Казимир Малевич - Том 4. Трактаты и лекции первой половины 1920-х годов
Ведь цвет, надо полагать, в своем существе неизменен, и только образовавшееся обстоятельство времени в моем сознании меняет интенсивность неизменного, с моей точки зрения, цвета. Следовательно, культивирование той или иной интенсивности не представляется возможным.
Автомобиль при удалении от моего сознания вовсе не теряет сво<ей> силы, она неизменна, <но> остается только удаленной от моего сознания или света знания. Удаляясь все дальше, лучи света знания не могут уже достигнуть его <, автомобиля,> реальности, и <нельзя> даже поручиться, что <автомобиль>, вышедши из лучей света <знания>, существует.
Следовательно, реальность его уже в моем сознании распалась на целый ряд обстоятельств, от которых зависит то или иное состояние выявленной вещи.
Выявить — значит приблизить или удалить во времени вещь ко мне, или удалить <ее> от моего сознания. Последний процесс будет простым процессом перемещения вещей из одного обстоятельства в другое, и только. Все попытки культивирования света, цвета, <попытки> делать их совершенными являются неверными <и> в термине «выявить». То, что мы хотим выявить, возможно, находится вне всех обстоятельств, и сущность его, как и оно само, нам неизвестн<а> и выявлен<а> быть не может, так как все построенные призмы познавательного значения опять-таки построены из наблюдения <и> построены все же так, что нельзя поручиться за то, что все, что в них преломляется, — подлинная сущность, что <ими> изловлен абсолют.
Возможно, что все <то, что хотим выявить, находится> вне движений, а мое только сознание движется, но и <мое сознание> движется, опять-таки повторяю, не в подлинном мире, как только в представлении.
Какой от этой гимнастики получает человек интерес, мне трудно установить. Одни говорят, что получаем знания, другие — увеличивают разум, третьи — развивают глаза, четвертые — чувства; все это вместе должно образовать собой один практический организм, или аппарат. Практичность же его будет выражаться в том, чтобы выявить не впечатление, не мир как представление, а подлинность, осязательную реальность.
Возможно, что эволюция данного аппарата, называющегося человеком, в неведомой пучине доисторических времен своего развития не знала мира и не видела его проявлений, как только чувствовала касания тех или иных проявлений, и что все функции, составляющие сейчас чувствительный аппарат, — результаты последующих эволюции с определенным уклоном психического явления, стремящегося познать или выявить подлинное касающихся его явлений. Касания, допустим, материальных частиц возбуждали данность, и от этого возбуждения происходило то или иное действие, ничуть не предрешая, что данные движения суть подлинные. Возможно, что и от таковых взаимных касаний происходит и то или иное действие как процесс психического представления всех явлений в определении их подлинными фактами. Движение световых частиц, возможно, породило таковые места в теле, которые начали воспринимать или собирать свет, образуя глазное яблоко.
Но я должен вернуться к теме о свете и цвете, вернуться к вопросу, где наступает реальный момент света. Свет, проходящий через дождевые капли, образует свое реальное распадение на цвета, образующие новую реальную подлинность. Капля воды стала новым обстоятельством для света. Допустим, что это обстоятельство было построено так, чтобы весь мир был окрашен одним цветом или цветами радуги; следовательно, где-то было бы поставлено таковое обстоятельство, за которым осталась бы реальность света, мы бы и не смогли его выявить, цвет бы стал подлинностью. Но возможно, что и цвет есть только од<ин> из результатов таковых призм, которые показывают нам реальную действительность цвета в семи лучах; другие обстоятельства могут показать <в> тысяч<е> и т. д. <Поскольку я был> по профессии простым живописцем, предо мной, следовательно, была одна книга — природа, которую по силе своей возможности читал и наблюдал. Таким образом, природа для меня была тем физическим кабинетом, в котором происходили разные явления. Радуга как результат преломления лучей через призму капель воды обратила мое внимание на то, что она представила собой одно из многих обстоятельств; и потому каждый цветок является тоже одним из обстоятельств, в котором одно и то же вещество преломилось и окрасило себя в тот, а не в другой цвет, оно восприняло из состава одного явления одну из его составных частей.
Допус<каю>, между прочим, что некогда <, когда> люди не знали происхождения радуги, он<а> для них должн<а> <была> быть особым фактом, стоящи<м> вне физических явлений, <и не чем иным,> как только факт<ом> сверхъестественной силы действия.
