Максим Дубаев - Рерих
Все неприятности закончились только 28 мая, когда Рерихи миновали последний пограничный пост и вошли в первое русское село Покровское. Можно было в тот же день уехать на пароходе, но Рерихи поддались на уговоры местных жителей и остались в селе на три дня, до следующего рейса. 1 июня, добравшись до Тополевого Мыса, они пересели на корабль «Лобков», который повез их на встречу с новой Советской Россией. В Семипалатинск они прибыли в три часа утра. Николай Константинович заехал в Госторг с письмом от Быстрова. Здесь были получены новые бумаги, в Омский Совторгфлот, с просьбой выделить для Рерихов места в международном вагоне, и 8 июня они уже были в Омске, где впервые увидели свежие московские газеты, печатавшие статьи об успехах экспедиции Н. К. Рериха.
После бесконечных издевательств синьцзянских властей Советская Россия показалась раем. В Омске, в местном отделении ОГПУ, Рерихов попросили сдать оружие на хранение. Николай Константинович не уставал поражаться особой предупредительности и заботливости советских чиновников. Управляющий Омским Совторгфлотом лично проводил Рерихов на железнодорожный вокзал, чтобы с именитыми гостями не произошло никакого недоразумения.
10 июня 1926 года Николай Константинович, Елена Ивановна, Юрий, ладакец Рамзана Кошаль и лама Лобзанг выехали из Омска в Москву — столицу Советской России. В донесениях ОГПУ сообщалось:
«Выехал в Москву художник Рерих с женой, сыном, тибетским ламой и мальчиком тибетцем»[294].
Естественно, ОГПУ приставило своего агента к знаменитым иностранцам, и сам агент не скрывал, что сопровождает их в Москву, но держался на расстоянии и только иногда таинственно подмигивал Рерихам то на вокзале, то в поезде.
РОССИЯ, МОСКВА
Из Семипалатинска Николай Константинович отправил телеграмму в Нью-Йорк Зинаиде и Морису Лихтманам, чтобы они немедленно выезжали в Советскую Россию. Визы американские сотрудники получили сразу же после письма, присланного Еленой Ивановной еще из Кашгара:
«С восторгом читали „Известия“, прекрасное строительство там, и особенно тронуло нас почитание, которым окружено имя учителя — Ленина… Воистину это — новая страна, и ярко горит заря Учителя над нею… Пишу эти строки, а за окном звенят колокольчики караванов, идущих на Андижан, — в новую страну. Трудно достать лошадей, все потянулись туда».
16 апреля 1926 года в Америку пришла телеграмма о прибытии экспедиции Н. К. Рериха в Урумчи, а 28 апреля Морис и Зинаида Лихтманы выехали в Европу, чтобы оттуда отправиться в Советский Союз.
Встреча с Н. К. Рерихом была назначена в Москве. По странному совпадению и Лихтманы, и Рерихи прибыли в столицу в один и тот же день.
«Приехали утром в 11 часов, добрались до отеля и обнаружили там телеграмму, извещающую нас о том, что наши любимые также прибыли этим утром, — писала в своем дневнике Зинаида Лихтман 13 июня 1926 года. — Позвонили к ним в отель и узнали, что они только что приехали… Мы помчались туда и к огромной радости обнаружили, что Елена Ивановна приехала с сыном. Как прекрасно все они выглядели, и какая радость чувствовать их присутствие»[295].
Приезд Николая Константиновича в Москву был связан не только с получением разрешения на продолжение экспедиции по территории Советского Горного Алтая, но и еще с одним щекотливым делом, о котором, возможно, догадывалась английская разведка, теперь с трудом контролировавшая Тибетские монастырские общины.
11 июня 1926 года нарком иностранных дел Г. В. Чичерин после встречи с Н. К. Рерихом писал к секретарю ЦК ВКП(б) В. М. Молотову:
«Тов. МОЛОТОВУ Копии Членам Политбюро…
Уважаемый товарищ.
Приехавший в Москву художник Рерих, большой знаток буддизма, только что объехал значительную часть Тибета и Китайского Туркестана. Он проник также в некоторые области северной Индии. Там имеются буддийские общины, отвергающие официальный ламаизм и стоящие на точке зрения первоначального учения Будды с его примитивным потребительским коммунизмом. Это способствует их симпатии к коммунистической программе и к СССР. Это обстоятельство связывается с их борьбой против поддерживающих ламаизм официальных верхов буддийских государств.
