Джордж Марек - Рихард Штраус. Последний романтик
С другой стороны, он писал Гофмансталю: «Я – единственный композитор в мире, наделенный остроумием и талантом пародии». [339] Об «Ариадне» он высказывался так: «Моя партитура, как таковая, является настоящим шедевром, который в ближайшем времени никому не дано превзойти». [340]
Штраус умело торговал своей продукцией, неустанно продвигал свои оперы. Когда он считал, что их слишком редко ставят, он приходил в ярость и утверждал, что против него плетут «гнусные интриги». Он вел долгую тяжбу с Мюнхенской оперой. Ему всегда казалось, что его оперы идут слишком редко, и он постоянно изыскивал пути увеличения числа их постановок. Однажды он предложил певице Барбаре Кемп спеть главные роли в «Саломее» и «Электре» в один вечер! В 1929 году он отправил пианиста Пауля Виттгенштейна в Америку с рекомендательным письмом Тосканини, в котором говорилось, что он написал для Виттгенштейна две фортепианные пьесы для левой руки – «Парергон для «Домашней симфонии» и «Панатенфенцуг». Виттгенштейн, по его словам, «блестяще» исполнил эти пьесы, и Штраус просил Тосканини устроить концерт для этого пианиста с оркестром, которым он сам будет дирижировать. [341] Но маститый дирижер и не подумал выполнить его просьбу.
«Первоначально он был предназначен для музыкальной карьеры, – ядовито писал один критик, – но потом занялся коммерцией».
Однако рассказы о его страсти к деньгам сильно преувеличены. Конечно, он любил деньги. (Но деньги любил и Вольтер, который даже нажился на войне.) Ну и что? Помимо отчислений от выручки театров, Штраус зарабатывал и концертами. (Подсчитали, что за всю жизнь он заработал два с половиной миллиона долларов, хотя часть его капиталов растаяла после Первой и Второй мировой войн.) Штраус очень редко брался за работу во имя денег. Пожалуй, можно привести в качестве примера дополнительную музыку, которую он сочинил для фильма «Кавалер роз», и, уже в пожилых годах, в 1945 году, сюиту на тему «Кавалера роз» для оркестра. Оба эти сочинения имели одну цель – заработать. Он переписывал свои партитуры и продавал эти рукописи по высокой цене. Иногда он сочинял музыку из «дипломатических» соображений – например, военный марш во время Первой мировой войны и пару гимнов для Третьего рейха.
Он был безукоризненно честен в своих расчетах с либреттистами и издателями. Он никогда не пытался сбивать цену даже у тех либреттистов, с которыми сотрудничал после смерти Гофмансталя. Он настаивал на том, чтобы получать за свои труды полноценное вознаграждение, и отчасти с этой целью занимался организационной работой, от которой должны были выиграть все немецкие композиторы. За званым обедом в Париже он пытался объяснить свой план Дебюсси. (Обед состоялся в доме музыкального издателя Жака Дюрана, который надеялся, что встреча двух крупнейших композиторов Франции и Германии даст интересные результаты. Однако он ошибся.) Штраус толковал только о финансовых вопросах, а Дебюсси, который не понимал ни слова из того, что говорил Штраус, молчал и притворялся погруженным в мечты.
Штраус был не особенно щедр в личной жизни. Когда он приглашал к себе людей, с которыми был в хороших отношениях (или которые, по его мнению, могли оказаться ему полезными), шампанское лилось рекой, и Штраус был самим воплощением гостеприимства. Но когда он шел в ресторан (он любил маленькие ресторанчики, где его не узнавали бы), он внимательно изучал поданный счет и часто давал официанту слишком скромные чаевые. В своей книге «Гордая башня» Барбара Тухман посвящает интересную статью Штраусу. [342] В ней она рассказывает, как после парижской премьеры «Иосифа» «композитор пригласил своих друзей, специально приехавших из Германии, Австрии и Италии, на торжественный ужин в ресторане «Лару». После того как гости насладились ранней клубникой и тонкими винами, каждому был подан счет за его долю съеденного и выпитого». Однако мисс Тухман напрасно так этим возмущается: в Германии и Австрии было принято «приглашать» друзей в ресторан, где каждый платил за себя.
Во время концертных турне Штраус был вполне способен поселиться в доме друзей и пользоваться их гостеприимством, считая, что само присутствие Штрауса у них в доме должно повысить их положение в обществе. Если он был в хорошем настроении, он развлекал всех анекдотами из жизни оперных театров. Если же он был не в духе, он укладывался на диван, обложив себя подушками, и засыпал – или притворялся, что спит. Одна женщина, приглашая его к себе на званый вечер, сказала: «Пожалуйста, приходите. С вами никто не будет носиться». На это Штраус ответил: «С Рихардом Штраусом не грех немного и поноситься».
