Элисон Мэтьюс Дейвид - Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней
Старинная дагерротипная фотография дает представление о типичном буржуазном костюме Викторианской эпохи: элегантные черные сюртуки, безупречные крахмальные манишки, жилеты, шейные платки и хорошо скроенные брюки (ил. 1). На изображенных на фотографии мужчинах надеты светлые шляпы, на краях полей и тульи видна пушистая текстура ворсистого материала. Мужчины пожимают друг другу руки в знак дружбы или, возможно, братской привязанности, один из них положил ладонь на плечо другому. Фотография позволяет отобразить лоск новейших мужских нарядов того времени. На тот же период приходится издательский бум журналов мужских мод. Среди них – журнал Le Narcisse, названный в честь мифического героя, влюбившегося в собственное отражение. Тогда же появилась возможность любоваться на свое отражение в прозрачном ростовом зеркале, золоченом с помощью прокаливания растворенного в ртути золота, или заказать фотографический портрет. Дагерротип, изобретенная в 1839 году фотографическая техника, представлял собой четкий единственный отпечаток на тщательно отполированной до зеркального эффекта серебряной пластине. В дагерротипном производстве также использовалась ртуть, а это означало, что и шляпы, и их изображения источали яд и были опасны для мужчин[108].
1. Дагерротип. Двое мужчин в светлых цилиндрах из пухового фетра. Около 1854. Из коллекции Марка Кенигсберга
Несмотря на неоспоримую практичность мужских шляп из пухового фетра, я настаиваю на том, что высокая меновая стоимость в системе моды позволяет считать их столь же «иррациональными» и желанными, как и женские наряды. Я намеренно использую слово «иррациональные», поскольку история мужского костюма часто преподносится как рациональная, линеарная траектория. В то же время на протяжении более чем двух столетий практикующие врачи накапливали свидетельства, касающиеся шляпного производства. Оно развилось в промышленную отрасль, предназначенную производить предмет для защиты головы как вместилища разума владельца, но в то же время подрывавшую нервную систему создателей – знаменитых «безумных» шляпников. В 1844 году парижский карикатурист Жан-Жак Гранвиль высмеял тиранию моды (ил. 3 во вклейке). Он обвинил портных и модисток в том, что они выступают зловещими «палачами» на службе деспотичной Королевы Моды – великанши, вращающей колесо моды.
Это вовсе не колесо фортуны, а орудие пытки – колесования, – известное также как «колесо Екатерины». Тело растягивали на колесе и переламывали все крупные кости, что вызывало медленную и мучительную смерть, – так казнили самых злостных преступников. Вопреки обвинению Жан-Жака Гранвиля, изготовители модной одежды не были пособниками зла или палачами. Ситуация была обратной: они сами становились жертвами своего ремесла. Портные печально славились горбатыми спинами, оттого что весь день проводили, склонившись над работой, а белошвейки из-за крайне низкой оплаты труда вынуждены были выходить на панель. Фридрих Энгельс адресовал свои обвинения буржуазным потребителям-женщинам. Однако мужчины и их вечно меняющиеся шляпные моды несли большую долю ответственности за печальные последствия ремесла шляпников вплоть до потери трудоспособности и преждевременной смерти.
Фокусы со шляпой
Вытащить кролика из шляпы – действие, само по себе символизирующее магию. Истоки «фокуса со шляпой» следует искать в начале XIX века. Считается, что в 1814 году его изобрел парижский иллюзионист Луи Конт[109]. В 1830 году Джон Андерсон из шляп изумленных зрителей достал целый кроличий выводок, хотясегодня этим фокусом уже давно никого не удивишь[110]. Мне кажется, что в нем можно усмотреть иронию: кроличья подпушь использовалась для производства шляп. Словно во временной петле, кролик погибает, чтобы стать шляпой, а затем фокусник воскрешает в ней живого кролика. Хотя трансформация кролика из живого зверька в головной убор была сложным и долгим процессом, шляпы часто сохраняли пушистую, мягкую текстуру их меха в виде пушка на готовом изделии. Кроме того, чтобы выровнять поля, поддержать и усилить лоснящийся, глянцевый отлив ворсинок фетра, шляпы требовали регулярной чистки и расчесывания: по-французски эти процедуры назывались pelotage и bichonnage[111]. Эти же термины используются в процессе ухода за декоративными собачками, которых холят и лелеют так же, как и шляпы. В те времена заботливые жены ухаживали за шляпами своих мужей словно за питомцами. В рассказе А. Конан Дойля «Голубой карбункул» (1892) констебль передает сыщику потенциальную улику: «сильно поношенную, потерявшую вид фетровую шляпу». Основываясь на тщательном осмотре, Холмс методом дедукции заключил, что ее владелец «ведет сидячий образ жизни, редко выходит из дому, совершенно не занимается спортом. Этот человек средних лет, у него седые волосы, он мажет их помадой и недавно подстригся». Он предполагает также, что «жена его разлюбила», и основывает свое умозаключение на том, что шляпа «не чищена несколько недель», на ней осела бурая домашняя пыль. Холмс сообщает своему знаменитому компаньону: «Мой дорогой Уотсон, если бы я увидел, что ваша шляпа не чищена хотя бы неделю и вам позволяют выходить в таком виде, у меня появилось бы опасение, что вы имели несчастье утратить расположение вашей супруги»[112].
