Нина Молева - Баланс столетия
Самым удивительным было то, что все игнорировали Суслова, хотя Москва говорила только о нем. Отчасти потому, что он произносил на XIX съезде речь о Сталине (если бы знать, что на XXVI съезде он же выступит с речью и о Брежневе!). Но главным образом потому, что Суслов вызвал Хрущева из Пицунды на пленум, выступил против сохранения за ним должности Председателя Совета Министров, что предлагал Микоян, и, наконец, в своей речи полемизировал с генсеком. По слухам, на его четырехчасовое выступление Хрущев отвечал только в течение трех часов: приводил доводы, пытался вернуть ускользавшие симпатии членов Центрального Комитета.
Но пленум был хорошо подготовлен. За отставку проголосовало большинство, и здесь же в зале Хрущев подписал написанное кем-то от его лица заявление.
Подробностей было множество. Противоречивых. Уже несущественных. Все менялось, но в перемены к лучшему не верилось. Тень Сталина, с которой до конца не сумел и не захотел расставаться бывший генсек, явно сгущалась, а в ней слишком явственно рисовалась фигура Суслова. Со временем Шелепин скажет: приход Суслова к власти был бы много хуже прихода Брежнева. В этом Москва не сомневалась и в октябре 1964-го.
Значит, все! Перед глазами мелькала и рвалась лента хрущевского правления. Почти десятилетие. В непонятно всплывавших подробностях. Иногда важных для всех. Иногда только для себя.
Никаких реформ не происходило. Все менялось день ото дня — последовательно и неуклонно. Были сняты со своих постов прежние руководители Польши: Гомулка, Клишко… Петр Шелест через годы признается, что сами члены Политбюро, так или иначе готовившие уход Хрущева, не замечали, как редели их собственные ряды. Алексей Косыгин, неизменно сохранявший собственное и не совпадающее с брежневским мнение. Отстранение от дел было для него полнейшей неожиданностью. Резко возражавший первому генсеку Подгорный, во время переворота представлявший одну из наиболее реальных кандидатур на место Хрущева.
Предложенная Подгорным кандидатура Брежнева была скорее всего тактическим ходом. Тем не менее она была поддержана, а Брежнев, со своей стороны, в виде сатисфакции заговорил о ранее существовавшей должности второго секретаря, которую мог бы занять Подгорный. Но общая поддержка Политбюро не сыграла никакой роли, на пленуме этот вопрос вообще не был поставлен. Окончательный розыгрыш произошел на другом пленуме, где неожиданно выступивший секретарь города Донецка Кашура предложил совместить должности генсека и Председателя Президиума Верховного Совета. Само собой разумеется, в руках Брежнева. На изумленный вопрос Петра Шелеста: «Что происходит?» — Брежнев ответил буквально: «Я тоже ничего не понимаю, но этого хочет народ». Места для Подгорного не осталось.
Дмитрий Полянский, заместитель Председателя Совета Министров, был достаточно независимый в своих мнениях — насколько это допускала партийная дисциплина. О его снятии Петр Шелест рассказывает:
«Однажды мы на Политбюро должны были обсудить кандидатуру министра сельского хозяйства. Полянский что-то писал. Неожиданно Брежнев сказал: „Предлагаю Полянского“. Полянский продолжал писать. Я, сидя около него, шепнул: „Дмитрий, это тебя“. — „А в чем дело?“ — „Брежнев предлагает тебя министром“. Полянский побледнел, потому что наконец понял. Но было слишком поздно».
Сложнее оказалось расправиться с самим Петром Шелестом. Сначала в 1972 году последовало снятие его с должности первого секретаря ЦК компартии Украины. «Брежнев на одном из пленумов ЦК позвал меня поговорить наедине. „Как дела на Украине?“ — „Я уже тебе говорил“. — „У меня есть предложение: перевести тебя в Москву“. — „Вы недовольны Украиной?“ — „Напротив. Мы хотим укрепить Совет Министров“. Укрепить, когда мне шестьдесят четыре. Чтобы войти в курс дела, нужно еще три года».
Возражений не последовало, да и были ли они возможны?! Петр Шелест оказался в Москве, а годом позже — в отставке.
