Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Масштабы всеобщего отставания стали понятны к концу первого полугодия первого послевоенного учебного года – по отчетам отдельных школ и региональных органов управления народным образованием. Так, например, в Министерство поступили отчеты о первом полугодии работы 11-х педагогических классов, созданных по Постановлению Совнаркома РСФСР в октябре 1945 года.

11-е педагогические классы были призваны скорейшим образом разрешить ситуацию с нехваткой учителей начальной школы: выпускниц десятилетки приготовляли к этой профессии в течение года, в то время как срок обучения в педагогических училищах составлял три года, а с конца 1946 года – четыре.

Эта мера была очевидным заимствованием из дореволюционной практики (педагогические классы существовали при женских гимназиях с 1874 года, по их окончании выпускницы получали звания домашних учительниц или наставниц) и оказалась довольно результативной: первые выпускницы педагогических классов пришли на работу в школы уже осенью 1946 года. Среди них была и получившая известность в 1970-е педагог-новатор Софья Николаевна Лысенкова.

Педагогический профиль намеренно вводили в старых школах с сильным преподавательским составом: опытные учителя с многолетним стажем работы старались за год обучить своих учениц основам педагогического ремесла84. Так, например, в Ярославле педагогический класс был организован при женской средней школе № 43. В этом классе работали преподаватели и сотрудники Ярославского педагогического института, педагогического училища, методисты института усовершенствования учителей. В Костромской области такие же педагогические классы работали после войны в некоторых средних школах. Например, в Вохомской средней школе с 1949 по 1955 год в педагогическом классе было подготовлено 156 учителей начальных классов85.

Судя по сохранившимся документам, в этих классах учились далеко не только те, кто окончил школу в 1945 году: многие выбирали эту дополнительную образовательную ступень после длительного перерыва, вызванного участием в войне, работой на заводах, эвакуацией. Вчерашние выпускники составляли в среднем не более 1/3 состава таких классов.

Директора школ и руководители педагогических классов в один голос говорили о чрезвычайно низком уровне подготовки и огромных пробелах в знаниях выпускниц не только начала 1940-х, но и самого последнего учебного года. При этом речь шла прежде всего о неусвоении программы начальных классов. Так, директор московской 124-й школы писала: «Большую тревогу вызывает успеваемость по письменному русскому языку: 12 учениц имеют неудовлетворительные отметки, среди них ряд очень хороших учениц, которые прекрасно дали пробные уроки (Абрасимова А., Ярвляйн Л. и др.). Некоторые из учениц, напр. Дегтева Л., окончила 10 классов в 1945 г. в одной из лучших московских школ, имеет в аттестате по письменному русскому языку 4, по устному – 5, теперь имеет по письменному русскому языку – 2. Руководство надеется выправить в течение оставшегося времени учения граммотность (так!)86 учащихся. С этой целью оно увеличило число уроков на русский язык с 4 до 6 в неделю, заменила (так!) преподавательницу Мартынову Т.И., имеющую большой опыт в преподавании литературы, крупнейшим специалистом в борьбе за грамотность Закожурниковой М.Л., которая уже преступила (так!) к работе»87.

Директор другой московской школы (№ 318) сетовала на незнание ее ученицами начал арифметики: «Учащиеся XI класса обладают достаточным развитием и достаточными знаниями в области алгебры, геометрии, но в области арифметики дело обстоит хуже. Когда проверялось знание целых чисел, уч[ени]цы обнаружили незнание трудных случаев деления <…> Допускали ошибки в нумерации – при записи многозначных чисел, состоящих из 3 – 4 классов, напр., 1 080 000 070, ошибались в нулях. С трудом справлялись с решением арифметических задач курса начальной школы»88.

Руководители педагогического класса одной из новосибирских школ рисовали схожую картину: «Даже девушки, закончившие в 1945 г. школу и получившие аттестат зрелости, с трудом решают задачи по курсу 5 класса»89.

