Газета - Рокси-экспресс № 2

Голос не сильный, но красивый. Он действительно поет, что в роке бывает не всегда.

С интонацией медиума, вошедшего в блаженный транс, белого пилигрима, всматривающегося в даль…

Тексты песен можно поделить, по меньшей мере, на две группы. Либо это минималистическая поэзия с ее псевдодосказанностью, когда тщательно расставляют все точки над но другие буквы оставляют ненаписанными. Либо нам предлагается цепочка высказываний сюрреалистического характера, в последних звеньях которой иррациональность падает до нуля. Слушателя сперва погружают в мир магически абсурдных словосоединений, а потом, с вежливой осторожностью выталкивают обратно в реальность. У проделавшего такой путь возникает ощущение сумасшедшего, которому пытаются насильно внушить, что он здоров.

Группа «Знаки препинания» возникла чуть более года назад. Сегодня в нее входят: Александр Лушин -вокал, Виктор Лушин - клавиши, Денис Медведев - саксофон, (все трое выступали некогда в составе «Младших братьев»), Андрей Муратов - клавиши (ДДТ), Андрей Нуждин -гитара (ИГРЫ), Игорь Чиридник -барабаны (ИГРЫ). ЗНАКИ выступали на фестивале «Некст стоп рок-н-ролл» в Ленинграде, «Интершанс» в Москве, посетили с концертами Копенгаген, записались на студии Каспара Форбека (их песня включена в грандиозный альбом проекта «Некст стоп»), сейчас готовят пластинку на «Мелодии».

Радостно, что группа эта появилась именно теперь, когда детская болезнь публицистичности в нашем роке столь распространена. ЗНАКИ не то чтобы решают вопрос о самодостаточности искусства положительно, они умеют стоять вне его. Неважно, предлагают они слушателю «ползти по склону белой горы» или поют о том, что «знаменитая кукла управляет движением масс», песня их остается наибольшим из того, чем может быть, - самою собой, а не превращается в призыв, лозунг, обличение и т.д.

Несколько вопросов автору большинства песен группы Виктору Лушину.

- Названием вашей группы служит пунктуационный термин, связанный не столько с музыкой, сколько с текстом, да и для текста, как правило, вторичный. Означает ли это, что музыка и поэтическое слово в какой-то степени себя исчерпали?

В. Л. (с непоколебимой уверенностью в голосе): Нет!

Кроме того, термин «пунктуация» может быть и музыкальным…

Дело в том, что поиск выразительных средств в музыке можно вести не только в направлении создания новых мелодий и гармоний. Их потенциал за период от папуасов до электронщиков наших дней действительно исчерпался. Но ритмическое распределение звуков во времени оставалось всегда весьма однообразным. Поэтому мы и занимаемся музыкальной пунктуацией.

Знаки препинания - это признак ритмической доработанности. Это сродни тому, что Лентулов назвал «сделанностью» в картине, а Платонов… никак не называл, но делал это в литературе.

Кстати, после недавних выступлений в Дании наше название изменилось. Датчане не смогли переварить слово «препинания», и на одной из афиш мы были объявлены как «Знаки-препинаки». Нам это очень понравилось, и теперь мы именуемся именно так. «Знаки препинания» звучало слишком… глубокомысленно, наверное.

- А ничего, что немного игриво получается?

В. Л.: Что в этом плохого?

- Расскажи немного о эйсидроке. Почему вы его любите?

В. Л.: Прежде всего то, что мы играем, это не совсем эйсид-рок.

Эйсид-рок возник в 70-е годы. В среде интеллектуальных бездельников, которые, пристрастившись к ЛСД, пытались что-то записывать…

И потом, есть еще такая музыка в стиле хаус. Очень веселая концептуальная музыка…

Вообще, эйсид-хаус - музыка, построенная на ритмическом хулиганстве. Например «Технотроникс», с претензией на дебилизм, и, в то же время, очень живой. Или великолепная группа «Нью ордер»…

Все это близко нам потому, что держится не на гармонических, а на ритмических находках.

- Ваш альбом, который, дай Бог, скоро выйдет на «Мелодии», будет называться «Радуйся». Не кажется ли тебе, что название звучит несколько странно?

В. Л.: Опять ты про названия. Почему же странно?

- Да, правда, нормально звучит.

