Александр Кушнир - Nautilus Pompilius

Свидетельствует Сергей Гурьев:

В зале царил полный экстаз. Никто, кроме совсем немногих, которые были в Черноголовке, не мог понять, что концерт идет как-то не так. Для всех это был полный шок. “Отличные песни, отличный имидж группы, прекрасные аранжировки” и так далее. Все видели “Наутилус” в первый раз, и никто не знал, насколько лучше “Наутилус” может быть. Никто не понимал, что это плохой концерт.

Как бы то ни было по результатам социологического опроса “Hay” оказался лучшей группой фестиваля. И до сих пор можно услышать от очевидцев, что именно в Подольске довелось им повидать лучший, замечательнейший концерт тогда еще малоизвестной группы “Nautilus Pompilius”. При том, что концерт в Подольске стал едва ли не худшим за всю историю “Hay”. Симптом замечательный, они доросли до того, что публике стало неважно, слушать их или не слушать...

Мало кому известно, что на том же Подольском фестивале “Наутилус” был освистан и оплеван. Буквально на следующем после собственного триумфа выступлении. Запыхавшиеся и довольные, они вышли помочь Насте, неожиданно оказавшейся без музыкантов, и нарвались на оглушительный свист вперемешку с яблочными огрызками. Работали, толком не подготовившись, чужую программу, играли плохо; концерт непростой Насти, поставленный “встык” с уже звездным, накатанным “Hay”, не заладился и окончился раньше, чем планировалось, – их просто прогнали со сцены. Зал не узнал триумфаторов, которых двадцать минут назад любил отчаянно, которым устраивал овацию, которых не хотел отпускать с подмостков...

В декабре – мощное выступление на “Рок-панораме”, первый подлинно московский концерт... И заведомо успешный, на сей счет сомнений уже не было. Приключился, правда, малоприятный инцидент: подвернулась дама из Питера, модный фотограф, и буквально перед выходом на сцену из лучших побуждений подсунула Славе что-то покурить. А пора играть, такая ответственная атмосфера... Слава зобнул, не очень-то представляя себе последствия, ну и началось... “Я хочу быть с тобой” без одного куплета сыграли, в “Марш, марш левой” забыл слова почти полностью. Хотя по поводу дурной памяти на слова – это Славин давний и любимый конек... Но публике было все равно, в рядах наблюдались заранее заготовленные цепи – откуда понатащили? – при первых звуках “Скованных” народ их повытаскивал и давай греметь. Триумф собственного рабства... Одним словом, весело прошло. Группа, выступавшая после “Hay”, минут пятнадцать не могла начать игру, зал бисировал и требовал нового кумира.

Звоночек протренькал перед самым Новым 1988-м: уволили Андрюху Макарова. По прозванию Макаревич. Посчитали, что нужен более грамотный звукооператор, коим показался Володя Елизаров, старый друг Хоменко Алексея Палыча... Саша Калужский известил о том Макарова, и тот ушел. Обиделся в последний раз.

1988. “Скованные”

Однажды жена Мичурина полезла на яблоню за грушей, а на голову ей свалилась дыня.

Год начинался неплохо. То есть хорошо. Даже отлично! “Наутилус” получил красивую бумагу следующего содержания:

“Московский комсомолец”

Грамота

НАГРАЖДАЕТСЯ группа “НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС”,

признанная по итогам 1987 года лучшим дебютом

в читательском опросе “Звуковой дорожки”

Редактор газеты “Московский комсомолец” —

подпись (П.ГУСЕВ)

Ведущий “Звуковой дорожки” —

подпись (Д.ШАВЫРИН)

И планов имелось форменное громадье.

Музыканты в начале января отправились уже по-настоящему в столицу. Собирались работать в студии Чернавского. Веселились, как могли, настроение у всех было отличное. И старались, как могли, не замечать, что в воздухе витает особая атмосфера нервозной и неприятной популярности, всегда сопровождающая появление новой крупной звезды. К счастью, такое долго не длится, но и “недолго” не всем удается пережить. Или хотя бы обойтись без крупных потерь.

Музыканты оказались в общежитии МВТУ имени Баумана, там засели на месяц, за который пару раз побывали на студии Чернавского, где, к собственному удивлению, занимались обивкой стен какой-то тканью; пару раз сходили в спортзал, а на выходе из января получили по сто с чем-то рублей зарплаты... Но что казалось им куда более важным: ни Славы, ни Димы в общаге не наблюдалось. Слава в том январе большую часть времени проводил с финнами, неожиданно возникшими на горизонте в связи со съемками документального фильма о советском роке “Серп и гитара”. Режиссер, Марьяна Мюкконен, в Славу просто влюбилась, киногруппе Слава тоже очень понравился, в результате чего он и растворился в пространстве настолько основательно, что мог неделями не появляться вообще.

