Мэри Роуч - Кадавр. Как тело после смерти служит науке
«По мере продолжения процесса с тела отслаиваются огромные куски кожи», — говорит Арпад. Он задирает майку, чтобы посмотреть, не отслаиваются ли действительно куски кожи. Нет, этого пока не происходит, что нормально.
Кое-что еще идет по плану. В пупке у мужчины видны крупинки риса. Но рис обычно не шевелится. Это не может быть рисом. И это не рис. Это молодые мушки. У энтомологов для них есть название, но это ужасное, оскорбительное слово. Давайте не будем произносить слово «опарыш». Давайте употребим симпатичное слово. Назовем их личинками.
Арпад объясняет, что мухи откладывают яйца в отверстия тела: глаза, рот, открытые раны, гениталии. В отличие от более взрослых и более крупных личинок, мелкие не могут получать питание через человеческую кожу. Я допускаю ошибку, спрашивая Арпада о том, во что эти личинки превращаются потом.
Арпад подходит к левой ноге трупа. Она синеватая, а кожа на ней прозрачная. «Видите их под кожей? Они едят подкожный жир. Они любят жир». Я их вижу. Они находятся друг от друга на некотором расстоянии и медленно перемещаются. Это похоже на дорогую рисовую бумагу из Японии. Я настойчиво говорю это самой себе.
Давайте вернемся к процессу разложения. Жидкость, высвобожденная из поврежденных ферментами клеток, прокладывает себе путь по телу. Достаточно скоро она входит в контакт с живущими в организме бактериями — основной движущей силой гниения. Эти бактерии есть и в живых организмах: в кишечнике, в легких, на коже, то есть в тех участках, которые находятся в контакте с внешней средой. Для наших одноклеточных друзей начинается роскошная жизнь. Они уже воспользовались прекращением работы иммунной системы человека, а теперь вдруг они захлебываются в обилии пищи, поступающей из лопнувших клеток выстилки кишечника. Это какой-то съедобный дождь. И как всегда бывает в период процветания, население растет. Некоторые бактерии мигрируют к дальним участкам тела, путешествуя, как по морю, по той же самой жидкости, которая их кормит. Вскоре бактерии распространяются повсюду. Мы подходим ко второму этапу процесса разложения — вздутию.
Жизнь бактерий строится вокруг еды. У бактерий нет рта, пальцев или микроволновой печки, но они едят. Они переваривают. Они выделяют экскременты. Подобно нам, они расщепляют пишу на более простые компоненты.
У нас в желудке ферменты расщепляют мясо до отдельных белков. Бактерии в нашем кишечнике расщепляют эти белки на аминокислоты; они «подбирают» то, что мы «отдаем». Когда мы умираем, они доедают то, что мы им дали, и начинают есть нас самих. И, как и при нашей жизни, они выделяют газ. Кишечные газы являются продуктом метаболизма бактерий.
Разница в том, что пока мы живы, мы выделяем газы. У мертвых мышцы и сфинктеры не работают, и трупы не выделяют газы. Не могут. Поэтому газ накапливается, и живот раздувается. Я спрашиваю Арпада, почему газ в один прекрасный момент не выходит сам собой. Он объясняет, что тонкая кишка практически слипается, перекрывая выход. Или, возможно, «что-то» блокирует выход. «Впрочем, — продолжает он нехотя, — иногда неприятный дух выходит, то есть, можно сказать, что мертвые все же пукают».
Арпад указывает мне дорогу. Он знает, где найти хороший пример для иллюстрации этой стадии.
Рон по-прежнему остается у входа, добровольно занимаясь техническим осмотром газонокосилки и не имея никакого желания изучать вид и запах мертвых тел на лужайке. Я зову его последовать за нами. Мне нужна поддержка, мне нужен кто-то еще, кто-то, кто не видит таких вещей каждый день. Рон приближается, внимательно разглядывая свои ноги. Мы проходим мимо скелета ростом под два метра, одетого в тренировочные штаны и красную толстовку с эмблемой Гарвардского университета. Рон не поднимает глаз от своих кроссовок. Мы проходим мимо женщины, чей объемный бюст полностью разложился и осталась только кожа, так что создается впечатление, что у нее на груди лежат плоские фляжки с жидкостью. Рон смотрит на кроссовки.
Арпад сообщает, что вздутие наиболее сильно проявляется в области живота, где сконцентрировано наибольшее количество бактерий, но встречается также и в других участках, в частности в области рта и гениталий.
«У мужчин и пенис, и особенно яички могут раздуваться очень сильно».
«Насколько сильно?» (Простите меня.)
«Ну, не знаю. Сильно».
«Как теннисный мяч? Как арбуз?»
