Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками
– Понимать-то понимаю, но, знаете, что говорят относительно Вашего «заточения» волейбольные ветераны, болельщики со стажем, имевшие удовольствие видеть Вас до и после войны и в клубных командах, и в сборной СССР, выигравшей в сорок девятом впервые в истории, в Праге, звание чемпионов мира?..
– И что они говорят?..
– Одни говорят, что Эйнгорн не появляется на играх современных команд, потому что не принимает современную сверхатлетичную игру гулливеров, где в последние три года радикально поменяли правила и сделали ее простой, даже примитивной в тактическом плане. Другие связывают отсутствие Эйнгрона с тем, что он не хочет чтобы его видели на людях немощным, беспомощным…
– Волейбол тут совсем ни при чем: я с удовольствием ходил бы и на игры «Балтики» и ТТУ, но я боюсь… Мне ведь и по лестнице-то не спуститься. Упадешь где-нибудь, грохнешься, сломаешь, скажем, шейку бедра – и будешь обузой для Наташи. (Маленькая семья Эйнгорнов состоит из отца и дочери – кандидата технических наук, старшего научного сотрудника Всероссийского алюминиево-магниевого института – А. С.). А так я, хоть и много забот дочке доставляю, все-таки помогаю ей: постель сам застелю, на кухню доковыляю, поем, посуду помою, поглажу белье… Понимаешь?.. По квартире ходить не боюсь, а по улице, в спортзале, – боюсь.
Это раз. А во-вторых, мне совсем не хочется, чтобы вместо Эйнгорна, вымахивавшего над сеткой и дубасящего по мячу, люди видели больного, шлепающего, как тяжело контуженный. В общем, я перестал выходить из дома и засел за работу. Сначала вместе с Мацудайрой написал одну книжку, чисто волейбольную. Затем – вторую, мемуарную, причем написал сам, без помощи профессионального литератора. Сейчас у меня в работе третья – о хирургии.
Словом, мне есть что делать, понимаешь?.. Если бы мне нечем было себя занять, то не знаю, что бы со мной было после смерти Лиды.
Тоська и Коська
Что до современного волейбола, то он мне действительно сильно не нравится. Это не волейбол, а акостабол! (Доктор Рубен Акоста – президент ФИВБ, инициатор революционных перемен в «летающем мяче» – А. С.). Можешь ли ты назвать хоть одну игру, хоть один вид спорта, где за последние тридцать пять лет сделали бы столько кардинальных изменений в правилах?
– Не могу.
– И я не могу. Сегодняшняя игра – это не мой волейбол. Мы ногами не играли, четыре касания правила не допускали, очки набирались только при своей подаче, а тут все подряд «закосили»: одно лишь это, последнее из названных мною нововведений, неузнаваемо изменило волейбол… Первые четыре партии теперь играют до 25 очков, а решающую, пятую – до 15. Где тут логика? Пятая партия стала совсем неинтересной – смотреть противно. Вот если бы сделали наоборот: сначала играют до 15, а решающий сет до 25, я понял бы…
Нет, не мой это волейбол, не мой. К тому же, теперь только за деньги играют…
– Назовите, пожалуйста, трех самых ярких игроков волейбола довоенного и послевоенного…
– Прежде всего, конечно, Александр Щербин, универсальный игрок, без слабых мест, капитан ленинградского «Спартака», дважды чемпиона СССР (1938-39 гг.), мой ближайший друг, он погиб 26-летним в Великую Отечественную под Старой Руссой. Нил Фасахов, атаковавший одинаково свободно что правой, что левой (он начинал в казанском «Буревестнике», играл за ЦСКА, за сборную Союза). Наш земляк Геннадий Гайковой, про таких говорят: «Родился с мячом в руках». Впрочем, технарей его класса у нас больше не было. Ну и, конечно, Коська.
– Коськой, помнится, Вы называли Константина Реву?
– Само собой. Он меня Тоськой, а я его Коськой. Вот уж кого природа одарила сверх меры: высоченный прыжок, силища удара лошадиная.
– Получается не трое, а четверо…
– Что ж, пусть будет четверо. Снять никого из них нельзя.
– А если назвать троицу «самых-самых» отечественных волейболисток…
– Тут тоже для меня все ясно. Очаровательная Валя Свиридова из московского «Локомотива», она одного со мной года рождения – 1919‑го, из исторического состава сборной СССР, первого в истории чемпионата мира (у женщин он проходил в Москве, в 1952‑м году). Первой в отечественном волейболе она применила нападающий удар в прыжке с одной ноги и планирующую подачу. Люся Михайловская, «связка» ленинградского «Буревестника» и сборной страны, выигравшей Олимпиаду в Мехико. И Тоня Рыжова, москвичка, непревзойденная защитница, дважды чемпионка мира.