По сути дела, произведения Штрауса обладают большим юмором, чем их создатель. Однако он не был лишен этого чувства совсем и даже мог пошутить на собственный счет. В одной напыщенной послеобеденной речи его назвали «Буддой музыки». Он ответил, что не уверен, что знает, кто такой Будда, но точно знает, что сам он – Пешт. Кайзеру Вильгельму не понравился «Фальстаф». Он считал, что в этой опере нет запоминающихся мелодий, и после спектакля сказал Штраусу: «Дорогой Штраус, надеюсь, что к восьмидесяти годам вы напишете оперу получше «Фальстафа». Штраус ответил: «Ваше величество, мне тоже хочется на это надеяться!»
На оркестровой репетиции «Саломеи» к Штраусу подошел гобоист и заявил, что одно место в партитуре, может быть, и можно сыграть на фортепиано, но никак не на гобое. Штраус посмотрел в партитуру и сказал: «Не беспокойтесь. Это и на фортепиано нельзя сыграть».
Когда в 1947 году, во время его поездки в Англию, один репортер спросил его: «Каковы ваши планы на будущее?» Штраус ответил: «Я планирую умереть».
К разочарованию его биографов, Штраус не был склонен к эротике. У него были умеренные сексуальные потребности. Видимо, все это вылилось у него в музыке. Конечно, полностью в этом уверенным быть нельзя, но точно известно, что он не занимался флиртом и не изменял жене.
Я уже говорил, что он очень любил живопись и не меньше интересовался памятниками древности Греции и Египта. Однако его вилла в Гармише являла собой смесь хорошего и дурного вкуса. У него была среднего достоинства картина Тинторетто, очень хорошая маленькая картина Эль Греко, великолепные резные работы из Южной Германии, красивые гобелены. Но одновременно комнаты были заполнены заурядными безделушками и «произведениями искусства», которыми мог бы гордиться немецкий лавочник, – пивными кружками и расписными кофейными чашками.
Штраус очень много читал, и его литературные вкусы были более интернациональными по характеру, чем его пристрастия в музыке. Как он находил время столько читать? Он читал не только книги или пьесы, которые могли пригодиться ему в качестве основы для либретто, но также самые разнообразные романы и книги по истории. В 1944 году он написал Виорике Урсулеак, что он сползает в «неизлечимую старость и попусту тратит время, читая Плутарха и Ранке, Шекспира и Нестроя и малоизвестные труды Вагнера». [343] В последние годы жизни он начал систематически перечитывать Гете от его первых до последних работ, включая даже научные труды. У него было много книг русских писателей – Толстого, Достоевского и Тургенева. Среди писателей-современников он больше всего ценил Бернарда Шоу.
Шоу также высоко ценил Штрауса, в чем мы могли убедиться из его полемики с Ньюменом по поводу «Электры». После лондонской премьеры «Ариадны» редактор газеты «Нью стейтсмен» Клиффорд Шарп послал Шоу для ознакомления рецензию на оперу, подписанную «Икс» (автором рецензии был Дж. Скуайр). Шоу послал ему ответ в своем лучшем стиле:...«Я не слышал «Ариадны» и ничего не могу сказать об этой опере. Но подчеркнутые мной места являются образцом глупости и дерзости. Автор рецензии имеет полное право сказать, что изображение страсти в музыке Штрауса, на его взгляд, не убедительно, но писать, что «Штраус воображает» или «не может же Штраус на самом деле верить» – просто невежливо. Штраус – великий композитор, а Икс – не его гувернантка. И этот поучающий тон по отношению к Штраусу непозволителен. На Вашем месте я сказал бы автору, что нам не нужно, чтобы какой-то щенок говорил о Штраусе свысока и объяснял, что тот имел в виду, поскольку мы уверены, что Штраус не зря считается одним из лучших европейских композиторов.
В остальном статья не так уж плоха, но надо, чтобы автор подписал ее собственным именем. Эта подпись не будет означать, что ваша газета берет на себя ответственность за содержание статьи.
Автор вправе писать, что «Ариадна» – или любая другая работа – не произвела на него впечатления, или разочаровала его, или вызвала скуку, и даже что он считает Штрауса захваленным шарлатаном. Он же, вместо того чтобы изложить свое мнение, пытается объяснить нам, что по тому или иному поводу думает Штраус, – и таким образом выставляет дураком и себя, и своего редактора.