«Ох, как теннисный мяч».
Арпад Васс обладает безграничным запасом терпения, но, кажется, мы дошли до предела.
Арпад продолжает свой рассказ. Выделяемый бактериями газ раздувает губы и язык, иногда до такой степени, что язык вываливается изо рта. Как в мультфильмах, но по-настоящему. Глаза не раздуваются, поскольку жидкость из них давно вытекла. Глаза ушли. По-настоящему, но как в мультфильмах.
Арпад останавливается и смотрит вниз: «Вот это вздутие». Перед нами человек с раздутым туловищем. По объему оно больше напоминает труп коровы. Паха не видно — всю эту область заполнили насекомые, как будто на теле что-то надето. Также скрыто и лицо. Личинки на две недели старше тех, что мы видели у подножия холма, и гораздо крупнее. Там их можно было сравнить с крупинками сухого риса, а здесь они больше похожи на вареный. Они и ведут себя как слипшийся рис: единая влажная масса. Если подойти к трупу на расстояние одного или двух шагов (честно говоря, не рекомендую), можно услышать, как они едят. У Арпада есть свое название для этого звука: «рисовые хлопья». Рон хмурится; он любит рисовые хлопья.
Вздутие продолжается до тех пор, пока что-нибудь не лопается. Обычно это бывает кишечник. Время от времени это сам торс. Апрад никогда не видел, как это происходит, но дважды слышал. «Раздирающий звук», — так он его описывает. Вздутие обычно продолжается недолго, возможно, около недели. Последние стадии — гниение и распад — длятся дольше.
Гниением называют разрушение тканей и их постепенное разжижение под действием бактерий. Этот процесс идет и в фазе вздутия, поскольку газ в теле образуется в результате разложения тканей, но эффект еще не так заметен.
Арпад продолжает подниматься по лесистому склону. «Эта женщина вот там уже давно», — говорит он. Эти слова хорошо отражают суть. Мертвые тела, которые не были забальзамированы, в основном растворяются; они лопаются, оседают и в конечном итоге просачиваются сквозь землю. Помните фразу злой волшебницы (в исполнении Маргарет Гамильтон) в фильме «Волшебник из страны Оз»: «Я плавлюсь!» Гниение — это замедленная версия такого плавления. Женщина лежит в луже из себя самой. Ее торс осел, органов нет — они вытекли на землю вокруг нее.
Первыми распадаются пищеварительные органы и легкие, поскольку в них обитает наибольшее количество бактерий. Мозг — другой быстро расплавляющийся орган. «Поскольку все бактерии, обитающие во рту, проникают в мозг через нёбо, — объясняет Арпад. — Кроме того, мозг мягкий, и его легко есть. Мозг разжижается очень быстро. Он вытекает через уши и через рот».
Как сообщает Арпад, остатки органов можно идентифицировать примерно на протяжении трех недель после смерти. После этого все превращается в нечто похожее на суп. Поскольку он понимает, что я немедленно задам вопрос, он добавляет: «На куриный суп. Оно желтое».
Рон явно недоволен. Великолепно. Сначала мы лишили его рисовых хлопьев, теперь — куриного супа.
В расщеплении мышц участвуют не только бактерии, но и плотоядные жуки. Я раньше не знала, что такие жуки существуют. Иногда кожа оказывается съедобной, а иногда нет. Иногда, при определенных погодных условиях, кожа высыхает, мумифицируется и делается жесткой — не всем по вкусу. На обратном пути Арпад показывает нам лежащий лицом вниз скелет с мумифицированной кожей. Кожа сохранилась на всей поверхности ног, включая верхнюю часть лодыжки. Туловище снизу до лопаток тоже покрыто кожей. Край ее закруглен, образуя овальный вырез горловины — как в костюме танцора. На скелете нет одежды, но он кажется одетым. Одежда не такая яркая и теплая, как толстовка с эмблемой Гарварда, но здесь кажется более уместной.
Мы останавливаемся на минуту и смотрим на тело.
В одной из буддистских сутр, называемой «Созерцанием девятого кладбища», рассказывается о том, что начинающие монахи, сидя в склепе, обучаются представлять себе различные стадии разложения тела, начиная с «вздутого, синего и гноящегося», переходя к «поедаемому различными червями» и достигая состояния скелета «без плоти и крови, с костями, удерживаемыми сухожилиями».
Монах должен учиться этой медитации до тех пор, пока не достигнет абсолютного покоя, а на его лице не появится улыбка. Я рассказываю об этом Арпаду и Рону, говоря о том, что идея состоит в принятии временности нашего телесного бытия, в преодолении отвращения и страха. Или что-то в этом духе.
Мы смотрим на тело. Арпад прихлопывает муху.
