Питер Бискинд - Беспечные ездоки, бешеные быки
— Знаешь, Уоррен, мне кажется, что ты перешёл черту.
— Кто тебе мог такое сказать? — в бешенстве прокричал Битти.
— Боб, — ответил я.
— Так вот я хочу, чтобы он повторил тебе то же самое в моём присутствии!
Как-то на вечеринке у Голди Хон, разъярённый Уоррен, взял нас с Бобом за грудки и прошипел:
— Повтори при мне то, что ты наплёл Дэвиду.
И знаете, Боб сказал, что ничего мне не говорил о том, что Битти незаслуженно числится соавтором «Шампуня». Ответ очевиден — ему не смелости не хватило, нет, просто это была неправда. Тем же вечером Уоррен позвонил мне и сказал: «Никогда больше так не делай».
А вот рассказа Битти: «Таун сам предложил поставить моё имя в титры. Пожалуйста, я мог бы пойти в арбитраж, нет проблем. Никакой политической подоплёки, ни Роберт, ни Никсон здесь ни при чём. Просто сценарий на 99% — моя работа. Да, мы встречались каждый божий день, и я пережевывал ему сюжет. Не может быть и речи о том, что все диалоги написаны им. Это — ложь несусветная. Тем более, что оба эпизода приёмов написал я сам, а это — половина фильма. В варианте Тауна их вообще не было. Так что сама мысль о его неудовлетворённости — безумие. К тому же, половину съёмок его вообще не было на площадке, он, видите ли, был у врача».
Справедливости ради нужно заметить, что сценарии Тауна всегда отличала затянутость, а заставить его что-нибудь подсократить не представлялось возможным. Поэтому кардинальные творческие решения оставались за режиссёром, продюсером, актёром-звездой или тем, кто в том или ином проекте имел право голоса. Вспоминает Джули Пайн, бывшая жена, явно не испытывающая к Тауну особых симпатий: «По большому секрету скажу, что в «Китайском квартале» Роман вполне мог просить о включении своего имени в титры как соавтор сценария и с лёгкостью получил бы согласие Тауна. И вопрос не в концовке фильма. Роман передел всё с самого начала, по-новому выстроил сюжетную линию. Но его не волновал вопрос авторства. Он просто снял свою картину и уехал из города».
Битти и Таун дружили с 60-х годов, были близки так, как только могут быть близки мужчины. Но в Голливуде дружить нелегко: ставки слишком высоки, различия между имущим и не очень, влиятельным и бесправным огромны, граница между человеческой привязанностью и деловыми отношениями едва различима. Человеку здесь подчас трудно понять, заслужен его успех или случаен. Славы и денег много не бывает, а яд зависти способен отравить самую искреннюю и бескорыстную дружбу. Режиссёры мечтают стать продюсерами. Продюсеры хотят ставить картины. Режиссёры метят в актёры. А сценаристы, исторически самое слабое звено кинопроцесса, дрессированные обезьяны за пишущей машинкой, переживают своё положение гораздо сильнее остальных. «Роберт очень завидовал успеху других. Причём, совсем не обязательно Уоррену. Он хотел быть таким как Фрэнсис или Джек», — заключает Пайн.
* * *По словам Джулии Филлипс, Скорсезе почти не вылезал из монтажной «Таксиста», только глотал наркотические пилюли, запивая их шампанским «Дон Периньон». Иногда заглядывал Богданович, чтобы удостовериться, всё ли правильно с точки зрения подачи на экране Сибилл. Фильм ему необычайно правился, чего нельзя было сказать о собственной работе. Как-то он предложил Марти сделать несколько купюр: «Имей в виду, уберёшь десять минут и получишь бриллиант чистой воды».
Отношения между Шрэдером и Скорсезе, которые и так нельзя было назвать безоблачными, становились всё напряжённее. Шрэдер считал коллегу своим соперником, завидовал его успеху как режиссёра. И предъявлял претензии, мол, тот предаёт концепцию его замысла. «Работать с Марти нелегко, — говорит Шрэдер. — После того, как я посмотрел вариант его монтажа, мы серьезно поговорили. Кончилось криком. Он обвинял меня в том, что я понятия не имею, о чём наш фильм, в том, что у меня на него зуб. Марти действительно хорош и одна из причин в том, что он прямолинеен и упрям. Он считает себя важной фигурой и оттого зачастую воспринимает любую критику, как ребёнок тумаки, морщится при каждом ударе. Но споры помогают, они сродни лечебной терапии. Где мольбой, где руганью вы помогаете своему пациенту. Никуда не денешься, ведь приходится работать с лучшими, и вопрос, насколько это трудно, отпадает сам собой».
Скорсезе неимоверно злило, когда его имя упоминалось в прессе. Но напрямую он никогда не выяснял отношения со Шрэдером. Обычно за него это делала Камерон: «Знаешь, Марти расстраивается, когда ты говоришь такие вещи газетчикам» «Я не могу сказать, что он напролом лез в драку, — продолжает Шрэдер. — Он просто переносил это желание на экран. Потому-то его фильмы и несут столь мощный заряд противостояния, а в обыденной жизни ему этого не хватало».
