Иван Черевичный - В небе Антарктиды
— Ну, веди нас в свой дом, — сказал я, — посмотрим, как вы тут устроились.
У крыла АН-2 стояла палатка, и около нее мы увидели второго «снежного человека».
— Здравствуйте, наконец-то мы вас дождались! Я узнал бортмеханика Мишу Чагина.
В палатке мерцал огонек одноконфорочной газовой плитки и было так же холодно и неуютно, как в ледяной пустыне. Наш второй пилот Поляков споткнулся о какой-то мешок, который сразу зашевелился. Откуда-то снизу послышался сердитый приглушенный голос:
— Ну что ты по ногам ходишь, не видишь — человек отдыхает?
Мы уставились на мешок: из него медленно выползал ногами вперед представитель науки Гусев.
— Профессор, кто же залезает в мешок головой? Ведь наоборот надо!
— Здравствуйте, — вежливо сказал Гусев. — Я здесь за главного синоптика и метеоролога и каждый час наблюдаю за погодой, поэтому снимать унты нет смысла. Вот и залезаю греться в мешок головой...
— Мы в Арктике привыкли к тому, что под нами вода, которая подогревает лед, — проговорил Каш, — а здесь ледяной массив толщиной более двух тысяч метров. Так что без утепления пола палатки оленьими шкурами не обойтись. Да и с питанием тут у нас неважно. Мясо приходится есть полусырым, не варится оно на этой высоте, газовая плитка горит плохо — не хватает кислорода.
Мы передали экипажу АН-2 все, что они просили, за исключением оленьих шкур, которых не оказалось на базе.
Ветер усиливался, и нужно было возвращаться. Но сможет ли взлететь наша машина? Включили моторы на полную мощность. Самолет ни с места. Берем штурвал, «раскачиваем» машину... Наконец, она, как бы нехотя, двинулась.
Самолет постепенно набрал скорость и, пробежав около двух километров, отделился от снега. Делаем круг над лагерем Каша и берем курс на Мирный.
— Теперь покатимся под горку, — шутят ребята. Действительно, до обсерватории Мирный нам предстоит
«спуститься» с 3000 до 30 метров над уровнем моря.
... Вот мы и дома. Через день в Мирный вернулся экипаж Каша.
В результате этого полета мы установили, что взлететь
на высоте 3000 метров над уровнем моря на самолете ЛИ-2 без турбокомпрессоров и реактивных ускорителей трудно, так как подготовить взлетно-посадочную площадку длиной до 3000 метров в этом районе нельзя.
К ПОЛЮСУ НЕДОСТУПНОСТИ
Даже и здесь, в Антарктиде, где все заковано в ледяную броню, солнце делает свое дело. Снег на коренных породах растаял и обнажил их выходы. С высоты казалось, что на гигантской голубовато-белой скатерти кто-то разлил чернила.
Вот на этих выходах и строится первый советский научный город. Еще совсем недавно берег Правды был пустынным, а сейчас с сопки, на которой построена радиостанция, можно увидеть поселок: плоские крыши домов поблескивают на солнце. Правда, строительство еще не закончено — то тут, то там собирают домики, склады, служебные помещения. В этой работе участвуют все сотрудники экспедиции. Главное — не потерять время, скоро уже закончится летний сезон, суда уйдут на Родину. К этому времени поселок должен быть построен.
Мы, летчики, должны сооружать взлетно-посадочную площадку, и в то же время совершать полеты. На это уходит уйма времени. Каждый работает за двоих. Сейчас готовим самолет ИЛ-12, который уже достаточно поработал в небе Антарктики, к полету в район Полюса относительной недоступности.
Опять нам предстоит лететь в неизвестность, и, естественно, все волнуются. Что нас ожидает там, в глубине этого таинственного ледяного континента?
Все мы любим помечтать. Лежа на удобной кровати в новом домике, я мечтал об этом полете и, засыпая, уже видел, как наш самолет плывет в лазурном небесном просторе, а под ним сверкают голубые вершины гор.
— Иван Иванович! — услышал я сквозь сон голос бортмеханика Мохова, — пора вставать, наши уже позавтракали и пошли на аэродром.
Я открыл глаза. В комнату проникали лучи солнца. Сон как рукой сняло.
— Сейчас, Саша, я быстро оденусь. А ты беги на аэродром. Надо подготовить самолет так, чтобы комар носа не подточил. Сам понимаешь, какой предстоит полет.
— Полет как полет, ничего особенного, — равнодушно сказал Мохов.
