Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет
Таким образом, такой путь неверный, потому что он не дает возможность ощущать то или другое состояние, сюжет заслоняет собой все то существо, которым художник живет; благодаря таковой постановке дела получается, что живописец вместо того, чтобы выразить формы своего живописного ощущения, выражает посредством живописи те формы отношений, которые создал быт.
В настоящее время живописец отчасти понял, что только в беспредметном плане он может выразить чистые свои живописные ощущения или другие, в особенности живописные и динамические.
Поэтому кубизм должен сыграть <иметь> для будущего поколения огромное значение. Кубизм явился той кульминационной точкой, к которой все время Искусство шло, но которое все время власть имущие сшибали на свою сторону служения и обслуживания либо религиозной линии поведения, либо политической. В противном случае художники обвинялись <объявлялись> врагами народа, ибо как бы не хотели ему служить.
Кубизм уже является тем пределом, той позицией, о которую разбил себя предметный образ на элементы, «Мир как образ и представление» распался на составные части. В мире Искусства хотя и было это встречено как хулиганство, но этим самым все общество художников не уяснило себе той значительности события, которое случилось в Мире Искусств; то, что случилось, превышает наисильнейшие землетрясения, которые бы разрушили одну часть света. Искусство новое растворило весь «Мир как образ» в нашем представлении, превратило предметный мир в беспредметный, т. е. <все традиции> многовековой человеческой культуры выстраивания мира как «Мир<а> воли и представления» разрушены сегодня Новыми Искусствами. Поэтому Новое Искусство сейчас обнаруживает ту огромную силу, которой в жизни человеческих представлений еще не было. Конечно, <полностью> обнаружить эту силу Новейших Искусств дальше будет зависеть от самих художников, которые пожелают или не пожелает развивать эту силу до пределов создания нового Мира, или же они капитулируют и пойдут на предмет обслуживания и восстановления тех образов, изображение которых осталось на камнях развалившегося Мира Искусств.
В жизни предметного мира была сделана ошибка в области зажима Искусства в предметном патроне, в котором <жизнь> держала Искусство и направляла его в ту сторону, которая нужна <предметному миру>. В Кубизме Искусство вылезло из этого патрона, и теперь остается художникам понять свою свободу — или не понять; от этого и будет зависеть развитие той огромной силы их Искусства, которая может создать заново новый Мир Искусства. Но может быть и иначе, что художники поймут не так, как нужно, и патрон будут считать подлинным своим жилищем и, походив на свободе, вновь войдут ночевать и жить в патроне; тогда они войдут вновь в работу по реставрации разрушенных образов. Станут тем средством, которым будут побеждать цель другие.
В психическом строе современного художника произошла перемена, его сознание объяснило ему его же беспредметную природу, из которой будет вырастать новый мир будущего; это только нужно понять, нужно глубоко проанализировать то событие в Искусстве, которое свершилось в нашем веке. К этому новому строению мира должно идти все, и все экономические вопросы и их разрешение должны сводиться к этому прекрасному Миру Искусства Мира беспредметного, Мира без-идейного, Мира без-образного.
То, что свершилось в Искусстве, нигде не совершалось, ни в Религии, ни в других идеях политики, но, к сожалению, никто из последних не замечает этого события, не замечает потому, что каждый уверен в том, что только в разрешении того или другого вопроса будут разрешены все вопросы, и в том числе и вопросы в Искусстве. Сейчас все и Искусство должны содействовать тому и другому, чтобы скорее достигнуть прекрасного Мира.
Но эта точка зрения неверна совсем, неверна потому, что игнорирует Искусство как самостоятельную точку воззрения и, второе, рассматривает его как нечто подсобное, как роскошь. Если бы это было иначе, а именно, чтобы Искусству дали больше свободы к созданию роскоши, тогда и люди скорее приблизились <бы> к миру прекрасному.
Ведь всякий из людей и всякая машина имеет своей целью достижение роскоши, а в жизни получается наоборот — то, что может сделать жизнь роскошью, эту силу стараются захламить или пообещают ей свободу, когда вся жизнь наладится и устроятся экономические вопросы.
Если бы художник ожидал бы этой благодати, когда ему будут валиться в рот галушки, не было бы тогда бы у нас ни одной картины, ни спектакля, ни архитектуры, ни других памятников Искусства. История нам показывает, что за много тысяч лет устройства экономического мы еще не достигли его, но Искусство за это время оставило множество прекрасных памятников своего мира, своей жизни.