Таким образом, <явление,> будучи бытием, навело на ложный путь сознание людей; мы же теперь докопались до подлинной причины и выяснили, что это явление физического преломления одного и того же луча, разделенного призмой; таким образом, реальность цвета на одной стороне одна, на другой — другая; остается решить вопрос, где реальность, или подлинность, света в цвете или цвета в свете.
Теперь я вернусь к оставленному мною вопросу о графике или о линии, по которой продолжает идти развитие человеческой и других энергий в создании культурных центров, <с тем, чтобы> указать, что человек представляет собой одну из интересных в мире живых призм, находящихся в вечной работе конструирования своего сознания, творя из него ту призму, которая бы преломила явления в их подлинности.
В развиваемой линии я заметил целый ряд мест скопления его энергии. Скопление энергии, конечно, должно быть оформлено; конструктивная форма данного центра и будет признаком энергийной работы, сложившейся в те или иные построения. Каждый, таким образом, центр человеческого построения и будет не чем иным, как только призмой данного осознавания, знания, мастерства, искусства, науки и т. д.
На линии развития я возьму <обозначу как> первое место то, в котором скопилось более <или>менее несколько десятков людей. Это деревня, село, хутор. Это место представляет собой обыкновенное поле или клумбу, скажем, цветной культуры. На спектре нашего исследования обнаружим множество ярких цветов, и если мы проверим спектр другого места, цветущего поля, то увидим большое тождество обоих цветных спектров. Люди, вышедшие на цветное поле, представляют собой те же цветные точки, что и цветы в поле. Призма преломления, или восприятия, окраски равна цветам.
За деревней или селом существует второй центр, называемый уездным городом. Если сравнить спектр уездного города с предыдущим, то мы уже найдем на его плоскости появление тональных полосок, склоняющихся в сторону черного и белого. Процент черного, или темного, луча и белого начинает поглощать цветность. За уездным городом наступает губернский и дальше столица, т. е. то место, в котором напряжение энергии дошло до высшей точки человеческой современности. Этот центр уже имеет спектр наивысшего поглощения цветовых лучей, <его> окрашивание почти целиком <пере>ходит в черное и белое, оставляя между <ними> промежутки тональных бурых, коричневых, серых полос.
Отсюда мы можем найти закон, устанавливающий законную окраску вещей; мы можем по закону окрашивания той или иной вещи установить и ее время, т. е. какому центру в цветном времени она принадлежит. До сих пор закона окрашивания вещей, домов и даже холста не найдено, он существует сам по себе, но не приведен в сознание <человека>.
Уясняя себе причину данного явления <и> будучи живописцем, я остановился на <такой> исследовательской работе, которая должна дать измерения, узаконяющие меня окрашивать даже мой живописный холст.
Для меня стало невозможным руководствоваться одним эстетизмом моего вкуса или базировать свою окраску на слове «нравится».
Поскольку я <являюсь> одной из частиц человеческого движения, постольку я должен стоять в его динамическом движении и нестись в пространстве через новые и новые обстоятельства, в силу чего и происходят те или иные различия между одним центром и другим.
Одной из первых причин исследования, может б<ыть>, своеобразного цвета я установил причину, что все окрашивания цветной яркости в первых центрах линии, или графика развития, были <результатом> восприятия солнечного света, а следовательно, и цвета, которые и были связаны со всеми явлениями физических преломлений.
Таким образом, солнечный свет был наиглавнейшим источником окрашивающих веществ. Удаляясь все дальше и дальше, человек удаляется и от солнца. Город, столица уже не окрашена цветами радуги, как только тоном; сознание <человека> очень удалено от цвета. Естественно потому <, что> через призму свет преломляется уже в потухшем состоянии.
Втор<ую роль> в столице играет, как я говорил в первой части своей лекции, свет другого порядка, порядка знания, которое стоит вне различий цветовых лучей. И последний <, т. е. свет знания,> не может тоже быть без влияния на окраску формы, выявленной техническим светом знания. Они <, эти формы,> прежде всего стоят исключительно в конструктивном порядке, и цветовая окраска вещей целиком сводится к прочности или охране вещей от влияния разрушающих веществ. Покраска крыш домов вовсе не <производится> с точки зрения вкуса, как только прочности материала и т. д.