Тизенгаузены и Стэккисы
– Вы родились в «незабываемом девятнадцатом», когда, как написал поэт революции, «дрянь адмиральская, пан и барон» перли на Республику Советов с разных сторон. Каково было потомку аристократов, «белой кости» жить и работать под «гегемоном» – восставшим и победившим пролетариатом? Более чем сомнительное происхождение не мешало Вам на каждом шагу?..
– О моей родословной я подробно пишу в мемуарной книге, названной «Жизнь и приключения барона фон Тизенгаузена в Советской России». Там все изложено подробно. Кому сие интересно, могут прочесть об этом в книге, где моей семье посвящены пять первых глав.
– Анатолий Николаевич, помилосердствуйте: где же читатель «Дела» разыщет Вашу книгу, если ее тираж всего 1000 (одна тысяча) экземпляров, да и в открытой продаже ее не было? Так что уж будьте любезны, поведайте нам, как Вас угораздило появиться на свет Божий в такой аристократической семье и где это произошло?
– Я родился 29 октября 1919 года в Симбирске. Жили мы там недолго, настоящим своим родным городом я считаю Ленинград. Мои родители не только дали мне жизнь, но и сделали меня мною. Самым близким мне человеком была моя мама, Александра Федоровна, в девичестве Тизенгаузен. Она родилась в Варшаве в семье российского генерала барона фон Тизенгаузена Федора Густавовича, прибалтийского немца, чьи предки, как и он сам, давно и верно служили царю и Отечеству. Дед возглавлял тогда инженерную службу Варшавского военного округа. По материнской линии Александра Федоровна ведет происхождение тоже от знатного рода: мама моей мамы, стало быть, моя бабушка Анна Петровна Стэккис – дочь английского адмирала Питера Стэккиса.
Моя мама была фигурой удивительно колоритной. В каком точно году она родилась, я так и не знаю. При получении каждого нового паспорта она из года в год все молодела и молодела. В день ее смерти, в октябре 1952 года, ей было – по паспорту – всего сорок два года. Получается, что она родила меня в девятилетнем возрасте, а такое не описано в медицинской литературе и по сей день.
В моем семейном альбоме сохранилась фотография моих дедушки и бабушки в карнавальных костюмах. Дед Федор Густавович, восседающий в уютном кресле, приятен мне, помимо естественных родственных чувств, сходством с моим любимым Луспекаевым в роли таможенника Верещагина – даже усы так же лихо закручены вверх. У него на коленях сидит моя аглицкая бабушка – молодая, веселая Анна Петровна с высокой прической из каштановых волос.
– Какого времени эта фотография?
– Это конец XIX, уже позапрошлого, века, когда семья Тизенгаузенов проживала в бывшем особняке каких-то средневековых князей, в самом фешенебельном районе польской столицы на Маршалковской улице, усаженной многовековыми дубами. Вскоре после войны, когда я поехал в Варшаву в составе сборной СССР на международный турнир, мама попросила меня привезти дубовых листьев с ее Маршалковской. От маминых дубов, не говоря уж об особняке, немцы оставили только рожки да ножки. Я не стал расстраивать маму рассказами о страшных следах войны и лишь торжественно вручил ей букет из дубовых листьев.
Жили мои дедушка и бабушка в любви и согласии. В 1900 году барона фон Тизенгаузена с повышением по службе перевели из Варшавы в Санкт-Петербург, в Генеральный штаб. Когда началась русско-японская война, дедушка подал рапорт по команде с просьбой отправить его на фронт. Воевал генерал, судя по многочисленным наградам, на той, в общем-то позорной для нас, войне храбро, в самом ее конце был тяжело ранен под Мукденом и оставшуюся часть жизни лечился в Баден-Бадене. Умер барон фон Тизенгаузен в 1910 году, был похоронен на одном из петербургских кладбищ (каком – мне неведомо). Мама, зная особенности советской власти, ходила на могилу отца без его внуков (у меня еще был старший брат Арсенька), очевидно, не хотела приучать нас посещать могилу царского генерала…
У моих дедушки и бабушки был целый воз детей – три сына и три дочки. В злополучном семнадцатом году бабушка Анна Петровна жила с самой младшей своей дочерью Таней, окончившей институт благородных девиц в Смольном с золотой медалью, золотым шифром в виде вензеля императрицы. Пришедшие к власти большевики без лишних слов уплотнили хозяев роскошной генеральской квартиры, поселив их в маленький закуток на кухне. Жизнь в голодном и холодном рабоче-крестьянском Петрограде вдове царского генерала не глянулась, и она решила отчалить с Таней на юг, в Екатеринославскую губернию к доброму другу семьи Тизенгаузенов – генералу Деникину…
