Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий»
При подписании хартии однозначно толковалась фраза о том, что кандидатура главного редактора выдвигается творческим коллективом газеты и утверждается советом директоров. Из этих слов вытекало, что журналисты, проведя у себя альтернативные выборы, предлагают директорам одну кандидатуру. Спустя месяц совет директоров принимает принципиально иное решение: коллектив должен представить уже не одну, а три кандидатуры, из которых совет директоров может выбрать не обязательно того, кто набрал наибольшее число голосов.
На этом совет директоров 4 июля не остановился — он отрекся еще от одного положения хартии. Повторю, в ней сказано: «Кандидатура главного редактора выдвигается творческим коллективом газеты…». То есть коллективом только редакции газеты. Плюнув на хартию, акционеры приняли другую формулировку: «Кандидатуры на должность главного редактора изданий ОАО “Редакция газеты «Известия»” выдвигают на общем собрании творческого коллектива изданий ОАО…». Здесь речь уже идет о несуществующей должности главного редактора всех изданий, в число которых входят и «Финансовые известия», «Неделя», «Закон». А к творческим работникам относятся не только журналисты, но и «эксперты, советники и консультанты редакций; сменные мастера, операторы верстки, операторы графической станции, дизайнеры-верстальщики на ЭВМ компьютерных комплексов редакций».
Становилось очевидным, что целью всех отступлений от хартии было получение для совета директоров гарантии решать вопрос с выбором главного редактора по собственному усмотрению и так, чтобы им не стал Голембиовский. Дело в том, что в других известинских изданиях его знали меньше и относились к нему хуже, чем в газете (незадолго до этого он издал ряд непопулярных приказов, в частности, по сокращению штатов, замене персонала «Недели»). Из этого следовало, что за счет недовольных при голосовании должен был возникнуть перевес в голосах не в пользу Игоря. Но и без учета мнений в других изданиях было ясно, что в последние недели настроение известинцев сильно поворачивалось против него. Недалек от истины был «Московский комсомолец», заметивший в те дни, что Голембиовский разошелся «с единственной силой, которая могла его поддержать, — с трудовым коллективом». Хотя у самого коллектива уже не оставалось никаких прав влиять на окончательное решение этого вопроса.
4 июля стало первым днем, когда новые собственники газеты круто заявили о себе, когда они вторглись своими решениями в нашу внутреннюю жизнь. Таким образом, именно 4 июля 1997 года и можно считать датой потери независимости газетой «Известия».
Придя на следующий день в свой кабинет и собрав личные вещи, сутулясь, как писал Яков, больше обычного, не встретив в полутемном коридоре ни души, Игорь навсегда покинул редакцию, которой отдал 31 год, ровно половину своей жизни.
Выборы главного редактора
После 4 июля редакция уже не бурлила — она притихла, беспокойно переживая случившееся. За те почти две недели, что я отсутствовал, еще заметнее стало расслоение в коллективе по самым разным признакам — на недовольных и довольных сменой хозяев, на виновных во всех катаклизмах и правых, на счастливчиков от продажи акций и ею обиженных, считающих себя обманутыми. К этому добавлялась усилившаяся за последние месяцы разобщенность между старыми и новыми сотрудниками, ведь текучка кадров была огромной — ежегодно в составе АО менялось до девяноста человек, а это в среднем пятая часть от общего числа. Сильно ощущалась и обострившаяся проблема «отцов и детей». Между поколениями от 60–65-летних ветеранов газеты до 22–30-летних новичков стояла трудно преодолеваемая стена из разных жизненных ценностей, разного отношения к традициям «Известий» и представлений о том, что есть и какой должна быть современная журналистика. Главным же состоянием, которое определяло тяжелейший морально-психологический климат в редакции, было нервное ожидание непонятного будущего.
Я не строил иллюзий, что в короткий срок до выборов можно привнести в эту атмосферу какое-то эмоциональное успокоение, не говоря уже о подъеме. Но мне казалось, что неким объединяющим стержнем в сложном клубке настроений может быть профессиональное и человеческое доверие между редакцией и мной, между мной и редколлегией. И я старался этого доверия добиваться. Я ничего не менял в организации работы, но придал больше открытости планеркам, подготовке номеров. В истории «Известий» давно было проверено: чем меньше келейности, закулисной возни, тем больше люди думают о деле, тем лучше конечный результат. Я не принимал командирскую позу, был щедр на похвалу удачных материалов и новых предложений, выдвигал свои, а если высказывал какие-то замечания, то объяснял, чем они вызваны.
