Роман Подольный - Человечество открывает себя
Итак, завистливые боги, ревнивые боги, боги несправедливые, мешающие наслаждаться слишком долгим счастьем…
А в общем-то этот вывод Геродота не так уж и странен: слишком очевидна была для мыслящих людей несправедливость мира, жестокость «судьбы» даже к недавним любимцам ее. Нельзя, как видите, считать, что боги для него непогрешимы и стоят выше суда. История о Поликратовом перстне и некоторые другие эпизоды из сочинений Геродота отводили небожителям довольно неблаговидную роль. Притом ведь он верил в них. А восстать против богов, в которых веришь, — ох, наверное, какое это трудное дело! Однако и люди у Геродота тоже деятели истории, пусть подчиненные божьей власти.
Постепенно мыслители, шедшие по пути Геродота, все более и более выводили человека, как деятеля, как творца истории, на первый план. Но при этом такими деятелями выступали лишь отдельные, особо выдающиеся люди. И именно их свершения определяли все, что происходило на Земле. Фридрих Энгельс с грустью констатировал: «Представление, будто громкие политические деяния есть решающее в истории, является столь же древним, как и сама историография.
Это представление было главной причиной того, что у нас сохранилось так мало сведений о том развитии народов, которое происходит в тиши, на заднем плане этих шумных выступлений и является действительной движущей силой».[11]
Историки Возрождения тоже видели ключ к прошлому не в воле божьей, а в природе человека и прежде всего в том, что человечество рождает героев, изменяющих ход времени. Эта идея, не впервые появившаяся в истории, с тех пор так и не ушла с арены идеологических споров, в разных формах она снова и снова возникала на протяжении последующих веков, с ней боролись Маркс и Энгельс, Ленин и коммунистические партии.
Правильное понимание этой проблемы далось нелегко, так что стоит остановиться на ней подробнее. Общество, согласно этой древней теории, резко разделено на «героев» и «толпу», на мыслящее и деятельное меньшинство, вовлекающее в исторические события пассивное, инертное, бездумное большинство.
Есть некие особенные люди; по воле богов или от природы (последнее объяснение, естественно, более позднее) они наделены замечательными свойствами и становятся героями. Герои древности, именовавшиеся иногда богами, иногда полубогами, научили остальных людей ремеслам, земледелию, создавали первые государства. И уж понятно, что именно такие необычные люди и в дальнейшем направляют течение исторических событий.
Родился в Македонии в царской семье мальчик, названный Александром, — и вот, пожалуйста, возникла держава в масштабах почти всего мира, известного к началу завоеваний. Умер Александр, едва дожив до тридцати трех лет, — и не стало всемирной державы.
В гордой римской семье Юлиев, ведущей свой род ни больше ни меньше как от богини Венеры-Афродиты, родился великий полководец Цезарь, а Цезарь усыновил своего хитрющего внучатого племянника Октавиана, принявшего позже имя Август, — и рухнула Римская республика, заменилась империей.
Киевскому князю Владимиру изо всех религий соседних стран больше всего понравилось византийское православие, а Владимир был человек решительный и твердый, — и вот Русь стала православной. Могла бы, выходит, она принять католичество или ислам, а то и вовсе остаться до наших дней языческой, если бы Владимир порешил иначе.
Достаточно так поставить вопрос и внимательно вглядеться в исторические факты, чтобы увидеть, что не «герои» определяют ход истории.
Римская республика была обречена историей, Цезарь и Август боролись не столько с теми, кто хотел ее сохранения, сколько с другими претендентами на звание самодержавных правителей империи, вызревшей в недрах Римской республики. Не Цезарь, так, скажем, Помпей стал бы полновластным владыкой Средиземноморья. И в этом случае мало что изменилось бы в истории. Вот разве титулы — царь, кесарь, кайзер, — ныне ставшие уже достоянием прошлого, зазвучали бы иначе, поскольку были бы произведены от имени Помпея, а не Цезаря…
Что касается Владимира Киевского, то ведь его бабка Ольга задолго до крещения Руси стала христианкой, причем приняла именно православие. Социальное развитие Древней Руси неизбежно вело к принятию христианства, а исторические связи Руси с византийской культурой определили утверждение его восточной ветви — православия.