Следовательно, Искусство художника есть наиправильнейший метод достижения прекрасной формы жизни, эти прекрасные формы жизни не только являются в живописной картине, но и <в> самой пространственной объемной жизни человека.
Мы видим в жизни множество архитектурных построек, дворцов, храмов и т. д., великолепие которых поражает всех и все поколения; конечно, оно поражает поколения только при том условии, когда поколение не будет видеть в нем образов, которые не похожи на современные; как беспредметная форма <великолепие> будет всегда прекрасно.
Непонимание Искусства художника влечет за собою упадок последнего, а если бы его поняли, тогда поручили бы ему планировать города и деревни и всякую постройку. Сначала и нужно было бы сделать так, а потом поручить технике выстроить по данному рисунку город, любое здание.
Ибо что же мы должны прежде всего поставить во главу угла — «прекрасное», «роскошное» или не «прекрасное» и не «роскошное» качество, или халтуру<?> Наиусовершенствованные «авто-аэроплано-гидро» всегда будут только не чем другим, как малокачественной техникой, малокачественной потому, что техника никогда не сможет быть абсолютно качественной только потому, что мир «как представление» не имеет границ, ибо действительность для человека в этом плане закрыта; никогда ни один инженер не сможет изобрести совершенной машины, также как астроном не сможет открыть последнего Солнца и последней системы или оформить мир как единую систему вращения возле одного центра.
Отсюда как бы оптика и ее техника ни старалась дать такие стекла, которые смогли бы просмотреть весь мир насквозь в сторону больших тел, а равно в сторону и малых, ничего <она> не может достигнуть, ибо в самом зародыше еще не решен вопрос верно и о малых, и о больших и их бесконечности — существуют ли они или нет<?> Конечно, существуют они в нашем представлении, как существовало раньше у человека представление о том, что Земля стоит вне движения, а Солнце вращается вокруг Земли. И эти представления были обоснованны, но наши обоснования разбили прошлые посредством изобретенных аппаратов и математики, благодаря им и выяснили, что возле чего вертится и что больше другого.
Но в будущем и этот вопрос не будет иметь никакой цены и достижения, ибо скажут: «Разрешение вопроса <в том>, что Земля вертится кругом Солнца, а Солнце вертится кругом Канопуса28 с точностью семь миллионов лет», — <и это> не будет разрешением вопроса, если не будет найден главный центр, возле которого все вертится и от которого все зависит, все произошло, не будет найдено то бессмертное начало вечной жизни, которое докажет, что смерти никогда не было, нет и не будет.
Но в нашем представлении существует смерть и в нашем представлении существует Бог как нечто бессмертное, как начало всех начал, как творец всего — это самое главное начало, возле <которого> все вертится и стоит, — так народ по своей «темноте» вырешил интуитивно это начало и построил всю философию и всю жизнь. Таким образом, сам народ установил существование конечности, которая существует либо в бесконечном своем творчестве, либо и творчество Бога тоже конечно в своем существе.
Недалеко от этого <в>стала и наука, которая как бы перестала верить в эту народную примитивную бредню, поддерживаемую попами. Ученые захотели объяснить, что Мир есть даже не воля и представление, ибо это есть бредни философа, а что Мир есть движение или реакции химических элементов, «Мир как реакция химических качеств тел», причем этот мир одарен действием, вызывающим известные рефлексы. Мир уже не как воля и представление (психические начала), а Мир как рефлекс, а учение о нем является рефлексологией29.
Но это все не важно, это все вращение и нерешение вопроса, <это не то решение,> которое было бы настолько сильно, чтобы разрушить даже примитивное «темное» решение народа и попов о существовании бессмертного Бога.
Для науки тоже становится ясным, что Мир бессмертен, что смерти вообще не существует, ибо сама наука и говорит, что в мире ничего не умирает, а следовательно, и не рождается, что существует нечто, которое называется пока «материя», которая имеет качество бессмертия, от этой Материи все и зависит, все виды, формы произошли от нее или, вернее, состоят из нее (это самое ужасное), потому что если бы все произошло из нее, то еще нужно будет найти это нечто, что создало материю.
