету нашего знакомого — русского maitre-кадет’а{40} [136]. Знакомых нет совсем, живем с Муром монахами: я по утрам пишу, он готовит Devoirs de Vacances{41}, потом на пляж (100, а м<ожет> б<ыть> и 1000 фавьерских пляжей — 100 вёрст! — в ледяное море отлива.
У нас свой отдельный домик — комната и кухня — в саду с одним деревом. Хозяева весь день в своем кафе на пляже, мы одни царствуем.
Вторая часть дня — либо опять пляж, либо сосновый лес (к<оторо>го на этой открытке не видать, но он — есть: целых 60 километров! Природа здесь — безмерная и безмерно-однообразная: как чей-то непробудный сон.
Жаль, что гулять не с кем: есть — в 10-ти кил<ометрах>, а одно и ближе, — пресные озера, огромные. Но Мур неудержимо хочет в море, так что прогулки — откладываются.
(В Фавьер я не поехала, п<отому> ч<то> без Вас и Е<лены> И<вановны> мне Фавьер — не Фавьер.)
— Пишите о себе и о Е<лене> И<вановне>: удалось ли с<ъездить> в свои Karlovy Lazne (i?)[137]
А моя знакомая оттуда вернулась в Прагу — совершенно охромевшая[138]. Д<окто>р говорит: реакция. (Впрочем не оттуда, а из Марианских Лазней.) Где Таня? Где и как проходит Ва́ше лето? Когда в Страсбург?[139] Очень жду весточки.
(Надеюсь, что Вы оставили адрес и Вам перешлют.)
Обнимаю Вас и всегда помню и всегда по Вас скучаю.
МЦ.
<Приписки на полях:>
Е<лене> И<вановне>, если с Вами, сердечн<ый> привет. А если в «Лазнях». сообщите адрес.
Мы здесь до конца сентября. С<ергей> Я<ковлевич> приедет в августе погостить.
Впервые — Марина Цветаева в XXI веке. 2011. С. 281–283. Печ. по тексту первой публикации.
Письмо написано на двух открытках: 1) Бордо, набережная. На переднем плане пароход, отплывающий из Гавра в Буэнос-Айрес. Под его изображением приписка Цветаевой: Lacanau в 60-ти кил<ометрах> от Бордо: первое морское место. 2) Лаканау-Океан. Вид на пляжное казино.
32-37. А.С. Эфрон
Lacanau-Océan (Gironde) Av<enue>. Des Frères Estrade — Villa Coup de Roulis,
9-го августа 1937 г., понедельник
Милая Аля, во-первых — вернулся первый Canard[140], т. е. первая пара их, посылала плачевную (хотя и оплаченную) бандероль