Немало вариантов монтажа было отвергнуто, прежде чем вышло нечто, удовлетворявшее всех. Но теперь Ассоциация американского кино пригрозила присвоить ленте категорию «X». Тогда Скорсезе и Джулия Филлипс отправились на встречу с Бегельманом и Стенли Джаффом, занимавшим в тот момент пост вице-президента «Коламбии» по производству за пределами США. Джафф был откровенен: если фильм не будет перемонтирован под категорию R [126], за них это сделает студия. Больше всего Джаффа раздражала сцена, где Де Ниро наблюдает, как в стакане с водой растворяется таблетка алко-зельцера Никакие слова о дани уважения Годару и прочей «киношной глупости» не помогали, для него это был «рекламной ролик противопохмельной пилюли» и ничего больше. Скорсезе не находил ответа на вопрос, в чём причина такой позиции компании, ведь всё показанное на экране было в сценарии. Наконец, он понял, что здравого обсуждения с этими людьми не получится и решил бороться. Правда, средств борьбы у него было до обидного мало. Он мог лишь обставить всё по театральному: «Я — художник, я так вижу!». На что оппоненты наверняка бы сказали: «Ну, и дальше что? Кому ты и твой фильм вообще нужны. Спасибо, до свидания!». Больше всего на свете хотелось сказать им в старинном сицилийском духе: «Как вы смеете говорить со мной подобным тоном», но лицо Скорсезе оставалось непроницаемым.
Руки у режиссёра опустились. Вернувшись домой, он созвал друзей: Милиуса, Де Пальму и Спилберга.
— Можешь приехать немедленно? — спросил он, позвонив Спилбергу.
— Что случилось?
— Вопрос жизни и смерти.
Спилберг не задумываясь вскочил в «Мерседес» и в миг прилетел из Каньона в дом Скорсезе на Малхолланд-Драйв. «Я ещё никогда не видел Марти в таком подавленном настроении, — вспоминает Спилберг. — Из глаз вот-вот брызнут слёзы, а сам — вне себя от ярости. Пол кухни усеян стеклом разбитой бутылки из-под минералки. Мы попытались успокоить его и выяснить, что случилось. Наконец, он смог рассказать, что руководство «Коламбии» посмотрело картину, выразило неудовольствие концовкой и обязало его убрать из ленты сцены насилия, все перестрелки, раздробленные пальцы и даже намёки на кровопускание. По их мнению, картина подпадает под категорию «X» и заставили режиссёра подправить её под стиль Диснея. Закончил Марти историей о Тимоти Кэри, актёре, который в начале 50-х годов участвовал в прослушивании перед Гарри Коном. В разгар выступления он вдруг остановился и сказал не по тексту: «Знали бы вы, что за унижение вот так стоять и кривляться перед вами, теми, кто понятия не имеет о том, что такое актёр и подлинное искусство». Затем он достал револьвер, направил на функционеров и разрядил в них весь барабан, заряженный, правда, холостыми патронами. После этого случая актёр несколько лет не мог получить работу. Скорсезе задумал примерно то же самое: он направил палец в сторону воображаемого Стенли Джаффа и произнёс: «Он руководитель студии, он во всём виноват, он причина моих проблем. Значит, мне нужен пистолет, чтобы убить его». Конечно, всё было понарошку, но так он мог хоть немного остыть и хотел, чтобы мы разделили с ним его негодование».
Готовя «боеприпасы» для неизбежной схватки с Ассоциацией американского кино и студией, Джулия отвезла рабочий вариант «Таксиста» в Нью-Йорк, где показала его Кэйл и другим критикам. Полин предложила в случае необходимости напечатать в её колонке открытое письмо Бегельману. Вернувшись в Калифорнию, Джулия распустила слушок о том, что Кэйл в восторге от материала. Теперь настало время беситься Бегельману и Джаффу. Опасаясь того, что они арестуют плёнку, Скорсезе сначала спрятал её в багажнике своего автомобиля, а потом вывез с территории киностудии.
Несмотря на то, что Марти считал себя в борьбе со студией беспомощным, при желании он мог пустить в дело пару сильных козырей. Например, в кинокомпании «Юнайтед артистс» мечтали увидеть его в своих рядах. Как-то Скорсезе, Майкл Филлипс и Эрик Плескоу завтракали на территории «МГМ» и Плескоу предложил взять у них «Таксиста» без просмотра и с категорией «X». К тому моменту «Юнатед артистс» уже выпустила в прокат «Полуночного ковбоя» и «Последнее танго» и успешно работала с продукцией данной категории. Скорсезе подумал тогда: «Вот с какими ребятами нужно работать». Но оказалось, что не суждено.
