Артемий Троицкий - Back in the USSR
Если лучшая песня «Наутилуса» — мрачный словесный диагноз тоталитарной системы, то новый состав «АВИА» (и это вторая замечательная вильнюсская премьера) воплотил на сцене фантастический визуальный портрет этого же монстра. За год существования ансамбль вырос из оригинального трио до небольшого оркестра с танцевально-физкультурной (!) группой. Около десятка девушек и юношей в черно-белых униформах маршировали по сцене, выкладывали из собственных тел живые звезды и пирамиды, имитировали доменную печь и конвейер — словом, воссоздавали наивно-помпезные формы советского агитпропа 20 —30-х годов.
Бравурная эстетика «Синей блузы» на удивление удачно вписалась в рубленые рок-ритмы и была дополнена соответствующими по энтузиазму текстами типа:
Песню радости гремящейГромче запевай!Эта радость будет нашей —Только не зевай!
Некоторые песни, в частности великолепная «Ночью в карауле», были решены в иной манере — более суггестивной, пантомимической — и производили не меньшее впечатление. Хореографом и ключевым исполнителем в шоу «АВИА» был Антон Адасинский — известный ленинградский мим, в прошлом актер театра «Лицедеи». Загадочный, бритоголовый, обладающий удивительной пластикой, он привлекал к себе внимание, едва появившись на сцене, и уже не отпускал завороженных зрителей... Со временем представление «АВИА» обрастало нюансами, становясь более цельным и сфокусированным. Появилась роль Ведущего — своего рода синтез партийного фюрера и массовика-затейника, появились речевки-связки вроде:
Сегодня здесь мы все собрались.Чтоб вместе встретить праздник тут.И этот праздник, все мы знаем —И этот праздник — концерт.
Все вместе складывалось в кошмарную и одновременно уморительную картину казенного массового действа...
Ничего похожего в нашем роке, да и вообще в современном искусстве не было. И реакция публики тоже была далеко не однозначной. Вскоре после Вильнюса «АВИА» показали свою программу на очередном ленинградском рок-фестивале, и она вызвала большие споры. «Это здорово, но это не рок» — таков был один из типичных отзывов.
А что же показал славный питерский рок? Фестиваль состоялся в неуютном Дворце молодежи и проходил с гораздо меньшим воодушевлением, чем предыдущий. Самую хлесткую программу вновь показал «Телевизор». Давешний скандал с «Выйти из-под контроля» нисколько не образумил группу, напротив — в противостоянии музыкантов и цензоров последние вынуждены были отступить. Новые песни Борзыкина были еще жестче и конкретнее. «Три-четыре гада», «Рыба гниет с головы», «Сыт по горло» — все они были о лицемерии людей, занимающихся «перестроечной» демагогией, но на деле остающихся держимордами, трусами, политиканами. Его самая сильная песня, однако, была менее прямолинейна, начиналась она как тяжелый разговор с любимой девушкой:
Не говори мне о том, что он добр.Не говори мне о том, что он любитсвободу.Я видел его глаза — их трудно забыть...А твоя любовь — это страх:Ты боишься попасть в число неугодных,Ты знаешь, он может прогнать,он может убить —Твой папа — фашист!Не смотри на меня так... я знаю точно:Он просто фашист.
Постепенно Миша доводит беседу до политических обобщений:
И дело совсем не в цвете знамен —Он может себя называть кем угодно,Но слово умрет, если руки в крови.И я сам не люблю ярлыков.Но симптомы болезни слишкомизвестны:Пока он там, наверху, он будет давить!Твой папа — фашист.
В финале Борзыкин скандировал уже вместе со всем вставшим на ноги залом: «Твой папа фашист! — Мой папа фашист! — Наш папа фашист!» Никогда в нашем роке еще не было песни, столь круто и безжалостно поставившей проблему «отцов и детей».
Свежих исполнителей на фестивале почти не было, но один «полудебют» прошел с оглушительным успехом. Юрий Шевчук, изгнанный из родной Уфы в 1985 году, выступил с новым, ленинградским составом «ДДТ». (Строго говоря, премьера состоялась за полгода до фестиваля — в январе.) В новой команде Шевчука были люди из давно распавшихся «Россиян»* —
Зимой 1984 года лидер «Россиян», Жора Ордановский, исчез при таинственных обстоятельствах и с тех пор так и не объявился. Скорее всего его уже нет в живых.
