Ипполит Тэн - Философия искусства
Отсюда понятно, почему преобладавший в то время изящный вкус был естествен, самобытен и всеобъемлющ, — произведения, отмеченные именами великих художников, возникали под непосредственным влиянием симпатий и понимания всего окружающего общества. Итак, на искусство эпохи Возрождения нельзя смотреть как на результат счастливой случайности; тут не может быть и речи об удачной игре судьбы, выведшей на мировую сцену несколько более талантливых голов, случайно произведшей какой-то необычайный урожай гениев живописцев; едва ли можно отрицать, что причина такого чудного процветания искусства крылась в общем расположении к нему умов, в изумительной к нему способности, распространенной во всех слоях народа. Способность эта была мгновенная, и само искусство было таково же. Началась она и окончилась в определенные эпохи. Способность эта развилась в известном, определенном направлении; искусство развилось в том же направлении. Она тело, а искусство — тень; оно неотступно следует за ее рождением, ее возрастанием, упадком и направлением. Она. приводит и уводит его с собой и заставляет изменяться, согласно тем переменам, какие испытывает сама; во всех своих частях и в целом своем развитии искусство вполне от нее зависит. Она достаточное и необходимое его условие; поэтому ее-то и надо изучить во всей подробности, чтобы понять и уяснить себе искусство.
III1. Условия, необходимые для появления великой живописи. — Умственная культура.
2. Раннее развитие новейшей культуры в Италии. — Причины его. — Быстрая сметливость народа. — В Италии менее германских элементов, чем в остальной Европе.
3. Сравнение Италии в XV веке с Англией, Германией и Францией XV столетия. — Уважение к талантам и умственные развлечения. — Гуманисты. — Их открытия. — Их сочинения. — Их кредит. — Новые итальянские поэты. — Их превосходство. — Их многочисленность. — Их успехи.
4. II Cortegiano[18] Бальдассарре Кастильоне. — Действующие лица. — Дворец. — Салон. — Забавы. — Беседы. — Изображения отличных кавалеров и совершеннейших дам.
Необходимы три условия, чтобы человек мог не только наслаждаться великой живописью, но и породить ее. Прежде всего надо ему быть образованным. Бедный, огрубелый люд, весь день не разгибающий спины над своим полем, вожди военных дружин, страстные к охоте, обжоры и пьяницы, круглый год занятые походами и битвами, до того еще погружены в животную жизнь, что им не понять изящества форм и гармонии красок. Картина — настоящее украшение храма или дворца; чтобы смотреть на нее со смыслом и удовольствием, необходимо, чтобы зритель хоть вполовину освободился от грубых забот, чтобы, например, какой-нибудь кутеж или только что полученная затрещина не были единственной его мыслью, необходимо, чтобы он вышел из варварства, из-под первобытного гнета, чтобы кроме упражнения мускулов, развития боевых инстинктов и утоления животных потребностей у него явилось желание более тонких и благородных наслаждений. Прежде он был груб, а теперь стал вдумчив, созерцателен. Прежде он только потреблял и уничтожал, а теперь он украшает и наслаждается. Прежде он только жил, теперь он хочет скрасить жизнь свою. Такова громадная перемена, совершившаяся в XV веке в Италии. Человек переходит тут от феодальных нравов к духу нового времени, и этот великий поворот совершается в Италии ранее, чем во всех остальных краях Европы.
Есть много этому причин. Первая та, что итальянцы одарены необыкновенной тонкостью и быстротой понимания. Цивилизация как будто врождена им; по крайней мере, они достигают ее почти без усилий и без сторонней помощи. Даже в грубых, необразованных классах понимание отличается живостью и свободой. Сравните их с людьми того же звания на севере Франции, в Германии, в Англии: разница выйдет бесконечная. В Италии любой трактирный слуга, любой поселянин -или простой носильщик — фоккино, которых вы встретите на улице, умеют разговаривать, понимать, судить; они высказывают свое мнение, обладают знанием людей, готовы препираться о политике; мыслями, точно так же, как и словом, владеют они инстинктивно, подчас блистательно, всегда легко и почти всегда хорошо; в особенности у них есть природное, и к тому же страстное, чувство красоты. Только в одной этой стране вы услышите простолюдина, невольно вскрикивающего перед какой-нибудь картиной: О Dio, com’e bello! Боже, что за прелесть! И для выражения этого искреннего, задушевного порыва итальянский язык, как нарочно, обладает такой звучностью, восторженностью и таким акцентом, которых впечатления и не передать сухими французскими словами.
Этому столь смышленому народу далось в удел преимущество избегнуть германизации, т. е. он не был раздавлен и преображен вторжением северных племен наравне с другими странами Европы. Варвары оседали здесь только временно или слегка. Вестготы, франки, герулы, остготы — все или сами покинули этот край, или были из него выгнаны очень скоро. Если же ломбарды и остались в Италии, то скоро были поглощены латинской культурой; в XII веке германцы Фридриха Барбароссы, думая встретить в них своих единоплеменников, были просто изумлены, найдя их до такой степени латинизированными, ’’утратившими следы дикого варварства и принявшими, под влиянием воздуха и почвы, нечто, напоминающее собой утонченность и мягкость древних римлян, сохранившими изящность древнего языка и благородство древних нравов, перенявшими даже в устройстве своих городов и в управлении своими общественными делами умелость древних римлян”. В Италии, до XIII столетия, продолжают говорить по-латыни; святой Антоний Падуанский поучает на латинском языке; народ, говорящий между собой на жаргоне зарождающегося итальянского, понимает все-таки язык литературный. Слой германизации, облекший нацию, слишком тонок или заранее прорван возрождением латинской цивилизации. Италия знает лишь по переводам героические песни (chansons de geste), рыцарские и феодальные поэмы, наводнившие всю Европу. Я говорил вам перед этим, что готическая архитектура проникла сюда поздно и не вполне; принявшись опять с XI века за постройки, итальянцы держатся форм или, по крайней мере, духа латинской архитектуры. В учреждениях, в нравах, в языке, в искусствах мы видим, при самом глубоком и самом темном мраке средневековой жизни, постепенное освобождение и возрождение древней цивилизации, на почве которой варвары только прошли и затем растаяли, подобно вешнему снегу.
Поэтому-то, если вы сравните Италию в XV веке с другими народами Европы, вы найдете ее гораздо более ученой, гораздо более богатой, гораздо более образованной, гораздо более способной украсить себе жизнь, т. е. наслаждаться и производить художественные создания.
В это время Англия, покончив с одной вековой борьбой, вовлекается в новую ужаснейшую резню, известную под названием войн Алой и Белой Розы, где люди хладнокровно губили друг друга и вдобавок, после сражения, избивали еще безоружных детей. До самого 1550 года она остается страной варваров, охотников, мызников и солдатских шаек. В каком-нибудь городе, внутри края, насчитывалось всего не более двух или трех порядочных печей; дома самих сельских дворян были жалкие, крытые соломой избушки, обмазанные самой грубой глиной и освещаемые простым в стене отверстием. Средний люд спал на соломе, ”с добрым кругляком под головой”. ’’Подушки предназначались, по-видимому, только для родильниц”; посуда была даже не оловянная, а просто деревянная. В Германии свирепствует жестокая и непримиримая война гуситов; император немощен; дворянство невежественно и нагло; вплоть до времен Максимилиана господствует кулачное право, т. е. разрешение всех споров силой и привычка к самоуправству; из застольных речей Лютера и из записок Ганса Швейнихена можно видеть, до какой степени безобразия доходили в то время у дворян и ученых пьянство и грубость нравов. Что до Франции, то это был самый плачевный период в ее истории: страна порабощена и опустошена англичанами; при Карле VII волки заходят в предместья Парижа; по изгнании англичан кожедеры, предводители бродячих шаек, живут прямо за счет крестьянина, грабят и разоряют его сколько душе угодно; один из этих воровских разбойничьих атаманов, Жиль де Ретц, послужил героем одной народной легенды про Синюю Бороду. До самого конца этого столетия цвет народа, дворянство, остается крайне грубо и дико. Венецианские послы говорят, что у французских вельмож ноги изогнуты и искривлены, потому что они всю жизнь проводят на коне. Рабле покажет вам, в середине XVI столетия, грязную огрубелость и изумительное зверство готических нравов. Граф Бальдассарре Кастильоне около 1525 г. писал: ’’Французы и не знают другой заслуги, кроме воинской, а все прочее не ставят ни во что; они не только не уважают науки, но даже гнушаются ею и считают всех ученых самыми ничтожными из людей; по их мнению, назвать кого-нибудь клерком, грамотеем — значит нанести ему величайшее оскорбление”.
