Рольф Стенерсен - Эдвард Мунк

Рольф Стенерсен. Эдвард Мунк

СЕМЬЯ. ОТЧИЙ ДОМ

Красивым мужчинам часто бывают свойственны черты женственности, слабости. Эдвард Мунк был красив. Он не мог похвастаться крепким здоровьем. И тем не менее не производил впечатления слабого человека. У него была удивительно энергичная, прекрасная голова. Завидев его, прохожие оборачивались даже тогда, когда его имя еще не было известно. Тот, кто видел Эдварда Мунка, никогда его не забудет.

Волосы у него были белокурые, волнистые, лоб высокий, выпуклый, глаза серо-голубые. Нос и рот хорошей формы, которую не портила даже тонкость нижней губы. Сильный подбородок казался еще сильнее, поскольку Мунк всегда высоко нес голову.

Он был худ, немного выше среднего роста, строен, но не гибок. Никогда не занимался спортом. Как только появлялись деньги, шил у хорошего портного. И все же никогда не производил впечатления хорошо одетого человека.

Его манера поведения, стройность и словно резцом высеченные черты лица придавали ему бросавшийся в глаза аристократизм.

Пола Гоген[1] в книге об Эдварде Мунке обращает внимание на поразительное сходство черт лица Эдварда Мунка и Леонардо да Винчи. Только лоб у Мунка был выше и верхняя губа резче очерчена, а во всем остальном сходство полное. У обоих было много одинаковых странностей. Оба обладали огромной силой воли. Но разбросанность мысли делала их чужими на нашей земле. Они не умели идти в ногу с кем бы то ни было и не могли делить жизнь с женщиной.

Встречные оглядывались на Эдварда Мунка не только потому, что он был красив. В нем многое привлекало внимание. Он казался странным. Мечтательное, неуверенное выражение глаз не гармонировало с сильным подбородком. Маленькие бессильные руки, узкие плечи. Шел он не как все. Останавливался, думая о чем-то. Делал несколько шагов. Оборачивался, как бы ища другой дороги. Снова оборачивался и медленно продолжал путь, предпочитая держаться близко к стенам домов.

Со стороны отца Эдвард Мунк происходил из известного рода норвежских чиновников, выдвинувших из своей среды художников и ученых. Наиболее известен его дядя, историк П. А. Мунк, автор древней истории норвежского народа. Мать Мунка была из рода крестьян и моряков.

Отец Эдварда Мунка — Кристиан Мунк был врачом. Будучи натурой мечтательной, он любил читать и выдумывать сказки. В молодости он много путешествовал. Был судовым врачом. Позже стал военным врачом и в конце концов поселился в Осло — в Грюнерлёккене. В сорок четыре года он женился на дочери мелкого торговца из Фредрикстада, которая была на двадцать лет моложе его. Ее звали Лаура Катрине Бьёльстад. Она родила пятерых детей — Софи, Эдварда, Андреаса, Лауру и Ингер и умерла от чахотки в тридцать три года. Эдвард Мунк родился 12 декабря 1863 года.

Эдварду было всего пять лет, когда он лишился матери. Семья так никогда и не оправилась от этой потери.

Раньше отец читал детям сказки и саги. Теперь он впал в унылое христианство и читал почти исключительно Библию. Денег с бедных пациентов не брал, и семье приходилось туго. Дети часто болели. Через восемь лет после смерти Лауры Мунк умерла старшая дочь Софи. Тоже от чахотки. Помимо наклонности к чахотке семья страдала еще и психическими болезнями. Вторая дочь, отличавшаяся в школе большими способностями, умерла позже в доме призрения душевнобольных.

Через год после смерти Лауры Мунк ее младшая сестра Карен взяла на себя ведение хозяйства в семье Мунков. 29-летняя Карен Бьёльстад была хорошей хозяйкой и добра к детям. Эдвард Мунк очень к ней привязался. Старший из сыновей, он после смерти Софи стал вообще старшим ребенком. С отцом ему было трудно, он его и любил и боялся, а для тетки он был и лучшим другом и баловнем. Длительная болезнь Софи их особенно сблизила. Эдварду исполнилось тринадцать лет, когда умерла Софи. Эта смерть сильно на него подействовала. Он не мог понять, как это отец, будучи доктором, не сумел ее спасти. Не мог понять, что не помогли такие горячие молитвы.

Карен Бьёльстад в свободные минуты рисовала. Часто наклеивала на свои картины листы папоротника, веточки, мох. Вскоре и Эдвард загорелся желанием рисовать. Первый урок рисования дала ему его молодая тетка, которую он любил гораздо сильнее, чем решался показать.