Евгений Лабецкий

Оглянись назад

(Продолжение. Начало см. №1)

Борис МАЛЫШЕВ

К началу 60-х годов в рабочих районах появились значительные общины иммигрантов. Моды, выросшие на Вест-Индском материале, были первой молодежной субкультурой рабочего класса. Как и американский хипстер, мод был типичным «денди» из бедноты… Мод торчал на своей одежде, в которой главную роль играли мелкие детали, понятные только посвященным. В противоположность вызывающе-нескромным тедди-бойз, моды одевались в нормальные костюмы, были чистыми и опрятными, с короткими стрижками, но с незаметными, на первый взгляд, «приколами» в одежде. Стиль модов тихо разрушал установленную связь между означаемым и означающим, показывал и скрывал одновременно, подрывая привычное значение таких добропорядочных и «консервативных» вещей, как костюм, воротничок и галстук. Моды выглядели как любящие «предков» детки из хороших семей, скромные студенты из солидного колледжа. Но по дороге домой («Надоевший мне до смерти путь домой» - МИФЫ) моды «выпадали» и проваливались в зазеркалье нормального мира - в подвальные клубы, дискотеки, музыкальные магазины…

Крутой мод из Сохо образца 1964 года, непроницаемый за стеклами темных очков, мог снизойти до того, чтобы пошевелить ногами, обутыми в полотняные ботинки под понятные лишь немногим образцы американского соула (Джеймс Браун, Тони Кларк, Дуби Грей) или ямайского ска (Принс Бастер). Особое внимание моды уделяли уикэндам. В уикэнд и начиналась настоящая деятельность: покупались пластинки, приводились в порядок мотороллеры, гладились костюмы, мылись и сушились волосы, причем, обязательно феном с насадкой (что было чрезвычайно важно).

В центре этой бурной деятельности был ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК - символ воображаемого подполья, где все ценности «нормального» мира отвергались и извращались.

Если в обычной жизни мод был чрезвычайно поглощен работой, то здесь, в вожделенном подполье уикэнда работа не играла никакой роли, желательны были совсем другие вещи, особый «понт». Всем этим моды были обязаны колдовству черных. Черные меняли сущность (не владея ею), вырабатывали свою систему знаков, творили искусство бегства и подрыва.

После того, как БИТЛЗ стали равными по популярности Христу (хотя Джон отбивался впоследствии от этого скандального высказывания, вызвавшего недовольство среди ортодоксов), им потребовался новый менталитет, обеспечивающий соответствие своему положению. Они отправились в Индию, к гуру Махариши, а в это время другие британские команды, стремясь «подняться», атаковали американский поп-рынок. Центром новой музыки внезапно стала Англия.

В среде модов произошел раскол, разделение на твердых модов и других, увлеченных движением «цветов» и тусовками на Карнаби-стрит. Эти моды постепенна превращались в хиппи.

«Твердые» же моды подстриглись, одели тяжелые ботинки, джинсы с подтяжками, и начали танцевать под ска, рок-стэди и реггей. Скинхеды (бритоголовые) выросли впоследствии из твердых модов и сформировали заметную субкультуру Британии конца 60-х годов. Они бессознательно отвергли внешнюю интеграцию в систему, а антиинтеллектуальность привела скинхедов к люмпенам.

Примерно также развивались события и в США, где волны английской музыки породили резкую альтернативу в виде гаражных панк-групп; любопытно, что гаражный панк-рок появился за десять лет до взрыва английской панк-культуры.

Параллельно развивались также и другие тенденции. В Штатах, по официальной статистике, было зафиксировано более 180 тысяч случаев бегства из дому. Направлением движения был Запад, побережье, от Эл-эй до Фриско, где на пересечении двух улиц возник Хейт-эшбери, центр «контркультуры». Боб Дилан, колонии хиппи, коммуны, альтернативная пресса, огромное количество музыкальных студий, хэппенинги, - вот основные приметы этой бурной эпохи. Новая субкультура характеризовалась продлением периода взросления, смещением различий между работой, школой, семьей, домом и отдыхом.

Другим центром молодежной субкультуры стал Лондон. Вот что пишет Василий Аксенов в своей повести «Круглые сутки нон-стопа», опубликованной в годы застоя в «Новом мире»: «Молодежная культура возникла спонтанно, ее никто не насаждал.

Молодежь протестовала против кастовых основ буржуазного общества. Мэри Квант взмахом ножниц открыла девочкам ноги, парни-портные с Карнаби-стрит, что в двух шагах от Сити, заполненного черными котелками и сюртуками, шили немыслимо яркие рубашки и галстуки, невероятной ширины джинсы… все пели и танцевали новую поп-рок-музыку». Аксенов, может быть, случайно написал «поп-рок», но тогда рок заполнил всю зону популярности и поэтому в конце 60-х термины «поп» и «рок» были полностью адекватны друг другу.