Мифология «Ведьмака» - Виктор Кашкевич
— Но и здесь, у нас, тоже случаются преудивительнейшие истории. Например, та, что приключилась с сэром Гавейном и Зеленым Рыцарем… Или с моим дядей, сэром Борсом и сэром Тристаном… Понимаешь, госпожа Цири, сэр Борс и сэр Тристан однажды отправились на запад, в Тинтагель… Дорога их шла через леса дикие и опасные. Едут они, значит, едут, глядят — стоит лань белая, а рядом — дама, в черное одетая, ну прямо черней черного и во сне не увидишь. А уж такая прекрасная та дама, что прекраснее на целом свете не сыщешь, ну разве что королева Гвиневра…
«Владычица Озера»
Слушая его, Владычица Времен и Мест, святой Грааль Витчерленда и других миров и пространств, думает, что именно здесь могла бы прервать свои скитания.
Конечно, такая трактовка святого Грааля непременно вызовет вопрос: адекватно ли примерять понятие святости к Цири? Такая характеристика от нее очень далека: одно только участие в банде Крыс чего стоит. Но здесь важно осознать, что понимает под святостью сам Сапковский.
В своем мыслительном эксперименте писатель взял современность — концентрат ее социокультурного устройства — и поместил в квазисредневековые фантастические декорации. Зачем совершать такой кульбит? А затем, что именно в таких условиях ценности современного общества удобнее всего сопоставлять с непреложными извечными ценностями.
Мы уже выяснили, что живым олицетворением извечных ценностей выступает Геральт, идеальный рыцарь без страха и упрека. Этот герой противопоставляется окружающей его действительности. С одной стороны, честность, благородство и искренность как бессмертный идеал, а с другой — расчетливость и прагматичность как абсолютное мерило жизнеспособности в современном мире. Что же может считаться аналогом святости в насквозь расчетливом мире? Возможно, стремление к свободе и независимости, искренность, внутренняя тяга к справедливости. Как раз эти черты и присущи Цири.
Сэр Галахад. Гравюра У. Дж. Линтона, 1903 г.
The Metropolitan Museum of Art
С раннего детства она стремится вырваться из рамок условностей, что окружают ее в несколько рядов. Когда шестилетнюю принцессу пытаются сосватать, даже не интересуясь ее мнением — просто ставя перед фактом, — это вызывает у девочки такой протест, что она сбегает из-под присмотра и забирается в самую пущу древнего Брокилона, где пришельцам уготована лишь смерть. То, что Цири избегает гибели и при этом встречает Геральта, не только подчеркивает их связь, обусловленную сюжетными обстоятельствами, но и подтверждает общность ценностей, которые они оба олицетворяют.
Цири ничто не доставляет такого удовольствия — на протяжении всей ее истории, — как нарушение правил и запретов. И дело не в злонамеренности или асоциальности. Напротив, девочкой, как правило, руководят благородные и чистые порывы; просто запреты большей частью кажутся ей невыносимо глупыми и неоправданно нарушающими ее свободу.
Обучение в Каэр Морхене она воспринимает как увлекательное приключение. Тренировки по фехтованию, изнуряющие физические нагрузки, тяжелые бытовые условия — все это «не пристало» княжне, а следовательно, бросаясь в этот омут с головой, девочка нарушает целую уйму запретов. В одном из разговоров с Геральтом она признается, что учится владеть мечом, чтобы при встрече убить черного рыцаря в крылатом шлеме — того, кто стал главным ее кошмаром. И речь, конечно же, не о Кагыре, что вывез Цири из горящей Цинтры и невольно дал свой облик ее кошмарам.
Черный рыцарь — это олицетворение диктатуры зла, в любой момент способного прийти, разрушить все, что ей дорого, и лишить ее свободы. Цири жаждет избавиться от этого кошмара и от этой диктатуры, чтобы не чувствовать никаких ограничений, в том числе ограничений страха. В тот момент для достижения такой цели ей даже не потребовалось убивать. Победив черного рыцаря, она пощадила Кагыра:
Не было черного шлема, не было крыльев хищной птицы, шум которых преследовал ее в ночных кошмарах. Больше не было черного рыцаря из Цинтры. Перед ней в луже крови стоял на коленях бледный темноволосый юноша с ничего не понимающими голубыми глазами и губами, искривленными гримасой ужаса. Черный рыцарь из Цинтры пал под ударами ее меча, перестал существовать, от жутких крыльев остались обрубленные перья. Изумленный, сжавшийся, истекающий кровью парнишка был никем. Она никогда раньше не видела его и не знала. Он был ей безразличен. В ней не было ни страха, ни ненависти. И она не хотела убивать.
«Час Презрения»
Из всего времени, что Цири прожила при храме Мелитэле, самыми приятными для нее были дни, проведенные с Йеннифэр. И не только потому, что возлюбленная Геральта и его Дитя Предназначения сблизились, как мать и дочь. С появлением черноволосой волшебницы правила и распорядок монастыря, казавшиеся Цири такими глупыми, не имели больше над ней власти. Отныне она училась у Йеннифэр быть чародейкой. Это виделось Цири притягательным, ведь чародейка — как наставляла Йеннифэр — всегда поступает только так, как хочет. По мнению девочки, именно это, а не умение повелевать стихиями, наиболее ценно в статусе волшебницы.
Но такая убежденность и стала причиной разочарования. Ведь вскоре выясняется, что Йеннифэр несколько приукрашивала картину. В действительности быть чародейкой — значит подчиняться немыслимому количеству правил, постановлений и условностей. Обнаружив несоответствие, Цири воспринимает его как ложь и сбегает к Геральту: он один не навязывал ей глупых правил, и только жизнь ведьмака кажется девочке максимально близкой к тому, что можно назвать свободой.
Так же и с бандой Крыс: присоединившись к ним, Цири наивно полагает, что именно с этими ребятами познает вкус настоящей свободы. Они не подчиняются никому и платят миру той же монетой, какой было уплачено им самим. Картину вольницы портит вскрывшийся факт того, что даже
