Вера Лукницкая - Перед тобой земля
Пока длится война - я отдал себя войне. Обо всем ином мы поговорим с тобою потом, когда война кончится. Я хочу уважать себя не только теперь, но всегда...
Пора!.. Заканчивается твой отпуск. Собирайся в дорогу. Снова будь мне покорным слугой. Может быть, я - Дон-Кихот. Но ты в этом случае - Санчо.
Мы едины с тобой, и сущность у нас одна:
Ты - мое тело. Я - твой хозяин, - душа!
Меня можно назвать и иначе, - есть много слов для обозначения меня. Самое точное и правильное из них - слово "Я!"...
Эта книга документальна. Записи делались Лукницким далеко не всегда в спокойной домашней обстановке. Гораздо чаще он писал прямо на ходу, в дороге, в вагоне поезда, в тяжелейших условиях передовой. Писал всегда, когда удавалось. Поэтому его манера записывать часто тороплива. Например, числительные он всего записывал цифрами, имена сокращал, ставя лишь инициалы. В какой-то степени эту манеру я сочла возможным сохранить, чтобы передать точность и стремительность его записей. По этой же причине во многих случаях сохранены стиль, орфография и пунктуация документов, приводимых в тексте, - тогда так писали.
Часть первая
ПОИСКИ СЕБЯ
И нету праздного досуга...
ИЗ ДНЕВНИКА ОДИННАДЦАТИЛЕТНЕГО ПАВЛИКА
16 (29) июня 1914
Мы поехали осмотреть Эйфелеву башню. Она поразила меня своими громадными размерами: саженей 50 (квадратных). В ней есть лифт, который поднимается на предпоследнюю площадку башни. На самом верху телеграфная станция, маяк для аэропланов и что-то вроде каютки...
17 (30) июня 1914
Катались на подземной железной дороге. Метрополитен заменяет в Париже трамваи; уличное движение в 3 раза больше, чем петербургское...
18 июня (1 июля) 1914
Музей "Grevin" - это музей восковых фигур. Все эти фигуры замечательно сделаны. Например, сидит в салоне на диване солдат и курит папиросу. Мы проходим мимо, думая, что он настоящий. А два других солдата, сидящих напротив него, смотрят на нас, на него и смеются. Тогда мы подходим к первому, хорошенько вглядываемся и видим, что он из воска. После этого случая мы уже внимательнее. Когда разглядываем кого-нибудь, то думаем: "А вдруг он живой! Что тогда?"
Там были сцены из французской революции, жизни Наполеона на острове Св. Елены и, кроме того, из жизни христианских мучеников.
1914 год и июнь месяц - даты не произвольные: именно с этого времени, с этой "французской" тетрадки он решил вести дневник.
Тоже в июне, но не 1914 года, а через шестьдесят лет, и не в Париже, а в кунцевской больнице, тот же человек, уже не Павлик, а Павел Николаевич, умирал от инфаркта.
Он попросил привезти газеты, журнал "Знамя" - тот, в котором печаталась "Блокада" А. Чаковского, и свою последнюю записную книжку. В ней он написал:
Лежу, отдыхаю от дел на земле,
Хоть дел остается немало...
А сердце швырками выносит во мгле
Частицы змеиного жала.
................................................
Осколочки жала грызут, как металл,
Траншеи сосудов кровавя,
Но тот, кто и в этом бою не устал,
Кто каждой секунде дыханье давал,
Тот жить победителем вправе!
Заполнив странички адресами, телефонами, словами благодарности, мнением о "Блокаде" и многим другим, о чем думал он в час своей смерти, 22 июня 1973 года, он положил книжку на тумбочку и тихо скончался.
Последнее, записанное им:
"... Температура 35,5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем... давление продолжает падать... дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществленным мечтам. Книга об отце и его пути; Гумилев, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта; роман о русской интеллигенции, - все как есть. А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен был бы внести, - преступление. Все мои друзья перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия... Не сомневаюсь: объявится немало друзей среди читателей, с которыми я незнаком. Верю в бывших фронтовиков, блокадников Ленинграда. Они-то знают, что настоящий коммунист - я, а не те, примазавшиеся к партии, которые только прикрываются партийными билетами. Да что они могут, блокадники мои...
...Меня мутит, тошнит, боли резкие, я весь в поту. Ощущение, что смерть близка. Я ее не боюсь. Обидно, что не написал лучших своих книг.
...Прочел газеты - все о визите Брежнева в США и речи его и Никсона.
Ну что ж, попробуем,
Огромный, неуклюжий.
Скрипучий поворот руля!
Земля плывет...