Выпуская, в общем-то, среднюю по качеству газету, издерганная редакция готовилась к выборам главного редактора. Каждый сотрудник мог выдвинуть свою кандидатуру, назвать имя другого известинца, любого гражданина Российской Федерации. Естественно, звучала острота, перефразировавшая знаменитый плакат: «А ты стал кандидатом в главные редакторы “Известий”?». Список кандидатов полнился каждый день. Меня спрашивали, иду ли на выборы? Отвечал то, что сказал на планерке после Турции. Но от многих слышал: проголосуем за тебя, ты сможешь повести газету в нужном направлении.
С какого-то момента я, можно сказать, потерял покой. Я всегда любил «Известия». Сначала как читатель, потом как студент журфака Ленинградского университета, начинающий репортер и, наконец, как штатный известинец. И если сейчас, на двадцать шестом году моего счастливого пребывания в «Известиях», от меня может зависеть что-то важное в судьбе родной газеты, разве вправе я устраниться? Разве у меня нет перед ней обязанностей? Обо всем этом думалось, когда позвонил Кожокин, пригласил в свой офис на улице Щепкина. Встреча была долгой. Сделанное мне согласованное с «Лукойлом» предложение идти на выборы подкреплялось заверениями, что в случае моей победы при голосовании меня утвердят главным редактором. Разумеется, была обещана полная самостоятельность в редакторской работе.
В тот же день меня пригласил в «Лукойл» Александр Василенко, и у него в кабинете состоялся аналогичный разговор. Василенко сказал, что «Лукойл» не отказывается от кандидатуры Иллеша, но если я выиграю выборы, Андрей может стать замом главного.
— А если он наберет больше голосов? — спросил я.
— ОНЭКСИМ против него, — ответил Василенко, — но будем как-то договариваться.
Я не исключал, что банк может сделать или уже сделал такое же предложение, как мне, еще кому-нибудь, — ребята там, судя по их маневрам с акциями и хартией, уж точно не простаки, предусматривают все варианты развития событий. Кожокину и Василенко я сказал, что мне надо подумать до завтра. Хотелось все осмыслить и обязательно переговорить с Николаем Боднаруком. Работая в «Общей газете», он принял чье-то предложение войти в известинский список кандидатов. На мой взгляд, на выборах его не ожидала большая удача, но мне было важно знать, что он намерен делать после выборов. Я считал, что если стану редактором, то было бы хорошо работать с Боднаруком, отвечающим за основную тематику в газете — политику. Лучшей кандидатуры на такую роль я не знал. Правда, имелась у меня на уме еще одна достойная личность, но, во-первых, она пребывала в Вашингтоне, а во-вторых, ее имени — Владимир Надеин — терпеть не могли оба наших акционера. Один считал, что Надеин должен был ему продать свои акции, другой — что он воспользовался моментом и загнул слишком большую на них цену.
Мы созвонились с Колей и договорились о следующем. Если меня выберут и утвердят главным, он вернется в газету моим замом. А поскольку я теперь знаю, кто у меня может быть замом, то принимаю официальное предложение Плутника и Ивкина о выдвижении моей кандидатуры.
Сохранившаяся у меня и в воспоминаниях Данилевича подробнейшая, на 64 машинописных страницах, стенограмма собрания свидетельствует, что особое значение было придано процедуре выборов. Она продумывалась и готовилась долго и тщательно, совсем не так, как на первых выборах главного редактора сразу после августовского путча 1991 года. Тогда мы все делали стремительно, голосовали не тайно, а поднятием рук, ни одной кандидатуры, кроме Голембиовского, выдвинуто не было. Сейчас все происходило по-другому.
Намечалось, что собрание пройдет в два тура. В первый, 17 июля — избрание президиума (он же секретариат), счетной комиссии, речи кандидатов, их обсуждение. На следующий день — закрытое, тайное рейтинговое голосование с определением первых трех победителей для представления их совету директоров, который и должен из этой тройки выбрать нового главного редактора и его утвердить.
Заявки на участие в выборах в качестве кандидатов принимались в течение трех дней — с 14 по 16 июля, с утра до восьми вечера. Все они регистрировались, в них указывалось, кто и кого рекомендует. Список кандидатов составлялся не по алфавиту, а в порядке поступления заявлений. Приведу его полностью: Лацис, Агафонов, Резник, Друзенко, Иллеш, Алимов, Эггерт, Голембиовский, Данилевич, Дардыкин, Яков, Киселев, Худякова, Юферова, Боднарук, Захарько, Ильинский. Последнего в этом списке, восемнадцатого кандидата я назову чуть позже, когда по ходу собрания о нем пойдет речь.
