Елена Грицак - Саламанка

Здесь ложь и зависть пять лет

Держат меня в заточенье

Но есть отрада в смиренье…

Тому, кто покинул свет

В этом доме убогом, он

Равняется только с Богом…

Луис де Леон. Тюрьма

Печальные строки, связанные с событиями из личной жизни автора, передают мистический настрой, оставшийся в его творчестве и после освобождения. Долгое заключение, допросы и пытки не поколебали решимости обвиняемого: его письменные объяснения свидетельствуют о мужестве, литературном таланте, прекрасном знании богословия, но главное – об искренности веры, тронувшей сердце папы римского. Получив в 1576 году прощение понтифика, узник вышел из темницы, вернулся в университет, поднялся на кафедру и начал лекцию с фразы, оборвавшейся в момент ареста.

В тюрьме Луис де Леон начал писать трактаты «Об именах Христовых» и «Комментарии к книге Иова», признанные лучшими образцами дидактической литературы Возрождения. Ученый считал свои стихи несовершенными и не позволял их публиковать, однако в конце жизни, уступив просьбе друга, подготовил некоторые к изданию, которое вышло в свет через сорок лет после его смерти. Историки отмечают, что недолгое возрождение испанского образования завершилось уже во времена Луиса де Леона. На смену великолепному расцвету пришла узость средневековой мысли. Согласно установленным правилам, каждый профессор читал свой курс соответственно взглядам святого покровителя кафедры, например Августина, Фомы Аквинского, Дунса Скотта либо иезуита Суареса, пополнившего список канонизированных мудрецов в начале XVII века.

Преподаватели того времени в большинстве своем принадлежали к различным монашеским орденам – августинцев, доминиканцев, иезуитов. Казалось забытые, утратившие актуальность мысли вновь стали возникать на лекциях и особенно на публичных диспутах, где оппоненты бились за идею до первой крови. Каждый открытый диспут являлся важным событием в университетской жизни, уступавшим только торжествам по поводу получения степени. Столь желанное, но слишком обременительное для студента, для остальных обретение научного звания служило поводом для веселья, причем в празднике участвовал весь город. Порядок его проведения регламентировался сводом университетских ритуалов под соответствующим названием «Церемониал».

Драматург Руис де Аларкон, закончивший университет Саламанки в конце XVI века, писал, что получение диплома очень дорого обходилось лиценциату: «Вознаграждения людям самых различных званий нужны были не для их обогащения, а для того, чтобы придать великолепие акту присуждения степени. Подготавливая праздник, бедный студент давал чаевые эколятру, сторожам, экзаменаторам, церемониймейстерам, рабочим, украшавшим коврами фасад университета; он платил звонарям, трубачам и музыкантам, бывшим в литавры».

Подробные указания относительно банкета можно было почерпнуть в «Церемониале», где учитывалась каждая мелкая деталь: «Университетский салат приготавливается из различных фруктов, овощей, цитрусовых, драже, вишни в сахаре, яиц и других компонентов королевского салата. После него на стол подаются яйца; затем приносят блюда из лучшей дичи, не хуже куропаток или перепелок. Наряду с ними стоит подать кур, голубей, а также другую изысканную и вкусную птицу. Блюда из рубленого мяса домашней птицы дополняются кусками свиного сала, колбасы, украшаются ломтиками крольчатины, телятины, дольками лимона и другими продуктами, улучшающими вкус. Следом за ними нужно принести большое блюдо с рыбой, которая, как и дичь, должна быть лучшей для этого сезона, например, лосось, угорь, дорада. Далее следует подать десерт в виде яиц по-королевски, которые можно заменить бланманже с какими-либо сладостями, поскольку оно дешевле. В конце ужина гостям следует предложить сыр, севильские оливки, анисовые конфеты, из них полфунта в обертках, вафельные трубочки и зубочистки».

Затраты, значительные уже на ступени лиценциата, возрастали соответственно званию. Степень доктора требовала еще больших расходов, поскольку вместе с высшим университетским титулом виновник торжества получал дворянство. В этом случае празднику полагалось быть блистательным, а значит, и дорогостоящим. Накануне торжественного дня будущий доктор приглашал коллег на традиционную прогулку по улицам Саламанки.

В длинной процессии принимала участие вся профессура университета. Следом за трубачами, барабанщиками, церемониймейстерами шагали преподаватели, одетые в черные мантии с белыми кружевами. Невзирая на погоду, парадный костюм дополнялся черной шапочкой с бахромой и коротким плащом с капюшоном, цвет которого выдавал принадлежность к определенному факультету. Профессора отделения свободных искусств облачались в голубые мантии, теологам полагались белые, медикам – желтые, юристам – красные, а тем, кто занимался церковными канонами, – зеленые. Вторую по значению, но не менее живописную группу возглавлял ректор, шедший в окружении сторожей, всемогущего эколятра и врача, которому вменялось объявить о присуждении степени. Далее следовал сам соискатель; он восседал на коне, покрытом золотистой попоной, привлекая взгляды своим нарядом, сшитым на заказ из дорогого бархата или шелка. Кроме того, взорам прохожих открывались непривычные для студента атрибуты: шпага и кинжал, мирно пристегнутые на боку. Процессию завершали студенты, а к ним по ходу следования присоединялись ремесленники, торговцы, словом все, кто хотел поздравить будущего доктора.

Шествие растягивалось почти на весь город, заполняя узкие улочки от дома виновника торжества до университета, где происходило главное событие дня – раздача сластей. Тотчас после оглашения новоиспеченный доктор приглашал всех к столу, где буквально горой лежали лакомства, которых должно было хватить всем участникам церемонии.

Раздача сластей завершала лишь первый день многодневного ритуала. Наутро сытые студенты собирались в большом зале университета для того, чтобы посочувствовать товарищу, ведь тому предстоял экзамен, и нелегкое испытание унижением. Опрос по предмету проводили коллеги молодого профессора, а затем их сменяли студенты с вопросами, уже не относившимися к науке. Сверстники осыпали испытуемого шутками, насмехаясь над его личностью, способностями, оскорбительно высказывались о занятиях и трудах, если таковые имелись. Впрочем, издевательства продолжались недолго и в заключение странного спектакля звучал панегирик, произнесенный одним из присутствующих в честь того, кто недавно подвергался оскорблениям. Этот довольно жестокий обычай пришел в средневековую Европу из Древнего Рима, правда, в античные времена он касался триумфатора, направлявшегося в Капитолийский храм.

Примерно в середине дня участники действа шли в кафедральный собор, где должна была состояться финальная часть ритуала присвоения степени. В главном зале храма собирались все, кто пожелал увидеть, как доктор получает знаки отличия. Предметы, которые указывали на данную степень учености, вручал наставник высокого духовного ранга, имевший высшее научное звание. Увенчав голову воспитанника докторской шапочкой, он приглашал его на кафедру, откуда полагалось произнести клятву и прочитать наизусть начало Евангелия от Иоанна. Собравшиеся слушали заключительную речь, стоя на коленях.

После официальной части начиналось гулянье, как любое испанское торжество, немыслимое без тавромахии. В Саламанке университетские праздники по значению превосходили церковные, поэтому отмечались с большим размахом. Тореро посвящали молодому доктору пять быков – столько животных в течение одного дня убивали только на королевских корридах. В 1563 году папа Пий V отлучил от церкви нескольких священников, слишком увлекшихся кровавыми забавами. Папа Сикст V, не решаясь на жесткие меры, пытался воздействовать на профессоров Саламанки укорами, не уставая напоминать о том, что служитель культа должен быть примером благонравия: «Знатоки священной теологии и гражданского права, вы не только смотрите на бои с быками, но и осмеливаетесь прикрывать свою страсть принадлежностью к орденам, якобы защищаясь от гнева Божия».

Однако ни призывы, ни угрозы вышестоящих лиц никак не действовали на профессоров, чьи взгляды на корриду совпадали с мнением большинства испанцев. Привлекательность древних развлечений всегда была выше духовных ценностей, что пришлось признать и королям, и папам римским. В архивах Саламанки хранится интересный документ, в котором среди многочисленных подписей нетрудно заметить росчерк пера Луиса де Леона. Бумага представляет собой письменное обращение преподавателей к Сиксту V. Авторы текста просят понтифика «отменить указ, запрещающий корриду, ибо тоска по ней может сказаться на спокойствии и надлежащем управлении учебным заведением». Судя по тому, что традиция боев с быками никогда не прерывалась, папа просьбу профессоров удовлетворил.