Мужайтесь, мужи!
Эти слова, пожалуй, годятся для поворота в отношениях между США и СССР, от которого во многом зависит судьба нашего шарика, именуемого планетой Земля".
Много было патриотов на русской земле во все века, патриотов, которые проявляли себя в различных ситуациях. Но нечасто в невоенной, мирной, больничной обстановке человек, умирая, болеет не за себя, а за судьбу Родины, Земли. Размышляет о мире, о культуре, надеется на человеческий разум...
ИЗ ПРЕДСМЕРТНОГО ДНЕВНИКА
...За окном туман, белое молоко, не понимаю, где я, кажется - там ворочается океан, а я на огромном корабле все плыву в фантастическом мире, какого описать не могу, потому что этот и тот одновременно в сознании существовать не могут. И, войдя в этот, я немедленно теряю другой, оставив себе в воспоминание только призрачно-расплывчатые и тающие образы его, неизъяснимые и не имеющие названий и соответствий в этом. А как этот? Как хочется, чтобы он тоже был прекрасным... "Окружающая среда" так безнадежно испорчена, что прекрасное в нем за семью замками, недоступно для малых теперь сил моих...
Читателю может показаться невероятным тот факт, что умирающий записывает процесс своего умирания, свое состояние, даже свое настроение. Он ведь не медик. Но тем не менее - факт действительный, и трудно понять, если не знать этого человека, что и этим фактом он давал людям возможность еще хоть немного пополнить Знание...Таким вот именно он и был, Павел Николаевич Лукницкий...
Но все же главное значение приведенных записей, двух "точек", заключается в том, что было между ними. А между ними пролегла прямая через главную точку - "точку отсчета" - Октябрьскую революцию. Прямая в 60 лет, то есть в 22 000 дней. И ни один из них не остался не зафиксированным писателем - либо дневниковой записью, либо фотографией, письмом, документом.
Лукницкий был воспитан в той интеллигентной среде, где умели ценить труд и были преданы всей душой своей Родине, а потому революцию приняли как волю народа, которая для них была высшим законом. Патриотизм представителей нескольких поколений семьи проявлялся не только в бескорыстном служении делу, но и глубоком понимании ценности истории как коллективной памяти, помогающей им осознать себя единым целым с народом. Эти традиции были усвоены или, лучше сказать, впитаны Лукницким. Им он следовал, следовал убежденно всю свою жизнь.
Летописец своего времени.
Д. Гранин в своей повести о Любищеве говорит, что он не встречал в жизни, чтобы кто-нибудь так же, как его герой, распоряжался своим временем, чтобы отчитывался на бумаге перед самим собой за каждый прожитый день, за каждый час, чтобы расчерчивал схемы и фиксировал даже израсходованные минуты.
А я не встречала в жизни подобного тому, что делал в этом плане Лукницкий.
Не могу не привести наглядного примера. Две разные выписки из дневника Лукницкого, который он вел по-разному, в зависимости от обстоятельств. Первая запись сделана точно по времени и действию, сжато, для быстроты, чтобы только не забыть, потом дома расшифровать и записать в другую книжку подробнее и яснее. В данном отрывке много сокращений, имен, скрытых ситуаций, которые требуют пояснения.
АА - так помечал Лукницкий в своих записях имя Анны Ахматовой; Н. Г. Николая Гумилева. Но чаще называл его Николаем Степановичем.
Остальные нужные комментарии по этому материалу я позволю себе привести в третьей части книги, целиком посвященной А. Ахматовой, ее жизни и окружению.
ПРИМЕР ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО 1970 г.
Перепечатал из листка "Записи времени с 10 по 23 июня 1928 г." - записи "клеточки", которые я вел три года без перерыва в годы 1925 - 1928.
Выписываю относящееся к А. А. Ахматовой.
10 июня 1928. 11.20. - 15.40. Дома. Работа по Н. Г. (редактировал стихи и пр.), переписывал на машинке и делал биографическую канву "1917 - 1918".
19.20 - 21.30. У Н. Тихонова. У них С. Колбасьев, О.Н. Олаф, В. Эрлих и др. Я делаю работу по Н. Г. - выписки из "Аполлона" за 1914 - 1917 годы.
22.30 - 1.15. В Шер. Доме. АА нет (она у Рыковых). Ждем ее, пьем чай. Здесь Пунины и Ник. Конст. В 11.30 АА пришла. Сидим в столовой, говорим о недостатках продуктов (нет хлеба). Говорим о Нобиле и пр. У АА днем была А. И. Ходасевич (и принесла ей книжку Г. Чулкова о Тютчеве).