Александр Иванович Мохов — мой старый знакомый. Несколько грубоватый внешне, этот человек обладал удивительно мягким и веселым характером. Я хорошо помню времена, когда мы с ним работали в Арктике. Ледовая обстановка была весьма сложной, и нам приходилось почти каждый день много часов проводить в воздухе. После таких полетов члены экипажа настолько уставали, что, наскоро перекусив, сразу шли спать. Когда все просыпались, выяснялось, что машина уже подготовлена к новому полету заботливыми руками Саши Мохова. Казалось, этот человек не спит вообще. Никогда никто не слышал от него жалоб на усталость; всегда спокойный и жизнерадостный, он был душой экипажа.
Вот и здесь, в Антарктиде, Саша Мохов делает все, чтобы самолет летал тогда, когда это нужно.
— Не верю я в твое равнодушие. Ведь самому, наверное, не терпится скорее вылететь к Полюсу относительной недоступности, а вид такой, как будто тебе все равно, куда лететь — к полюсу или в Оазис.
— Это верно. Понимаешь, люблю малость разыграть человека. А между прочим, я столько передумал об этом полете, что даже во сне сегодня видел, как летим мы к полюсу... Впрочем, кому она здесь нужна, эта лирика? Я пошел на аэродром! Он поднялся, надел кожанку и вышел из комнаты.
Я еще несколько минут лежал, глядя, как солнечный зайчик бегает по комнате, затем встал, быстро позавтракал и вышел из нашего домика.
Улица встретила меня шумом стройки: грохочущие тракторы тащили за собой сани, нагруженные экспедиционным имуществом, звенели пилы, стучали отбойные молотки. Пахло весной. Да, я не ошибся, именно так пахнет, когда солнце посылает горячие лучи на землю, запорошенную снегом, и он тает под этими лучами. Веселые ручейки журча бегут, сливаясь в потоки, пробивая себе дорогу в снежной коре.
Солнце было таким ярким, что мне пришлось одеть светофильтровые очки. Сквозь них все предметы казались особенно четкими, и снег сверкал словно рассыпанное серебро. А на горизонте величественно возвышались безмолвные скалы Хасуэлла. Так вот ты какая, Антарктида! Ты не только сурова и безжалостна, но и неповторимо прекрасна!
Я не заметил, как дошел до аэродрома, где весь наш экипаж был уже в сборе.
— Как дела, друзья?
— Все в порядке, Иван Иванович, — ответил стоявший на стремянке Вася Мякинкин, — вот готовим нашу лошадку к веселому путешествию. Направление — к черту в пасть — сиречь на Полюс недоступности. Придумают же такое название!
Недоступность! — продолжал свой монолог Вася. — Было бы еще понятно, если бы так назвали какое-нибудь небесное светило, все-таки добираться к нему далековато. А тут на тебе, полюс! Сели на самолет и через несколько часов — вот он. Недоступность!
Я слушал его и думал: как у тебя все просто получается — включай моторы, лети и садись на полюсе. Нет, мой милый, видимо, нужно быть летчиком, чтобы понять всю сложность такого полета.— Ты лучше скажи, готов самолет к полету? — прервал я его.
— Иван Иванович, вы меня удивляете. Разве можно вот так сорваться и полететь? Ведь не куда-нибудь собираемся, а на полюс, и машина должна быть в полном порядке.
— Интересно, кто это только сейчас утверждал, что слетать на полюс ничего не стоит?
— Я пошутил, — вздохнул Мякинкин.
— Слушай, Вася, я слышал, что ты замучил всех своими шутками. Что у тебя произошло вчера с нашими учеными?
Мякинкин засмеялся.
— Мы, знаете, целый день возились с машиной, устали страшно. Пришли домой, собрались отдохнуть — не тут-то было. Передали нам приказание Сомова — помочь строителям. Ну, думаем, опять строительный аврал. А раз так, нужно помочь. Приходим и выясняем: предстоит уборка в доме, где будут жить ученые. Правда, и они вместе с нами убирались. Во время перекура стали меня ученые разыгрывать: Вася, мол, в антарктическом небе гаечный ключ потерял. Ну, думаю, погодите. И спокойно так говорю Патарушину:
— Герман, я слышал, пришла телеграмма о мамонте...
— О каком мамонте? — насторожились представители науки.
— Ну как же, неужели вы не знаете, что в горах на Таймыре нашли живого мамонта? Странно. Ведь его уже пятый месяц гонят в Москву. Еще перед выездом в Антарктику мы с Черевичным летали на Таймыр, сбрасывали сено для кормежки. Сами понимаете, задание ответственное... Что, не верите? Как хотите. Можете спросить Сомова.
Герман сразу сообразил, в чем дело, и стал уверять всех, что на этот раз я не шучу. Как будто поверили. Вечером, как только собрались ужинать в кают-компании, Сомова забросали вопросами. Смеху было! К нам подошел Мохов.
