Алексей Шерстобитов - Шкура дьявола

Так вот, все они говорили о имевшей место, и кое кому нравившейся, версии выживания человечества, по которой полезно иногда оздоравливать прививками войн мир, о перенаселенности, приводили разные цифры, скажем населенности Европы в 12 веке всего тремя миллионами человек и так далее, а сегодня в сотни раз больше, чем нас совсем не удивили, ибо мы тоже подготовились.

Все эти слова имели целью, убедить в редкой возможности огромного количества жертв, но разумеется не за счет населения СССР, и не стараниями его, но империалистических стран, прямо таки нацеленных на уничтожение себе подобных, во что верилось и что давало свои плоды.

Добивали специально привезенные фильмы, оставляющие все что угодно, кроме понимания, как люди такое могут делать?

Постепенно осознание неизбежности смерти приходило, в конце концов нет ни одного писателя, который не упоминал бы о ней, нет ни одного человека, который в свое время с ней бы не сталкивался еще при жизни, я уже молчу о периодической печати с новостями из-за рубежа и некрологами. Добавляли перца всякого рода армейские учения с употреблением как холостых, так и боевых патронов, отмечались в лучшую стороны те лица и подразделения, которые подходили с осознанием и пониманием сохранения своих подчиненных и уничтожения чужих. Многое под час очень походило на настоящее, особенно убеждали взрывная волна и оглушающие ушные перепонки взрывы, мало того, обдающие жаром и грязью. Многое помогали уяснять и хлорпикриновые камеры, где не очень подогнанный противогаз или отсоединенный шланг от его фильтра, напоминали, что человек смертен.

Даже если у тебя самого все было нормально, рядом обязательно находился разгильдяй надышавшийся газом и уже через минуту облевавшись, кашляя, совершенно без сил, со слезящимися глазами и вывороченными от распухания на изнанку веками и губами, лишний раз подтверждающий не защищенность нашего тела от, все более интенсивно придумываемых, средств уничтожения людей, пусть и противников.

Их относили в санчасть, хотя большинство все же не успевали хапнуть серьезной дозы, да и газ то так себе – ни одного смертельного случая.

Одновременно прививались чувства локтя, ответственность за принятие решения, от чего могла зависеть жизни многих, в том числе и твоя, и товарища. Постепенно отодвигалась та грань, которая и отличает человека не задумывающегося о смерти, не важно своей или чужой, понимающего и знающего о ней многое, а прежде всего то, что ты находишься зачастую в ее власти, с одной стороны избегая, а с другой пользуясь ей, как механизмом решения поставленных перед тобой задач, а может и спасения собственной шкуры.

Со временем многое стало привычным, особенно, когда начали превалировать специальные предметы в обучении, накапливающие знания и умения, а часто и представление применения на практике освоенного материала, понимание близости смерти, и не удивительно, ведь второе, а может и первое имя любого оружия – смерть! А человек, который не только им владеет, как частной собственностью, но и свободно, и привычно, как своей рукой – перспективно несет ее: неприглядную, некрасивую и неизбежную.

Красивой, а точнее величественной, может быть только дорога к ней, если это самопожертвование или неравный бой, или поступок, который мы привыкли охарактеризовывать как подвиг. Подробнее и ближе каждый из нас сможет об этом узнать в свое время, тогда она, глядя прямо в глаза бесконечно пустыми глазницами и ответит на любой интересующий его вопрос, конечно, если у него будет время его задать, а у нее желание ответить…

Глава вторая

Новое

«Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом».

Свадьба, крещение, венчание

Предполагает ли молодой человек или, аналогично, молодая барышня, кардинальные изменения жизни при появившихся отношениях, толкающих их друг другу в объятия? Разумеется, я говорю о серьезных чувствах и о серьезном подходе к жизни, подвигающих к слиянию двух душ и объединению в один, и не важно, оформленный союз или нет. Конечно, «не важно» на тот период времени.

