Фердинанд Тохай - Секретный корпус. Повесть о разведке на всех фронтах
— Я пренебрегаю опасностью, так как помогаю своему народу.
Тогда мисс Кавелл получила дальнейшие указания:
— Не вступайте ни в какие отношения с теми, кто будет приходить без нашего проводника. Паролем этих проводников будет просто день недели. Их будет всего шесть человек: трое, работающих между Монсом и Брюсселем, трое — между Брюсселем и голландской границей. Последние — опытные браконьеры и контрабандисты, xopoшо знают потайные тропинки через границу Голландии. Все они будут находиться под начальством «Бурга».
Некоторое время организация работала успешно, но вскоре немцы ввели новые строгости, и через Брюссель стало возможно пропускать только партии по два-три человека, причём приходилось для каждого добывать фальшивые удостоверения. Княгиня изготовляла фотографии для удостоверений, а князь подделывал подписи и печать. Мисс Кавелл обычно сама приводила людей на явку в Брюсселе, откуда они должны были добираться до границы.
Всю весну и всё лето 1915 года продолжалась переброска беженцев в Голландию. В это время мисс Кавелл работала в госпитале. Она не сделала ни единого промаха. Но, в конце концов, кто-то из тех, кому она помогла бежать, написал ей полное признательности письмо и этим выдал свою спасительницу. Письмо было перехвачено. Немцы сейчас же забили тревогу.
Первым арестовали «Бурга». Неделей позже немцы арестовали 30 человек, включая княгиню и мисс Кавелл; все они отказывались давать показания. Тогда немцы под видом заключённых подсадили к ним в камеры своих агентов.
С помощью этой уловки удалось вытянуть кое-какие сведения, и был создан «процесс».
«Бург», после того как ему был вынесен смертный приговор, вызвал жену и сказал, что он получил 15 лет заключения в крепости. Он обсуждал с ней планы на будущее, устроил все денежные дела своей семьи и распрощался с женой, после чего написал письмо, которое должны были вскрыть после его смерти. «Бург» не дал завязать себе глаза, сказав, что не позволит ни одному немцу прикоснуться к себе.
Мы обрисовали работу маленькой группы, собиравшей информацию для союзников. Рассмотрим теперь, как боролась полевая контрразведка с подобными тайными организациями. Представим себе, что район нашего наблюдения находится в британской зоне во Франции и Фландрии, кишащей сотнями тысяч беженцев — фламандцев, французов и бельгийцев.
Приходилось вести неустанное наблюдение за всеми беженцами, а также за тремя или четырьмя миллионами постоянных жителей. Для этого английская зона была разделена на четыре главных района, в каждом приблизительно по двадцать полицейских участков. Полицейский участок охватывал 50 квадратных миль. В свою очередь, он был разбит на восемь или десять общин. Таким образом, британская зона контрразведывательной работы была разделена на восемьсот общин, каждая из которых охватывала, грубо говоря, пять миль. Преимущества этой системы ясны. За общиной, состоявшей примерно из 3 000 человек, наблюдала контрразведывательная полиция, имевшая в своём распоряжении «указчиков» из местного населения. «Указчиком» обычно был мэр или приходской священник. Их никак нельзя обвинить в том, что они шпионили за своим народом.
Каждый главный район, кроме того, подразделялся на три зоны, шедшие одна за другой параллельно линии фронта: передовая, средняя и тыловая. Особенно тщательно наблюдали за передовой, прифронтовой зоной; уже то, что мирные граждане продолжали жить в непосредственной близости к полям сражений, несмотря на опасность, которой подвергались, было подозрительно. Я сам однажды обнаружил возле Арраса деревню Бретонкур, полную мужчин, женщин и детей, хотя всего 700 ярдов отделяли ее от боевых позиций. В Аррасе, Бетюне и Армантьере сотни мирных граждан продолжали жить в погребах, когда дома были разрушены снарядами, а на улицах творился сущий ад. За всеми этими людьми нужно было следить; понятно, дело не обходилось без шпиономании. Часто поднималась тревога из-за какой-нибудь женщины, спросившей о военных делах; в девяти случаях из десяти её побуждало любопытство, свойственное прекрасному полу.
Как-то в районе Ипра возникла паника из-за женщины.
В ежедневно пополнявшемся «чёрном списке» её описали следующим образом: «Около 30 лет, толстая, с заплывшими глазами, отзывается на имя Габи, имеет коричневую родинку на пояснице». Разумеется, найти даму по таким приметам было нелёгким делом.