В то время как благодаря блестящей дедукции Шерлок Холмс, словно по волшебству, выуживает из шляпы историю жизни ее владельца, рекламный плакат в стиле ар-нуво шляпной фирмы Брюйя обыгрывает классический фокус с помощью обратного трюка (ил. 4 во вклейке). Модно одетая женщина, в своем красном платье подозрительно похожая на ассистентку иллюзиониста, открывает небольшую плетеную коробку. Пять кроликов – именно столько необходимо для изготовления одной шляпы – по собственному желанию запрыгивают в загрузочный контейнер машины для обработки фетра, или bastisseuse по-французски. Этот станок, в 1855 году ставший первым механизированным устройством в шляпном производстве, выдувал ворсинки меха на поверхность большого конуса[113]. На плакате конус заменяют одиннадцать готовых шляп самых разных фасонов и материалов, от федоры до канотье. Джентльмен, напоминающий фокусника, стоит между потоками кроликов и сияющих готовых изделий, вежливо снимая шляпу в присутствии дамы. Плакат создан около 1900 года, именно тогда весь процесс изготовления шляп «волшебным» образом был полностью механизирован[114]. Однако авторов столь привлекательной для потенциального покупателя картинки не заботит, скольких животных убивают и скольких шляпников отравляет это волшебное превращение кроликов в шляпы. Одновременно с выпуском рекламного плаката вышел отчет об исследовании, заказанном профсоюзами. В нем утверждалось, что работавшие на станке bastisseuse женщины действительно страдали от тяжелого отравления ртутью[115].
Однако шляпники страдали от отравлений не всегда. Исторически самыми дорогими были фетровые шляпы, изготовленные из подшерстка бобра, или касторовые шляпы. В отличие от тяжелого фетра из овечьей шерсти, при намокании быстро терявшего форму, – фетр из подпуши бобрового меха был податливым, легким, водонепроницаемым, прочным и теплым материалом[116]. Бобровый мех ценился настолько высоко, что к XVI веку в Европе этого зверя полностью истребили, и тогда предприимчивые торговцы нашли новые источники меха в Северной Америке. Мода на жесткие широкополые касторовые шляпы достигла апогея в XVII веке, этот фасон был излюбленным и у бравых кавалеров, и у куда более сдержанных пуритан. В результате военных побед шведов во время Тридцатилетней войны (1618-1648) в моду вошли широкополые конусообразные цилиндры или шляпы «сахарная голова», которые носили как мужчины, так и женщины[117]. Редкий экземпляр остроконечной шляпы (1620-е), которую можно назвать «ведьминской», лишился верха, осыпавшегося из-за высыхания материала (ил. 2). В сравнении с современными шляпами ее фетр свалян очень толстым слоем, но когда я попробовала ее приподнять, для своих размеров она оказалась удивительно легкой.
Мех бобра в чистом виде не требует обработки ртутью. Ворсинки бобровой подпуши имеют бородчатую структуру, а мехом высшего качества считались старые шкурки, которые подверглись химическому воздействию выделений человеческой кожи. Один из первых голландских поселенцев писал: «…бобровый мех не свалять, если он не ношеный, не грязный и не засаленный». Таким образом, «для изготовления добротных шляп лучше всего годились» ношеные «шубные» шкурки бобра, прежде служившие шубами в России, или те, которые носили «подолгу на голое тело и загрязняли потом и жиром» североамериканские индейцы[118]. Этот пропитанный потом тусклый мех называли castor gras, или «жирный» бобер. Чтобы получить шляпу самого высокого качества, одну часть меха castor gras смешивали с пятью частями неношеного castor sec (фр. сухой бобер)[119]. На гравюре Вацлава Холлара, изображающей коронационную процессию английского короля Карла II, представители социально-политической элиты страны изображены в украшенных плюмажем касторовых шляпах с высокой тульей. В 1661 году дорогую фетровую шляпу, сделанную из меха бобра, купил Сэмюэл Пипс, автор знаменитых дневников, рисующих повседневную жизнь эпохи Реставрации. Он надевал ее только по случаю особо важных светских церемоний, таких как ежегодный парад лорд-мэра Лондона[120]. Для повседневных выездов Пипс надевал другую шляпу, чтобы «поберечь своего бобра»[121].