Войдя в новую семью своей любимой, и страстно желая стать главой своей, тем более, не имея к этому препятствий, я начал задумываться о вещах, прежде меня не касающихся и даже не волнующих. Будучи воспитан в определенных традициях понятия чести и собственного достоинства, я всегда ощущал свое предназначение именно как защитника всего справедливого, близкого и родного, считая, что имя Алексей с древне – греческого неспроста переводится как «защитник» (а точнее – защитник страждущих). Сформированные принципы соответствовали этому, но познакомившись с семьей Ии, мне стало казаться, что основа понимания моих прав и обязанностей в образующейся семье, как неотъемлемой части этого мира, не совсем верна – очень удобна, проста, надежна, но не соответствует чему-то высокому, подходя к которому перестаешь понимать или точнее различать, казалось бы, поначалу кажущимися четкими границы нравственности.

Оказалось, что все дело в базисе мировоззрения, так сказать, в отправной его точке. Моя такая же, как и у отца – жесткая и самоубийственная в принесении в жертву, чуть ли не всех ценностей на алтарь долга. И если я принял на себя какие-то обязательства, то разобьюсь в пух и прах, но сделаю что должен, не взирая на препятствия и опасности. Но это все общие слова, пока ты не начинаешь понимать, что отталкиваться в определении ценностей, а соответственно и жертвования ими, можно от двух начал, истинное из которых только одно: материальное или идеалистическое.

Я был далек от церкви и вообще не обладал не только пониманием, но и хоть какими-нибудь основами начатков веры, если честно, то вообще не интересовался этим, считая не только не нужным, но и лишним, а иногда даже смешным. Однако, далеко не все так на самом деле.

Нина Ярославна оказалась верующим человеком, но верующим по-настоящему, то есть не требуя доказательств существования Создателя, и проявлялось это более всего в незаметности и ненавязчивости православия. Ее воцерковленность становилась заметной лишь в вопросах жизненно важных, а такое событие, как соитие двух душ, было более чем принципиальным. Но и здесь она проявляла скорее не настойчивость, и даже не желание убедить нас в необходимости венчания, а просто просила пойти на встречу ее просьбе, с надеждой на будущее прозрение.

Вообще, глядя на нее, я не мог заметить в ее существовании никаких следов человека постоянно посещающего храм, и постоянно находившегося в бдении или молитве. Внешне совершенно светская и мирская, лишь как-то по-особому светящаяся изнутри, и выглядящая гораздо моложе своего возраста.

Несмотря на то, что посещение церкви в этот период истории страны, а тем более для военнослужащих, не приветствовалось, я согласился, к тому же этого очень желала и моя невеста. Мало того, было решено венчаться этим же летом, во время моего отпуска, а женитьбу перенести аж на год, совместив с торжеством выпуска из военного училища. Это удивило. Ведь обычно многим: и родителям, и самим девушкам важен был штемпель в паспорте, но оказалось, что перед Богом это ничто, а вот блудное сожительство без венчания, страшный грех и страдают от него, прежде всего, детки, рождающиеся в нем.

Много удивительного услышал я во время подготовки к этому событию. Как-то Ийка, прижавшись, по обыкновению, к моему плечу сказала:

– Вот повенчаемся и уже никуда от тебя мне не деться!.. – Здесь мне вспомнилась фраза, сказанная сразу после подписания документа о заключении брака моего сослуживца с миловидной особой, сразу почувствовавшей в нем свою частную собственность и не сдерживающей своих эмоции в громогласном:

– Ну все, теперь мой! Мой, мой, мой – никуда не денешься!.. – Мне явно больше понравилось первое, причем каждый день приносил все новые и новые доказательства того, что взамен от меня никаких клятв не требуется, лишь попытка осознать насколько это серьезно для этих двух женщин, и того вполне достаточно…

Наступило лето, а с ним и обещанный момент, который должен был произойти в Рязани, от куда исходили корни моей возлюбленной по матери. Уже объезжая ее родственников, я нечаянно заметил опечаленные лица «Ярославны» и Ии, причина казалась, по их мнению, непреодолимой и заключалась в том, что я был не крещен, а как комсомолец и будущий офицер, вряд ли на это соглашусь.

Мужская половина нашего коллектива, на этом застолье, была представлена в том числе, и будущим тестем, и моим отцом, между прочем, махровыми коммунистами, причем в уже приличном подпитии. Ощущали мы себя непобедимой троицей, и все, что могло встать у нас на пути, даже не имело право называть «препятствием».