Юрий Корнилов - Горячее сердце
Ничего вроде особенного, лицо как лицо. На голове не очень-то густо, залысины… Сколько тогда ему было? С одиннадцатого? Выходит, тридцать четыре… Усы. Ноздри чуть вывернуты. Глаза под жидкими бровями — колючие. Губы… Губы холерика, в нитку ужаты. Такой попусту кобуру лапать не станет, пистоль враз задействует. Так, смершевец выясняет, при каких обстоятельствах Алтынов вступил в РОА. Что в этом протоколе можно прочитать между строк? Пока ничего. Зафиксированные показания дают лишь информацию о личности подследственного. Что ж, надо и это.
— В январе сорок пятого, — поясняет Алтынов, — не помню точно, но, кажется, двадцатого числа, в наш лагерь приехал пропагандист из штаба РОА. Вроде бы Таранец по фамилии. Он был в немецкой форме с узкими погонами, со знаками лейтенанта. Немецкий фельдфебель из комендатуры лагеря выстроил всех военнопленных. Набралось человек шестьсот. Таранец говорил: «У вас одна дорога для спасения жизни — поступить в русскую освободительную армию. Если не поступите, то подохнете с голоду в лагере». Он сидел за столом и ел колбасу. Говорил: «Тем, кто поступит в РОА, тоже дам это покушать, а когда победим большевиков, жратвы будет еще больше».
— Вы знали, что Красная Армия бьет врага уже на его территории? — задает вопрос следователь.
— Да, знал.
— И верил в сказку о победе над большевиками?
— Я был истощен, все время хотелось есть. Мне не хотелось подыхать голодной смертью.
— А смертью изменника?
— Я надеялся перейти на сторону Красной Армии. Поверьте мне.
— Сколько военнопленных записалось тогда в РОА?
— Человек тридцать, наверно…
Новоселов иронично хмыкнул и отодвинул папку, вынул из кармашка свои «ташенур». Ого, уже десять. К черту Алтынова, Юрию Максимовичу когда-то и поспать надо.
Но нет, не хочется отрываться, просто нельзя отрываться. Завтра с утра в Березовский надо съездить, закончить с этим Яшкой Тимониным. Милиция и местные охотники неделю его, поганца, как волка, отлавливали. Леса дремучие, выскальзывал. И все же, вконец отощав на подножном корме, сам вышел. Сидевшие в засаде сельские парни в компенсацию за свой труд извозили его хорошенько. Помалкивал, принял за должное. Но когда услыхал, что в диверсии заподозрен, грохнулся коленками на пол. Дескать, директор МТС во всем виноват, к его, Яшкиной, молодой жене прилабунивался. Из-за того он и поджег мастерские. Чтобы паразита директора посадить…
Никакой, конечно, диверсии нет, это уже ясно Новоселову, но теперь даже от самой ясной ясности времени не прибавится. Еще день или два ухлопаешь, пока это дело передашь милиции.
7
Так что же там с вербовкой в РОА? Чем она закончилась у пропагандиста Таранца? Та-а-к, за куском колбасы, выходит, протянули лапы тридцать человек. Кто же они? Жаждущие, как и Алтынов, перейти на сторону Красной Армии? Тридцать захотели перейти на сторону Красной Армии, а пятьсот семьдесят не захотели, пожелали голодную смерть принять? Ну-ну…
Следователь Черныш подкидывает Алтынову новый вопрос:
«Поподробней, когда и при каких обстоятельствах вы вступили в диверсионно-разведывательную школу?»
Судя по реакции Алтынова, такого вопроса он не ожидал. Во всяком случае, не был готов к объяснению:
«Вы про что? Про какую диверсионную? Никакой школы не знаю». — «Врете, Алтынов, на каждом шагу врете. Врете и тут же просите верить вам. Видите, что получается: вступили в РОЛ, чтобы перейти на сторону Красной Армии, а переходите во вражескую школу шпионов и диверсантов…»
Шесть или семь допросов выдержал Алтынов, ни на одном из них даже намека не было на школу. И когда вдруг спросили, он, скорей всего, подумал так: откуда следователю знать об этой, чтоб ей провалиться, школе? Среди власовцев, задержанных в австрийском лагере немецких военнопленных, нет ни одного, кто хоть краем уха слышал о пребывании там Алтынова. Может, следователь просто ловит? И Алтынов, понятно, решил стоять на своем:
«В чем виноват — в том виноват: служил у Власова, вступил к нему с голодухи. А про школу впервые слышу». — «Вам что-нибудь говорит фамилия Подхалюзин?»
Новоселов представил, как ошарашенный Алтынов на какое-то время прикусил язык, но, опомнившись, продолжал запираться:
«Какой Подхалюзин? Впервые слышу». — «Опять за свое? Подхалюзин и вы, Алтынов, — командиры отделений, к тому же из одного взвода. Взвода подрывников…»
«Эк он его, — прикрякнул от удовольствия Новоселов, — ай Да Черныш! Откуда ты Подхалюзина выколупнул?»