А как же с Александром Македонским и его «мировой державой»? Этот эпизод во всемирной истории привлекал и привлекает особое внимание историков, и прежде всего не из-за интереса к действительно любопытной личности Александра или его походам, какими бы блестящими в стратегическом отношении они ни были, но благодаря дальним последствиям македонских завоеваний. Результатом их стало бурное развитие международной эллинистической культуры, соединившей многие элементы культуры всех завоеванных Александром стран. Центр греческой культуры переместился фактически в Египет, в Александрию, — именно там провели значительную часть жизни или всю жизнь хорошо знакомые всем нам, и не только по имени, математик Евклид, математик и физик Архимед, астроном и историк Птолемей… В лоне эллинизма в дальнейшем вызрело христианство.
И вот на протяжении двух с лишним тысячелетий то один, то другой крупный историк с грустью обращал внимание своих читателей на то, что всего за десять лет Александр создал великую державу и заложил основу для грандиозного переворота в культуре, — так чего бы он добился, проживи да процарствуй еще хоть два-три десятка лет!
Видный английский историк Арнолд Тойнби, самый, пожалуй, знаменитый в XX веке среди западноевропейских и американских историков, поставил мысленный эксперимент, такой модный сегодня в точных науках.
Он написал эссе под характерным названием «Если бы Александр не умер тогда». Это своего рода историко-фантастический рассказ. Александр не только вылечился от сгубившей его на самом деле лихорадки, но и одобрил принятые во время его болезни мудрыми министрами меры по стабилизации внутренних дел империи. Вслед за тем великий царь сокрушает Карфаген, включает в свою державу Рим — на выгодных для последнего условиях, захватывает не завоеванную прежде часть Индии, совершает победоносный поход в Китай, где спасает шесть слабых царств от поглощения их более мощным, седьмым (в действительности такое поглощение состоялось), за что шесть осчастливленных царей признают Александра своим владыкой. Так под властью македонца оказывается весь тогдашний цивилизованный мир. Наследники Александра, по Тойнби, цивилизовали Африку, открыли Америку… И Македонская держава стала поистине всемирной. О, Тойнби говорит не об одних лишь военных успехах Александра, но и о том, как умело используют Александр и его министры, а также его преемники политические и торговые способы укрепления связей между отдельными частями империи, как они привлекают к себе на службу наиболее выдающихся личностей каждой эпохи. Сын македонского полководца Птолемея, в этом варианте не царя, а только наместника Египта, основывает, как то и случилось в истории, знаменитые александрийские Музей, Библиотеку, университет. Ашока (на самом деле индийский император III века до нашей эры, прославившийся своей гуманностью) становится первым в истории министром здравоохранения всемирной Македонской державы. И Америку — под названием Атлантиды — открывает уроженец бывшего Карфагена Ганнибал, сын Гамилькара.
Журнал «Знание — сила» опубликовал это эссе Тойнби, а затем был организован «круглый стол» историков, обсудивших мысленный эксперимент английского ученого. Вот отрывки из некоторых выступлений ученых.
Доктор исторических наук Э. О. Берзин:
— Тойнби в своей разработке возможных вариантов прошлого подходит к истории слишком узко, разбирая лишь верхний слой событий. Для него — во всяком случае в этом эссе — историческая случайность сводится к особенностям расстановки личностей как шахматных фигур истории. Действие случайности ограничивается — впрочем, скорее расширяется — тем, что отдельная личность или группа личностей, появившаяся случайно, меняет ход истории. С Александром остальные реальные лица, события и процессы играют в поддавки…
Что происходило на самом деле? Мог ли Александр, завоевать хотя бы не весь мир, а еще несколько стран? Да ведь и до смерти грозного македонца то в том, то в другом уголке его державы вспыхивали восстания. Оппозиция существовала в центре — в Македонии, бурлила Греция, готовы были к мятежу некоторые его собственные полководцы. Приближенные Александра пытались покончить с ним. Смерть подстерегала Александра — не лихорадка в Вавилоне, так враги в одной из битв или собственные воины, у которых тирания растила сопротивление.
Доктор исторических наук Г. А. Федоров-Давыдов:
