Другая история русского искусства - Алексей Алексеевич Бобриков
748
Лясковская О. А. Пленэр в русской живописи XIX века. М., 1966. С. 120.
749
Письмо Остроухову от 9 декабря 1888 года // Валентин Серов в переписке, документах и интервью: В 2 т. Т. I. Л., 1985. С. 111.
750
Это отмечает Эфрос: «Еще сильнее проработана пейзажностью „Девушка, освещенная солнцем“ (1888), как бы лишенная человеческой характеристики и приравненная к стволу и листве дерева, под которым она сидит» (Эфрос А. М. Два века русского искусства. М., 1969. С. 257). К этому стоит добавить: лишена человеческой характеристики, но не лишена объемной (тщательно построенной, хотя и без привычной светотени) формы. Никакого импрессионизма, только пленэр.
751
Соколова Н. Н. В. А. Серов. Жизнь и творчество. Л., 1935. С. 30.
752
Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью (Левитан И. И. Письма, документы, воспоминания. М., 1956. С. 30).
753
Чехов А. П. Сочинения: В 2 т. Т. I. М., 2001. С. 446.
754
Мотив, присутствующий в позднем сентиментализме 1872–1875 годов — у Федора Васильева, у Саврасова.
755
«Вечерний звон» (1892. ГТГ) — вариант «Тихой обители».
756
Левитана благодарили за «блаженное настроение, сладкое душевное спокойствие, которое вызывал этот тихий уголок земли русской, изолированный от всего мира и от всех лицемерных наших дел» (цит. по: isaaclevitan.ru).
757
Эту влекущую силу дороги Левитан с его тоскующей душой, с его нервной неудовлетворенностью, чувствовал необыкновенно сильно (Федоров-Давыдов А. А. Исаак Ильич Левитан. Жизнь и творчество. М., 1976. С. 164).
758
Там же. С. 155.
759
«И в тишине поэтической картины стала чудиться нам глубокая затаенная грусть» — вспоминает Кувшинникова в своих мемуарах (Там же. С. 164).
760
В нем есть некая философская надмирность, может быть, уже слишком эпическая для подлинного сентиментализма, требующего — для искренности зрительского переживания — камерности, интимности и некоторой «случайности» мотива.
761
Сложно сказать, насколько эта меланхолия является «русской» или «еврейской». Из биографии в биографию кочует фраза, что «левитановская грусть» имеет в своей основе «вековую еврейскую тоску о потерянном рае». Даже марксист В. М. Фриче видит у Левитана «настроение <…> в котором печаль сына отверженной расы смешивалась с унынием беспочвенного интеллигента-восьмидесятника» (Фриче В. М. Очерки социальной истории искусства. М., 1923. С. 170–171).
762
Об этом все время говорил сам Левитан: «Эта тоска во мне, она внутри меня, но <…> она разлита в природе <…> Я бы хотел выразить грусть». Об этом вспоминали и его друзья: Левитан «любил тайную печаль», он всегда искал «мотива и настроения» и «где меньше людей <…> постоянно впадал в меланхолию, часто плакал» (Константин Коровин вспоминает… М., 1990. С. 106).
763
Эфрос А. М. Два века русского искусства. М., 1969. С. 252.
764
Там же. С. 253.
765
Позже Степанов найдет свою тему (с зимним лесом, с лосями, с волками).
766
Левитановская тема в пейзаже практически бесконечна. Известный искусствовед Алексей Некрасов спустя почти четыре десятилетия пишет: «Левитан <…> создал школу, до сих пор неизжитую (особенно русскими дилетантами)» (Некрасов А. Византийское и русское искусство. М., 1924. С. 193).
767
Эфрос А. М. Профили. Очерки о русских художниках. СПб., 2007. С. 93.
768
Чуть позже написана картина Василия Бакшеева «За обедом. Неудачники» (1900, Кировский областной художественный музей).
769
«Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью» (Нестеров М. В. Давние дни. Встречи и воспоминания. М., 1959. С. 13).
770
Этот «нестеровский» женский тип первоначально эволюционировал в двух направлениях — в сторону романтизма и сентиментализма. Нестеров-романтик создает — в «сказочной» эстетике Виктора Васнецова — несколько вариантов картины «За приворотным зельем» (второе название, более выразительное — «Тоска-кручина»). Тоскующая и взыскующая — в данном случае любви — девушка приходит за колдовским снадобьем. Интересен здесь и старик: это как бы языческий вариант отшельника (будущего пустынника), уже чисто нестеровский тип старика с согнутой спиной, прищуренными глазами, ласковой, даже умильной улыбкой в бороде, — но с романтическим, а не сентиментальным оттенком: это колдун, живущий в избушке в дремучем лесу (вместо скита). Любопытно, что явная сказочность трактовки сюжета не исключает — а может, и предполагает — чуть комический его характер (это особенно заметно в подготовительных рисунках головы), да и всей сцены в целом. Интересна и эволюция девушки — в каждом последующем варианте картины (с усилением сказочности) все более удаляющейся от первоначальной «христовой невесты», превращающейся в слегка комическую «чернавку». Картина не имела успеха: васнецовская, сказочная, тем более комическая трактовка сюжета «тоски-кручины» не встретила понимания зрителей, жаждущих сентиментального, возвышенного.
771
Сам сюжет видения и фигура с нимбом вызвали невероятный скандал среди передвижников. Даже не символизм, а новый тип сентиментализма — этого умиления кротостью, слабостью и бестелесностью — был непонятен и неприятен «старикам» из ТПХВ. Вот отзыв Стасова: «Боже, сохрани нас. Подальше от этих пейзажей в виде сухих, тощих метелок, от красок, умышленно выцветших» (цит. по: Климов П. Ю. Михаил Нестеров. М., 2004. С. 29).
772
В Варфоломее