Не лучше обстояло дело и с русским языком: «Неграмотность данных учащихся очень глубокая. В работах допускаются такие ошибки: “матроску” пишут “о”, “двенадцать” – два “н”, культура – без мягкого знака, “преодолевая” – “а”, “развивает стойкость” – “е”, “невыразима” – “о”, “возвышена” – два “н”, и т.п.»90.

Руководители московской школы № 610 сообщали столь же неутешительные сведения:

«Как ни трудно преподавателям русского языка и математики, но труднее, чем географу и преподавателю естествознания, кажется, никому не приходится. Эти предметы учащиеся подверглись (так!) такому забвению, что заново приходится проходить по географии работу с географической картой и попутно повторять сведения из физической географии. Надо было заставить повторить курс элементарной физической географии.

Курс естествознания забыт. Отсутствуют знания по анатомии, биологии и ботанике, многие учащиеся не умеют подойти к лабораторным работам, чтобы показать учащимся на пробном уроке незначительный опыт и обращение с инструментом по ботанике или препарированию. Нечего говорить о таких предметах, как пение, физкультура – по таким предметам обучение вообще ведется заново»91.

«Устным чтением не всегда владеют, дети во всяком случае читают быстрее, чем учительница», – жаловалась год спустя директор 429-й московской школы и предлагала переориентировать программу педагогических классов таким образом, чтобы заниматься весь год не методикой преподавания, а расширенным курсом начальной школы92. Она же пересказала анекдотический эпизод из опыта своего преподавания географии: «Во время консультации мне, как методисту по географии, приходилось встречаться с целым рядом исключительных ляпсусов. Однажды, проводя консультацию, я совершенно машинально спросила девушку, которая должна была в четвертом классе повторять поверхность Советского Союза, – “а если девочки тебя спросят, как ты объяснишь, что такое низменность”. Она говорит: “Это местность, лежащая ниже уровня моря”. Я буквально ахнула, подвела ее к карте и говорю: “Вот побережье Северного Ледовитого океана. Берега его обозначены зеленой краской, следовательно, это низменность. Почему же воды Северного Ледовитого океана не залили эту поверхность?” Я заметила этот ляпсус, и, когда у меня были теоретические занятия, я задала этот вопрос, и 80 % девушек дали такой же ответ: низменность – это местность, лежащая ниже уровня моря»93.

Но хуже всего дело обстояло в маленьких городах. За строчками отчетов хорошо видно, насколько поражены были преподаватели образовательным уровнем и цивилизационными навыками будущих учительниц: «…Большинство учащихся неразвиты, недостаточно культурны, не владеют правильной речью. Многие говорят: “он пайдеть”, “не сумлевайтесь”… У многих учащихся нет навыка в слушании и понимании, поэтому многие учащиеся с трудом слушают и усваивают учебный материал. Учащиеся плохо воспитаны и не имеют никаких навыков культурного поведения: они не умеют встать, сесть, стоять при ответе, сидеть во время письма. В силу всех этих обстоятельств приходится долго задерживаться на одном и том же материале учебной программы. Много времени уходит на привитие навыков культурного поведения в классе» (из отчета 7-й женской школы г. Рязани)94.

Эти данные демонстрировали не только низкий уровень освоения программ средней школы недавними ее выпускниками, но и нерадостные перспективы начального обучения в СССР, ведь с сентября 1946 года выпускницы педагогических классов должны были сами стать учительницами в своих городах. Зафиксированные их преподавателями лакуны в освоении материала начальных классов свидетельствовали о том, что в кризисе находится не только старшая школа, но и все школьное обучение в целом.

По окончании войны общая ситуация в школе улучшалась не слишком заметно, и, поскольку на скорое введение 11-летнего обучения и новых, пересмотренных программ не приходилось надеяться, Наркомат просвещения стал искать другие пути преодоления кризиса. Для этого потребовалось указать новый диагноз, требовавший активного вмешательства и интенсивного лечения, – его не составило труда обнаружить. Таким диагнозом стало второгодничество и сопутствующая ему неуспеваемость. Именно под лозунгом борьбы с этими недугами и разворачивалась советская школьная политика 1947 – 1953 годов.