А Дима растворился в другом направлении, Дима вплотную занялся московской жизнью. С теми же последствиями. Музыкантов это раздражало необычайно, однако они, как могли, пытались работать. Сотрудничество с Чернавским не состоялось. Зато само собой случилось другое крупное знакомство: они попали в студию Кальянова, студию Пугачевой – не хухры-мухры! И понемногу договорились до альбома.

“Забивали его в цифру” прямо в общежитии, забивали Хоменко и Елизаров, у них в комнате и клавиши стояли, и секвенсор, который Славе финны подарили. Здесь следует подробнее остановиться на “гуманитарных” результатах кадровых перестановок: к Хоменко прибавился Володя Елизаров, звукорежиссер, аранжировщик, композитор, мультиинструменталист. Забежим вперед и добавим, что вскоре должен был появиться басист Витя Алавацкий...

Это были люди совершенно для группы новые и стоявшие особняком, это мягко выражаясь. Отличные профессионалы, музыканты со стажем, никак с рокерским не соотносимым, люди старой кабацкой закалки, но без рок-н-ролльного прошлого. Слово “кабацкий” в данном случае используется не оценочно, а определительно; музыканты, по много лет игравшие в ресторанах, – люди особенные и по-своему замечательные. Со странностями. Старый кабацкий музыкант, например, не пьет, потому что если бы пил, давно бы уже не был музыкантом, а возможно, и вообще бы “не был”. Профессионал, но склонен к определенному музыкальному прочтению любой вещи, трудолюбив, но в результате должен получить за работу деньги, что само по себе совсем не плохо, но явно действовало бывшим энтузиастам на нервы. Люди пришли, склонные не к загулу, а к работе, совершенно не падкие на жидкие проявления новообретенной славы, но привыкшие к стабильности...

Они и уселись прямо в общежитской комнате творить новый альбом. Сперва его нужно было “забить в цифру”, то есть заложить вмузыкальный компьютер все партии. Забивали без Славы, он тусовался где-то, и без Димы; их привлекали редко. Тогда, кстати, с большим удивлением обнаружили, что в “Гуд-бай, Америка” Дима всегда играл не ту гармонию. На концерте, в шуме и гаме, не слышно, и он всю жизнь играл неверную ноту. А когда в цифре забивали бас, оно и вскрылось ко всеобщему музыкальному конфузу. Но это мелочи. С готовым почти альбомом явились в студию Пугачевой.

Туда же пришла Алла Борисовна.

Вспоминает А.П.Хоменко:

И сама со Славой маялась, у него тогда очень плохо было с голосом, мы просто уходили в другую комнату, там сидели, а он стоял с наушниками, она – рядом с наушниками и с текстом, и прямо карандашиком отмечала, что, мол, “тут ты спел, а отсюда давай перепевай”... А потом, когда вышел Могилка и спел, она говорит: “Ты почему все с первого раза поешь классно?” Могила все спел без вопросов, а со Славкой работали... Она была его первая учительница пения.

И сама спела бэк-вокал в “Докторе моего тела”. Увы, альбом это не спасло. Назывался он “Князь тишины”. А на бутлегерских кассетах почему-то значилось: “Казнь тишины”. Ошибок случайных, как известно, не бывает.

Впоследствии на обложке альбома появился список состава: “Вячеслав Бутусов – вокал, гитара; Алексей Могилевский – саксофон, бэк-вокал; Алексей Хоменко, Виктор Комаров – клавиши; Владимир Елизаров – гитара, бас; Владимир Назимов – ударные”. И дело даже не в легкой неправде: и барабаны, и бас, и клавишные – почти все в альбоме исполнял компьютер, что не могло не сказаться на уровне его “автоматизированности”. Дело в том, что Дима Умецкий поминается только в качестве соавтора слов “Прощального письма” – в просторечии “Гуд-бай, Америки”.

Случилось все глупо до неправдоподобия: в первых числах февраля пришел Дима и предъявил ультиматум – или принимаете мои требования, или я ухожу. Требования, сказать по-честному, были не ахти какие, но и не слишком приемлемые: убрать Хоменко и Елизарова, оставаться в Москве, менять “крышу” вкупе с директорами, еще мелочи какие-то... Или он уйдет. Слава сказал: “Если ты все решил, уходи”. И уговаривать не стал. Дима на такой разворот не рассчитывал, его должны, обязаны были уговаривать! Но пришлось уходить.