Ещё больше прославилась некая Тина из Армантьера, миловидная дамочка, продававшая пышки среди рвущихся снарядов, всеобщая любимица армии. У Тины была изумительная коллекция полковых значков, собранная в качестве сувениров. Говорили, что она не обошла своим вниманием ни одно соединение британских экспедиционных сил. Накануне сражения Тину тихо вывезли из Армантъера. Говорят, она знала об организации британской армии больше чем Военное министерство и Генеральный штаб, вместе взятые.
Были и другие маркитантки, за которыми требовалось неотступное наблюдение из-за их многочисленных связей: Габи из «Файв-о-клока» на улице Рю-де-Труа-Кайу в Амьене, вполне справлявшаяся с целой сворой бесшабашных бригадиров; мадемуазель «Жамэ» («Никогда») из Лильера, про которую злые языки говорили, что она никогда никому не отказывала в поцелуе через прилавок; Зозо из Абеля с ямочками на щеках; Жозефина из устричной лавочки в Амьене, которая своими шуточками и улыбочками выманила столько «чаевых» за время сражения на Сомме, что смогла купить для престарелых родителей, прозябавших в бедности, хорошенький коттедж в Пикардии.
Справедливо прозвали этих маркитанток «топографическими картами». Только французская земля могла породить такой тип простых крестьянских девушек, не отличающихся ни красотой, ни умом, но весёлых и смелых. Водоворот войны занёс их в неведомый мир. При желании маркитантки могли без труда вести шпионскую работу. У них никогда не было недостатка в поклонниках-офицерах, которые мечтали выпить шампанского и поболтать с девушкой. Сколько подобных «бесед» я слышал! Посмотрим, как все это происходило.
Предположим, что мы в городе, в каких-нибудь шести милях от Ипрского фронта; зайдем в местное кафе с надписью «для офицеров» и закажем бутылку шампанского — в большинстве случаев, это единственный напиток, который можно здесь получить. Мы приглашаем девушку-официантку выпить с нами. Она не отказывается:
— Вы новые? — спрашивает она. — Я не узнаю ни одного.
— Только что с Соммы, — говорит кто-то.
— Вот как! — отвечает мадемуазель. — И вы теперь идёте на Ипр? О, там ужасно, на Ипре! Бедняги… Какого полка? (Она берёт фуражку и рассматривает значок.)
— Уорвикского.
— Ах, Уорвикского! Да, да. Я знаю одного офицера из Уорвикского полка.
— Какого батальона этот офицер?
— Право, не знаю… может быть, из вашего? Вы какого?
— Восьмого.
Затем разговор принимает другое направление. Большие ли у нас были потери? Долго ли мы собираемся оставаться на Ипре? Много ли там ожидается войск? Все спрашивает с невинной целью, «чтобы мы тут могли подготовиться к большому делу… ведь вы не хотите, чтобы у нас не хватило шампанского, не так ли?»
Эта молодая дама могла бы на основании такого мимолётного обмена замечаниями занести в дневник: «18 января. Прибыл Уорвикский полк; идёт с Соммы на Ипр. Сильно потрёпан». Это сообщение могло бы затем быть передано агенту-сборщику противника, отвезено в Париж и оттуда быстро передано в Базель или в Женеву, а потом, ещё скорее, в ставку германского главного командования в Шарлевилле. В ставке офицер разведки занялся бы документом, оценил бы его, сверил с массой другой информации и, если бы нашел удовлетворительным, представил бы для руководства высшего германского командования следующее:
«Донесение агента:
25 января. В Ипр прибыл 18 января Уорвикский полк, что указывает на переброску с Соммы 17-й дивизии. Эта дивизия понесла большие потери, и на этом основании можно считать, что сдержать фронт во Фландрии она не сможет».
Девушка из кабачка, добывшая информацию, может быть, получила бы десять франков за свои труды. Для германского же генерального штаба клочок информации мог при данных обстоятельствах оказаться бесценным.
Помимо постоянного наблюдения, которое заключалось в заполнении бесчисленного множества личных дел, полевая контрразведка просматривала всю переписку мирного населения военной зоны, а также ведала выдачей пропусков.
Все французские граждане должны были иметь при себе удостоверения личности, а когда хотели куда-нибудь ехать, брали специальное разрешение. Приходилось проверять всех прибывающих в военную зону в поездах и автомобилях: среди них могли находиться германские агенты-сборщики. Особенная опасность возникла в связи с возвращением десятков тысяч французских граждан на родину. Беженцы ехали домой, в Северную Францию, из Бельгии кружным путём, через Швейцарию. Британский генеральный штаб, учитывая, как просто противнику включить своих агентов в среду беженцев, поместил в Лозанне офицеров разведки, которые подвергали тщательному допросу всех возвращающихся на родину.