и преемственность, несомненно, ощущалась: «ДДТ» играли тот же размашистый, задушевный хард-рок. По сравнению с «Россиянами» они были значительно «осмысленнее» в плане текстов, изобретательнее мелодически, но лишены (годы!) первозданного «кайфа» группы Ордановского. Шевчук пел о горестях российской жизни — иногда философски, иногда с тоской, чаще всего — сердито. Наибольший успех имели его издевательские, сатирические куплеты, разносящие в пух и прах известных врагов нашей рок-общественности: богатеньких сынков и спекулянтов («Мальчики-мажоры»), люберов («Мама, я любера люблю»), ненавистников рока («Террорист») и т.д. Пел Шевчук с замечательным эмоциональным напором, иногда даже слишком страстно, надрывно. Это был «рок раздирания рубашки» — предельно искренний, но уж слишком безыскусный. Похожим пафосом было окрашено и выступление новой группы, «Ноль», во главе с аккордеонистом и певцом, юным «Дядей Федором» Чистяковым. Музыканты «Ноля» еще, правда, и играли очень плохо.
Впервые спел на фестивале Саша Башлачев. К сожалению, силы его уже были на исходе. Три года сверхчеловеческого творческого напряжения и нищей, неустроенной жизни не прошли даром. На сцене ЛДМ он очень волновался, очень старался... То, что раньше походило на божественное озарение, теперь явно давалось ему с трудом. Новых песен он не спел, и все равно это было нечто большее, чем вся рок-тусовка вокруг. Думаю, что публика это понимала.
Параллельно с умным ленинградским роком, модернизмом свердловчан и прибалтов существовал и совершенно иной пласт жанра, едва ли с ними соприкасавшийся и столь же, если не более бурно, процветавший. Я имею в виду хэви метал. В 1987 году мода на этот стиль достигла пика, а коммерческая эксплуатация приносила рекордные прибыли. Отчасти «металлический» бум был вызван тем, что худсоветы наконец-то вывесили белый флаг и перестали вести борьбу с пресловутой атрибутикой «хэви» — железными цепями, крестами, браслетами и налокотниками. И вот братия в черной коже хлынула на арены во всей своей долгожданной красе, покоряя воображение юношей допризывного возраста. Главными экспонатами были «Ария» и отпочковавшийся от нее «Мастер», «Круиз», «Черный кофе», «Август». «Левое крыло» представляли рок-лабораторские «Тяжелый день» и «Коррозия металла», ленинградский «Фронт».
Я боюсь, что группы хэви метал подвергаются в этой книге дискриминации и не занимают в ней объема, соответствующего их реальной популярности в стране. Увы, я ничего не могу с этим поделать! И дело даже не в том, что лично я не принадлежу к поклонникам стиля. Проблема иная: о «металлистах» почти нечего писать. Говорить о каком-либо своеобразии «советского металла» не приходится: если наши группы и отличаются чем-то от западных, то лишь худшим качеством звучания и пониженным секспилом. О текстах хэви-групп лучше не говорить, иначе их авторы обидятся. Наиболее честно (и рационально) поступило, на мой взгляд, московское трэш-трио «Шах»: не мучая себя поисками (все равно не очень-то нужных) русских слов, они запели по-английски, воскресив традицию двадцатилетней давности... Возможно, с моей оценкой текстов хэви метал кто-нибудь и не согласится. Группа «Черный кофе», например, пела очень проникновенно о «Владимирской Руси» (один из главных рок-хитов того периода), но и это произведение по глубине содержания недалеко ушло от «Травы у дома»... Как бы там ни было, в августе у «металлистов» всей страны случился большой праздник: фестиваль «Хэви-лето» на Певческом поле в Таллине. Публики собралось порядка ста тысяч (!) человек. Организатором мероприятия, прошедшего очень мирно, был неутомимый Гуннар Грапс.
Итак, рок-жизнь шла достаточно резво, однако социальные процессы в стране шли еще быстрее. Слово «гласность», поначалу звучавшее как полу-абстрактный призыв, становилось ежедневной реальностью. Публикации уважаемых газет и журналов, речь в которых шла о преступлениях сталинизма, коррупции и злоупотреблениях аппарата времен «застоя», развале экономики и сельского хозяйства, деградации общественной морали и т. д., мало чем отличались от того, что еще совсем недавно квалифицировалось как «клевета диссидентов».
Во многом рок выиграл от демократизации. По сути дела, благодаря этому процессу он получил право на полноценное существование. Но в чем-то, как выяснилось, рок и проиграл. Он потерял монополию. Если раньше рок был одним из очень немногих заповедных мест, где водился зверек по имени «правда», то теперь это колючее существо вырвалось на оперативный простор... Более того, многие публикации в прессе были гораздо умнее, глубже и острее философских откровений и инфантильных разоблачений наших рокеров. Читать становилось интереснее, чем слушать. Конечно же, у рока оставался важный козырь — эмоциональное восприятие, однако на уровне чистого содержания он превратился в нечто вроде безобидной «гласности для недорослей». Неприятная ситуация для привыкших быть «на острие».