NB
А. Н. Шелепин:
«Хочется хотя бы кратко сказать о М. А. Суслове — втором человеке в партии. Это яркий тип угодливого чиновника, настоящий двуликий Янус. Он был одинаково угоден Сталину и Маленкову, Хрущеву и Брежневу… Будучи секретарем Ростовского обкома, Ставропольского крайкома партии, а затем и председателем Бюро ЦК КПСС по Литовской ССР, он имел прямое отношение к массовым репрессиям. Да иначе и не могло быть: тогда бы Сталин не выдвинул его в руководство партии… Он был консерватором и догматиком, оторванным от реальной жизни страны. Никакого вклада в развитие марксизма-ленинизма не внес. Именно по его вине советские люди не увидели многие талантливые произведения литературы и искусства. Мне достоверно известно, что именно он запретил демонстрировать на экранах фильмы режиссеров Германа, Тарковского, издавать роман Дудинцева „Не хлебом единым“, Гроссмана — „Жизнь и судьба“ и другие… Многочисленные провалы, допущенные в подборе и расстановке кадров того времени, — это и его вина, так как все годы при Брежневе он возглавлял Секретариат ЦК КПСС. Суслов сам во многом способствовал раздуванию культа личности Брежнева».
В первых числах ноября 1964-го состоялась первая абрамцевская выставка.
Холсты на снегу. Подпертые слегами. Прислоненные к еловым лапам, корявым яблоням, тоненьким березкам. Большие. Очень разные. И все необычные. Для привыкшего к советским экспозициям зрителя.
Под открытым небом. В лучах солнца и зыбких отсветах облаков теоретически могут существовать только монументальные росписи, несложные по форме и цвету. Разглядел — понял: для сложных переживаний нет времени и места.
Для станковой картины нужны крыша и стены. Ее дописывают на том месте, где собираются показать, и тратят немало усилий на подсветку. Правильное освещение — залог успеха. И все чаще дневной свет заменяется его искусственным подобием: никаких перемен, никаких неожиданностей.
Абрамцевский сад — это шаг из подвала в сияющий июньский день. Ослепительные всполохи красок. Выражающие желание художника до конца раскрыться в своем чувстве. Даже если боль, гнев, ненависть. Праздник творчества. Вибрация человеческих нервов, слитых с открытым цветом, стирает деревья, туманит бель снега.
Зрителей множество. Кажется, электрички привозят только их.
«Не может быть!» Они расходятся по саду. Останавливаются. Возвращаются. Снова отходят. «Та самая живопись, что была в Манеже?!» Та и то, что было написано за последние два месяца. Но участников меньше. Кто-то предпочел спрятать свои «взрывоопасные» работы. Кто-то вообще их уничтожил — на всякий случай! Зато пришли новые — и из числа студийцев, и совсем посторонние. Из других городов. Даже республик. Студия продолжает жить.
О будущем не загадывали. Все знали, что существует позиция Шелепина, яростно добивающегося восстановления сталинизма, хотя своей политической карьерой он был обязан только Хрущеву. И есть Брежнев — но кто и что мог о нем сказать? Всегда рядом с Хрущевым, непременно при Хрущеве.
Передовая статья газеты «Правда» от 6 декабря 1964 года — как хотелось верить, что именно в ней заключался ответ на все недоумения и опасения!
Необходимость немедленной экономической реформы. Перспектива перехода к современному научному управлению. Вопрос о развитии демократии и самоуправления. И уж совершенной фантастикой выглядела идея ограничения деятельности партии политическими проблемами, ее права вмешиваться в хозяйственные вопросы. Прекращение гонки ядерных вооружений и выход Советского Союза на мировой рынок прежде всего для приобщения к прогрессивной технологии. Каким странным тогда казался комментарий главного редактора «Литературной газеты» Валерия Косолапова: «Вы знаете автора? Нет? Всего-навсего Юрий Андропов. Вот и думайте теперь, что за всем этим в действительности стоит».
Опытный аппаратчик имел все основания для скептицизма. Программа была изложена Брежневу и Косыгину, с которыми Андропову довелось ездить в Польшу. Отдельные положения не вызвали на первый взгляд возражений, другие оказались с ходу отвергнутыми. За просчет последовала скорая расплата. Андропов был снят с поста секретаря Центрального Комитета и переведен на должность руководителя госбезопасности. На этом категорически настаивали Косыгин и Суслов. Компенсацией послужило включение автора программы в число кандидатов в члены Политбюро.
Но об этом розыгрыше стало известно позднее. А пока «Правда» вселяла надежды, как и то, что в печати перестал употребляться термин «социалистический реализм». Формулировки, касающиеся культуры, смягчились. Наконец, несмотря на повторение в Абрамцеве Манежной выставки, Белютин был приглашен на очередной новогодний прием в Кремль.
Любезное рукопожатие Брежнева. Умиротворенного. Излучающего благостность и спокойствие. Суслов, как всегда за плечом генерального секретаря. Его поздравление. Его «наилучшие пожелания». И словно мимоходом брошенное: «Не стоит помнить старых обид». Полусовет, полупредупреждение. Сухая вялая ладонь. Водянистые глаза. «Не стоит…»