Эти буддийские общины поручили Рериху возложить на гробницу Владимира Ильича небольшой ящик с землей того места, откуда происходил Будда. Рерих привез этот ящик и спрашивает, что с ним делать. Он предполагает передать его в Институт Ленина. Кроме того, эти буддийские общины прислали письмо с приветствиями Советскому государству. В этих приветствиях они выдвигают мысль о всемирном союзе между буддизмом и коммунизмом. Рерих предлагает передать эти письма точно так же в Институт Ленина.
Прилагаю переводы этих двух писем. Если бы с Вашей точки зрения было признано допустимым опубликование этих писем, то нужно будет еще выяснить у Рериха, возможно ли это с конспиративной точки зрения, ввиду крайне деспотических методов английских властей в этих местах. С коммунистическим приветом Г. В. Чичерин».
В письмах говорилось о том, что Николай Константинович Рерих является официальным представителем тибетских буддистских кругов, готовых начать переговоры с Советской Россией об освобождении Лхасы от почти оккупировавшей ее Англии и восстановлении на всей территории Тибета и Китайского Туркестана буддийского правления. При этом идеи коммунизма, отказавшегося от христианской религии, были ближе по своим идеям тибетским монахам, большей частью поддерживавших Таши-ламу как духовного правителя Тибета, вынужденного бежать из Лхасы от проанглийски настроенного светского правителя — Далай-ламы.
Вместе с письмами Николай Рерих привез шкатулку со священной землей Тибета как великий дар тибетских иерархов.
«Только глубокое осознание коммунизма дает полное благосостояние народам, — говорилось в первом письме. — Нам известно, что некоторые слои крестьянства не могут вместить идею коммунизма. Необходимо новое обстоятельство, которое введет их в русло истинной общины. Таким всемирным обязательством будет принятие коммунизма Буддийским сознанием.
Если Союз Советов признает буддизм учением коммунизма, то наши общины могут подать деятельную помощь, и сотни буддистов, рассыпанных по миру, дадут необходимую мощь неожиданности.
Доверяем посланному нашему Акдордже передать подробности нашего предложения — можем утверждать, что неотложно нужны меры для введения мирового коммунизма как ступени неотложной эволюции.
Посылаем землю на могилу брата нашего Махатмы Ленина.
Примите совет и привет наш».
Чтобы понять, насколько серьезно отнесся к письмам, привезенным Н. К. Рерихом, нарком иностранных дел Г. В. Чичерин, обратимся к проблеме, связанной с идеей присоединения Монголии к СССР. Причем понятие Монголии в этом случае включает в себя огромную территорию, часть из которой в конце концов осталась в составе Китая, а часть — в составе СССР.
В ходе гражданской войны в Китае осенью 1924 года вновь встал вопрос о Великой Монголии. Это произошло из-за неожиданного усиления У Пэйфу — одного из лидеров чжилийской группировки, поддерживаемого Америкой.
27 сентября 1924 года полномочный представитель СССР в Китае Л. М. Карахан сообщил наркому иностранных дел Г. В. Чичерину, что «победа У Пэйфу грозит еще и следующей неприятностью. Несомненно, что, покончив с Чжан Цзолинем и аньфуистами, У Пэйфу направит свое внимание на Внешнюю Монголию, и сейчас, в случае победы У Пэйфу, эта опасность может быть очень реальной, ибо У Пэйфу — фанатик, который носится с идеей объединения всего Китая вооруженной рукой»[296].
В октябре 1924 года, во время противостояния между китайскими военными группировками — чжилийской прозападной (У Пэйфу) и фэньтяньской прояпонской (Чжан Цзолинь), командующий группой войск У Пэйфу, генерал Фэн Юйсян, прозванный за свои взгляды «христианским генералом», предал своего покровителя, поднял восстание и, воспользовавшись моментом, захватил Пекин. Он объявил о том, что сформировал новое правительство и будет проводить в жизнь новую внешнюю политику Китая. Естественно, советские дипломаты поспешили использовать новую расстановку сил для осуществления давней мечты — объединения Монголии и Китая в одно социалистическое государство, а если это будет возможным, и превращения Монголии в одну из социалистических республик СССР.
12 ноября 1924 года Л. М. Карахан писал Г. В. Чичерину: «Теперешний кабинет, созданный Фэном, я бы назвал лучшим кабинетом… для урегулирования вопроса о Монголии… Монгольские делегаты могут приехать в Пекин не для того, чтобы принять участие в строительстве нового Китая, что Вы считаете одиозным, а для того, чтобы вступить в переговоры с пекинским правительством. Когда в Пекине такая каша, как сейчас… их можно было бы заставить принять такое соглашение с Монголией, которое было бы приемлемо и для нас, и для Монголии»[297].