Но не было рядом старшего лейтенанта Черныша, поэтому ответ придется искать самому.
Новоселов вложил в плотно сшитое дело закладку, прошелся по кабинету.
Значит так, размышлял он, в Австрии и Чехословакии была пленена почти вся власовская дивизия. Мог среди этой братии оказаться Подхалюзин? Не исключено… Не отсюда ли сведения о нем у Черныша?
Юрий вернулся к столу; от закладки и далее стал искать подтверждение своей догадки. Нет, не угадал. Оказывается, еще в марте 1945 года в тыл 46-й армии были заброшены два парашютиста в форме офицеров Красной Армии. «Паршей» прихватили во время приземления. Один начал офицерским удостоверением в нос тыкать, и его взяли живым. Это был Подхалюзин. Второй попытался отбиться и нашел смерть во время перестрелки. Надеясь на снисходительность советских контрразведывательных органов, Подхалюзин рассказал, что закончил курсы подрывников при унтер-офицерской школе РОА, и выложил все, что знал про эту школу. Среди известных ему лиц назвал и Алтынова.
— Вам что-нибудь говорит фамилия Подхалюзин? — спрашивал Черныш Алтынова.
Фамилия Подхалюзина ничего не говорила Алтынову до тех пор, пока следователь «Смерша» не зачитал ему показания диверсанта-парашютиста.
8
Изучая архивно-следственное дело Алтынова, Новоселов рассуждал: допустим, что старшина артбатареи Алтынов во время боя в окружении был ранен. Допустим, что до декабря сорок первого лечился. А потом? Минский пересыльный лагерь? Аж по сентябрь сорок четвертого? Хотя нет, меньше. Вот еще одно уточняющее показание:
«В лесном лагере пробыл до февраля сорок четвертого, в феврале заболел от истощения и отправлен на излечение в госпиталь при этом лагере…»
Скажи на милость, какая забота о полуживом военнопленном! Таких обычно в «газмашинен» или просто пристреливали.
С февраля по сентябрь… Шесть месяцев возились с тобой, здоровье твое поправляли… Ох и пудрил ты мозги армейским следователям, Алтынов! А у «Смерша» не ты один. Не было времени на детали у моих фронтовых коллег, не углядели кое-каких прорех в твоей, сдается, очень черной биографии.
Как же мне заштопать сии прорехи: Лесную минскую длиною в два года и эту, когда немецкие врачи за твою жизнь волновались, на ноги тебя поднимали? Мидюшко, который сейчас в Туретчине, не был в Минском лагере, Прохор Мидюшко в то время карателями командовал, за советскими партизанами охотился. Не с тобой ли вместе, Алтынов? Как мне узнать? Может, у тебя спросить? Спрошу, а ты мне — кукиш. Да если и скажешь, что толку? Суду не признания, суду доказательства нужны, факты. Вот соберу их, тогда ты хоть признавайся, хоть не признавайся…
Фактов пока нет. Есть предположения, догадки. Но, прокладывая дорогу к фактам, без них тоже не обойтись, Так где же начало этого пути? В ответе на запрос о шестьсот двадцать четвертом карательном батальоне? Но ведь надо еще послать этот запрос. Куда? Где действовал этот карательный? На Украине, на Смоленщине, в Белоруссии? Где? Допустим, что подполковник Дальнов что-то выяснит в Центре, запрос пошлем. И что? Сложа руки ждать ответа?
Или, пока суд да дело, махнуть в Батуми, с мальчиком Сомовым побеседовать? С тем, которому к туркам приспичило, который таинственной личности по имени Прохор Савватеевич приветик нес. Не сказал ли ты, Алтынов, этому Сомову, какому хозяину Мидюшко теперь служит? Вероятнее всего — нет, не сказал. Неоткуда тебе знать о Мидюшко, — ты срок отбывал.
Новоселов сидел, подперев кулаком подбородок, морщил лоб, заваливал себя вопросами и каждой клеточкой мозга, даже каждой косточкой длинного, мускулистого, натренированного тела ощущал все нарастающую тяжесть этих вопросов.
Выпутываясь из нагромождения проблем, Новоселов ухватился за неплохую, кажется, идею: не взять ли исходной точкой в поисках фактов сибирский ИТЛ, где власовец Алтынов и желторотый нарушитель границы рядом на лесоповале трудились? Не в Батуми, пожалуй, надо прежде всего ехать, а туда, в лагерь. Не с одним же Сомовым общался Алтынов. Можно бы, конечно, сотрудникам оперчасти поручить, но… Нет, лучше самому.
Юрий зафиксировал эту мысль в рабочей тетради и снова уткнулся в протоколы допросов десятилетней давности. В чем-чем, а в дотошности следователю «Смерша» не откажешь. Вон, его уже не только Алтынов интересует:
