Виктор Ванслов - Прекрасное в жизни и в искусстве
Красоту картины летней природы М.Ю.Лермонтов рисует как красоту объективную, находящуюся вне сознания воспринимающего ее субъекта и воздействующую на его сознание («смягчается в душе моей тревога», «расходятся морщины на челе»).
Сторонники объективно-идеалистической эстетики могли бы, пожалуй, истолковать это стихотворение М.Ю.Лермонтова как пример того, что вся чувственная, земная красота выступает как откровение объективно-духовного начала («И в небесах я вижу бога!»). Сторонники субъективно-идеалистической эстетики могли бы для иллюстрации своих домыслов о субъективности прекрасного привести другие стихотворения, например превосходные поэтические «марины» А.К.Толстого, в которых состояние моря всегда выступает как созвучное душе человека:
Oт грома и плеска проснулась душа,Сродни ей шумящее море!
Или:
Душа безмятежна, душа глубока,Сродни ей спокойное море.
И в том, и в другом случае усилия идеалистов были бы праздными.
Красота явлений природы (в данном случае малиновой сливы, прячущейся «под тенью сладостной зеленого листка», серебристого ландыша, который «приветливо качает головой», студеного ключа, лепечущего «таинственную сагу») присуща этим явлениям, а не нашим представлениям о них. Но эта красота не есть ни божественное, ни естественное свойство, а есть их эстетическое свойство, существующее лишь для общественного человека и возникающее лишь благодаря общественной практике.
Естественные свойства сливы, ландыша или родника сами по себе еще не прекрасное. Но человек не безразличен к этим естественным свойствам. В его практике они приобретают для него жизненную ценность, общественную значимость. В силу этого они становятся для него предметом не только потребительского, но и эстетического наслаждения, доставляют радость в созерцании. Тем самым создается предпосылка и для «очеловеченного» отражения их в искусстве (ручей, лепечущий сагу, и т.п.).
Практически овладевая природой, человек не только отражает в своем сознании ее свойства и закономерности, но и запечатлевает, «отражает» (как практически, так затем и в воображении) в природе свою жизнедеятельность, свою человеческую сущность. Поэтому и естественные свойства природы могут превращаться для него в свойства человеческие по своему смыслу, содержанию и значимости. Естественные же состояния природы (например, ее «мирное», «счастливое», «спокойное» цветение, столь поэтически описанное в приведенном стихотворении М.Лермонтова) могут выступать в качестве «опредмеченных» состояний, черт жизнедеятельности людей.
В чем же в таком случае объективность прекрасного? — могут спросить сторонники естественной, природной красоты. В том, что красота явлений действительности возникает в человеческой практике независимо от субъективного произвола людей и может быть присуща этим явлениям не только тогда, когда ее кто-либо воспринимает, но даже и тогда, когда ее никто не воспринимает, а также присуща им независимо от того, кто и как ее воспринимает. Прекрасное в явлениях действительности существует объективно, а не создается в акте восприятия и оценки некоего не имеющего красоты объекта, как учит субъективно-идеалистическая эстетика.
«О вкусах не спорят», «На вкус и цвет товарищей нет» — эти и другие подобные поговорки говорят об индивидуальной изменчивости и прихотливости субъективных представлений о прекрасном. Известно, что в зрелом возрасте люди нередко с иронией относятся к увлечениям юности, в том числе к своим собственным юношеским представлениям о красоте, а юности часто бывает непонятно то, в чем видит красоту умудренная опытом старость. Степь может казаться однообразной и скучной жителям гор или лесной полосы, в то время как в действительности она полна чарующей красоты (вспомним, как раскрыта эта красота в повести «Степь» А.П.Чехова). В старинных костюмах нам сейчас многое кажется смешным; людям же прошлых эпох они казались красивыми. Люди, принадлежащие к разным классам или имеющие различные нравственные и политические понятия, разойдутся в оценке одного и того же общественного явления. Все это — примеры различного индивидуального отношения к прекрасному, субъективного восприятия и осознания его.
В одной из повестей Бальзака, названной по имени героини «Пьеретта», рассказывается о том, как бедная девочка, попавшая в дом богатых родственников — буржуа, была восхищена окружавшими ее предметами роскоши. Но когда эти родственники превратили ее в служанку и стали нещадно эксплуатировать («бранили за всякую малость, распекали за легкий налет пыли на мраморном камине или на стеклянном колпаке»), предметы роскоши, которыми она так восхищалась когда-то, стали ей ненавистны.
И то, и другое отношение Пьеретты к вещам — сначала как к прекрасным, затем как к отвратительным — субъективно. Правда, это субъективное отношение само объективно обусловлено ролью этих вещей во взаимоотношениях людей, точнее: человеческими отношениями, проявляющимися через эти вещи. Но, тем не менее, в обоих случаях оно представляло собой индивидуально-субъективное отношение, которое могло как совпадать, так и не совпадать с объективными эстетическими качествами данных вещей.
Вещи являются объективно прекрасными или безобразными не от того, каково отношение к ним отдельного человека, а от того, в какой мере они выражают уровень развития общества (или индивидуального человека как общественного человека, а не отдельного субъекта), в какой мере в них проявляется мастерство людей, обусловленное в первооснове своей необходимостью удовлетворения материальных потребностей.
Пьеретта могла первоначально восхищаться объективно вовсе не прекрасными, а безвкусными, старомодными, или посредственными вещами, равно как и наоборот — ненавидеть впоследствии подлинно прекрасные вещи. Были эти вещи объективно-прекрасными или непрекрасными, зависело не от ее отношения, а от того, воплощался ли в них высший в данных исторических условиях уровень творческого мастерства людей.
Таким образом, прекрасное не является продуктом сознания или абсолютной идеи, как учат идеалисты, но оно и не является лишь естественным свойством природных предметов, как учат созерцательные материалисты. Красота явлений действительности воспринимается, оценивается только человеческим сознанием, всегда социально обусловленным.
Способность воспринимать, понимать и ценить прекрасное есть чисто человеческая способность, возникающая и развивающаяся в общественно-исторической практике людей. Поэтому во взглядах на прекрасное всегда не только отражаются объективные свойства явлений действительности, но и выражается общественная природа человека, его обусловленные общественным строем потребности, стремления, идеалы.
Ритм, симметрия, пропорциональность, соразмерность, гармония цвета, звука и тому подобные качества прекрасных явлений представляют собой их природные, естественные, материальные качества (безразлично — преобразованные или непреобразованные человеком), и как таковые они существуют вне и независимо от сознания человека, т.е. объективно. Но они доставляют эстетическое наслаждение лишь тогда, когда приобретают значение для людей. Проявления пропорционального, закономерного, целесообразного в природе — ритм, симметрия и т.д. — приобретают для людей эстетическое значение благодаря тому, что люди познают закономерности природы и овладевают ими, что целесообразностью проникнуты их собственные действия.
Чувство прекрасного, представления о нем и т.д. являются отражением в человеческом сознании объективно-прекрасного. Поскольку это отражение зависит от многочисленных условий, относящихся к особенностям субъекта (его эпохи, класса, национальности, индивидуальности, возраста и т.д.), чувство прекрасного, представления о нем могут соответствовать или не соответствовать объективно-прекрасному.
В связи с этим возникает очень важный вопрос о воспитании эстетических вкусов, об умении видеть и ценить подлинно прекрасное. Дурной вкус свидетельствует о неспособности отличить объективно прекрасное от подделки под него или от его извращения. Дурной вкус обольщается внешним, пустым, бессодержательным блеском, мишурой, бьющей в глаза экстравагантностью и т.п., он не способен за подобной маскирующейся под красоту формой различить ничтожество сущности или, наоборот, не умеет увидеть подлинную красоту в простом, скромном и непритязательном облике. То, что для дурного или испорченного вкуса выступает как прекрасное, является таковым только субъективно, но не объективно. Проявления дурного вкуса многообразны. Они дают себя знать и в мещанском убранстве жилища (например, в увлечении искусственными цветами или дешевыми, аляповато-яркими открытками); и в «стиляжничестве», распространенном среди некоторой части молодежи; и в уродливых формах, грубой отделке или аляповатой роскоши многих изделий промышленного производства; и в не имеющей меры декоративной «лепнине» отдельных архитектурных сооружений; и в «лакировке» советской действительности в некоторых наших кинофильмах, и т.д.