В детстве Эдвард Мунк много болел. Его постоянно мучил бронхит и три раза поражал острый суставной ревматизм. Вынужденный часто и подолгу лежать в постели, он не смог окончить школу. Сильнее всего он был в математике, и доктор Мунк видел в этом будущее Эдварда. Доктор Мунк считал великим делом использование водопадов в Норвегии. Ему хотелось, чтобы этим занялся Эдвард. Но из этого ничего не вышло. Во-первых, Эдвард не окончил школы, во-вторых, он решил стать художником. Доктор Мунк был против. Быть художником — значит жить в грехе и разврате. Но Карен Бьёльстад сказала зятю:

— Разве ты не видишь, что у Эдварда способности? Он рисует бесподобно.

Эдварду разрешили поступить в школу живописи. Тетка помогла ему обрести профессию — единственную, о которой он мечтал, и единственную, для которой он родился. Никто и никогда не сделал для него чего-либо большего.

Несмотря на все, что Карен Бьёльстад для него сделала, Эдвард Мунк считал, что и она его предала. Иногда она держала сторону отца. И тогда ему думалось, что она хочет быть чем-то большим, чем только свояченицей и экономкой в доме.

В эти годы он особенно много писал портретов своих родных. Только тетку писал редко, а если она и появлялась на картинах, то всегда с опущенной головой или с закрытым лицом как будто ему не хотелось смотреть ей в глаза.

В 1884 году, когда ему исполнился двадцать один год, а ей — сорок четыре, он написал с нее удивительный портрет. Она сидит в качалке, вперив глаза в пол. Он написал ее молодой женщиной, не на много старше его самого. Она одета в черное, во всем ее облике что-то вопрошающее, таинственное. В мягкие очертания ее фигуры вплетены маленькие мерцающие световые пятна. Они похожи на ласку. Даже в ухе, обращенном к теневой стороне, он ухитрился поместить световое пятно.

Очень многие из лучших работ Эдварда Мунка построены на воспоминаниях детства. В картинах «Больная девочка» и «Весна» он написал свою тетку, сидящую около больной Софи. Моделями ему служили посторонние люди. Но писал он сестру и тетку.

Его рассказ об отношениях с отцом показывает, что он рано научился преодолевать трудности, обращаясь к живописи.

— Однажды я поссорился с отцом. Мы поспорили о том, как долго грешникам суждено мучиться в аду. Я считал, что самого большого грешника бог не будет мучить более тысячи лет. А отец сказал, что он будет мучиться тысячу раз тысячу лет. Я не уступал. Ссора закончилась тем, что я хлопнул дверью и ушел. Побродив по улицам, я успокоился.

Вернулся домой и хотел помириться с отцом. Он уже лег. Я тихонько открыл дверь в его комнату. Стоя на коленях перед постелью, отец молился. Таким я его никогда не видел. Я закрыл дверь и ушел к себе. Мною овладело беспокойство, я не мог заснуть.

Кончилось тем, что я взял блокнот и начал рисовать. Я написал отца на коленях перед постелью. Свеча на ночном столике бросала желтый свет на ночную рубашку. Я взял коробку с красками и написал все в красках. Наконец это мне удалось. Я спокойно лег в постель и быстро заснул.

С деньгами в доме доктора Мунка было туго. И когда Ингер, придя домой, сказала, что отец ее лучшей подруги обещал купить картину Эдварда, это вызвало бурю радости. Строитель Паульсен заработал много денег и захотел купить картину, чтобы повесить над письменным столом. Он знал только одного живописца — юного Эдварда и обещал Ингер прийти в первое же воскресенье и купить картину. Эдвард этому не поверил. Отец спросил, правда ли, что Паульсен дал Ингер обещание и правда ли, что у него много денег. Ингер спросила, — не думают ли они, что она лжет. Всякому известно, что у Паульсена много денег. Обеим дочерям он купил новые муфты из тюленьего меха, а ведь младшая на целых два года моложе Ингер.

— Может быть, они уже идут, — вы сами увидите. Эдвард и Ингер подошли к окну, но дочерей Паульсена на улице не было.

— Есть ли у тебя готовые картины? — спросил доктор Мунк. — Нельзя продавать незаконченную картину.

Ингер все стояла у окна и наконец сказала:

— Они идут. Можете сами посмотреть.

Эдвард подошел к окну, увидел тюленьи муфты и отправился к себе за последними картинами. Вернувшись в гостиную, спросил отца, сколько ему взять за картины.

— Это ты сам должен знать.

— Не можешь ли ты поговорить с Паульсеном? Мне, собственно, нужно уйти.

— Нет, Эдвард. Это ты должен уладить сам. Тебе нужно привыкнуть к тому, чтобы продавать свои картины. К тому же я не знаю, закончены ли они.