Василий Шукшин - Журнал «День и Ночь» №3 2009 г.
С некоторых пор Сергей Иванович стал ждать прихода Натальи Николаевны, ну, пожалуй, не так, как Анатолий Петрович, но тоже с нетерпением. И не потому, что угостит чем-нибудь домашним, и напахнёт на него сладость воспоминаний о родительском доме. Домашним его и медсестрички угощают, две-три сразу ходят. И не потому, что чем-то Наталья Николаевна ему мать напоминает, хотя внешне они разные. Мать была крупная, полнотелая, медлительная, а Наталья Николаевна сухощавая, моложавая, живая.
Хотелось Сергею с ней поговорить, в чём-то своём утвердиться или отказаться. Он и вопросы заранее обдумывал, уверен был, что именно в споре рождается истина, а она всегда уходила, ускользала от прямого спора. И его жажда оставалась неутолённой.
— Что ваш Бог, куда он смотрит, — готовил мысленно новый разговор Сергей Иванович, — как такое допускает?.
О, у него много аргументов, доказывающих, что Бога нет, что каждый в этом мире спасается, как может: один — работой, другой — бабами, третий — водкой. Потому что жизнь — невыносима. В ней нет ничего разумного. Он уже давно утвердился в том, что весь мир — один большой дурдом. А человеку хочется услады, и ищет её всякий там, где может.
— Ну вот, — подходя к больнице, вздохнула Наталья Николаевна, — сейчас опять Серёжа пристанет со своими разговорами.
Не любила она этого. Докажите ему, что Бог есть. Как будто Бог — теорема. Не чувствуешь сердцем Его присутствия в твоей жизни, значит, для тебя — Его нет. И только, и успокойся. Так ведь нет, чувствует, потому и неймётся ему, хочется опровергнуть Божие существование, иначе жить невыносимо в том, в чём живёшь, нечем тогда оправдать своё свинство.
— Здравствуйте, — произносит она, входя в палату, охватывая взглядом сразу и Анатолия, и Сергея, оценивая, ну, как сегодня, какие сюрпризы? Оба улыбаются, значит, слава Богу, без неожиданностей.
— Сегодня вам котлетки вкуснющие и салат, давайте, Серёжа, ваши тарелки.
Сергей Иванович подал тарелки и вышел. Поговорит потом. Сначала Наталья Николаевна моет мужа, кормит, а разговоры на закуску.
— Хочу домой, — произнёс муж так тоскливо, так по-детски брошено, что у Натальи Ивановны защемило сердце, — забери меня отсюда.
— Толя, — ласково остановила она, — теперь уже скоро, дольше терпели, немного осталось. Конечно, заберу. С тобой сейчас гимнастикой занимаются, может, ходить сможешь.
— А… — муж безнадёжно махнул рукой, — всё бесполезно, ничего они не умеют, я сначала поверил, а теперь вижу — бесполезно.
— Знаешь что, — рассердилась Наталья Николаевна, — сколько раз я тебе говорила — верить надо, молиться, у Бога просить, но и верить, и самому трепыхаться, делать, делать, как та лягушка в сметане. вот собьётся масло, и выпрыгнем.
Но Анатолий Петрович только махнул рукой.
В маршрутке, возвращаясь домой, Наталья Николаевна плакала, не обращая внимания на пассажиров. Слёзы сами текли из глаз. Она тоже видела, что всё бесполезно, сюда, пусть плохо, но на своих ногах пришли, а отсюда нести придётся. Вот и всё лечение. Если ей это принять невыносимо, то каково ему? Но плача, понимала, что принять нужно, через боль, через несогласие, но — нужно. Примешь — вынесешь, будешь роптать — сгоришь. Но такую ношу взвалить на плечи? Силы уже не те, возраст. И ничего-то у нас нет, чтобы легче было семье, где такая беда случается, когда больной — лежачий. Она ещё в молодые годы ужасалась, приходя участковым врачом к таким больным, как же бедные родственники с этим справляются? А теперь вот самой выпало. Нет, только не думать о том, что впереди. Вот сегодня справлюсь и, слава Богу. А если представить череду тягостных дней, в которых одна немощь и бесконечный уход за болящим — страшно и горько.
21. Колодец
Не пытайся учить глупого, он посмеётся…
Притчи Соломона— А ты, что больше всего любишь? — прозвучал в ней вопрос Невидимого.
Возможно, подумав, она бы ответила как-то иначе, но сейчас сердце горело одним желанием.
— Свободу! — выкрикнула она.
И тут же очутилась на земле у колодца. И забыла всё, с ней происшедшее. Только какое-то смутное воспоминание чуть тревожило душу. Так бывает, когда на чём-нибудь глубоко сосредоточишься, а потом — очнёшься, и в первое мгновение словно забудешь, где ты и что ты тут делаешь.
Вот и она не понимала, что это она так долго торчит возле колодца. Взглянула в колодец: солнце уже забежало за облако, и внизу тускло поблёскивала тёмная вода.
— Колечко! — вздохнула она и неожиданно для себя без сожаления добавила. — Какая у него теперь редкая шкатулка.
И вспомнила:
— Ой, что же это я, вся вода в чайнике, поди, выкипела.
Чайник и вправду допаривал последние капельки влаги. Плеснула в него немного, только чтобы освежиться перед дорогой. Взглянула на часы, на собранные вещи.
— Половину оставлю, не осилю… ну и Бог с ними, пусть остаются нестиранными. Будет погода, увезу в следующий раз, а нет — так и до весны подождут.
Вышла сорвать травки к чаю. Мелисса молодая отросла, и у иссопа листочки зеленеют, и лафант ещё хорош.
— Всё сорву, — захотелось всего сразу.
И вдруг какая-то мысль или чувство, не оформленное словами, остановили её.
— Нет, не буду, вот листик мятки, и хватит. Налила чаю, приготовила три печенюшки, это были любимые — овсяные. Поглядела на них и две убрала в мешочек. Неторопливо попила чай, с удовольствием съела печенье. Взяла две нетяжелые сумки и медленно пошла на автобус. Времени — в обрез, раньше бы бежала, задыхаясь и потея, а тут что-то внутри удержало её.
— Ну, и опоздаю, ноша не тяжёлая, дойду до тракта, всего-то на десять минут дольше.
На остановке — длиннющий хвост очереди и ропот: автобус маленький, садоводы в тревоге, как в него впихнуться, да ещё с сумками. А ведь может и не прийти, сколько раз такое бывало. Не стала ждать, направилась к тракту. Пошла легко и упруго, как ходила когда-то в молодые годы.
— Господи, как хорошо, когда ни от чего не зависишь, — взглянула на небо, — хоть на небо посмотрю, а то одна земля перед глазами.
Небо снова очистилось и сияло ей осенней глубокой синевой, чуть вспененной местами барашками облаков. Захотелось добавить:
— Кроме Тебя.
Но мысль о зависимости остановила язык. Она шла и додумывала эту мысль. Что такое зависимость, и как можно не зависеть от Бога?
— Вот я — Твоя, — хочется крикнуть Господу. И сразу холодок по коже. Слабая я, а быть Твоей — это подвиг. Так в чём же зависимость? И вдруг поняла — когда не можешь уйти. Значит, быть независимой — это свобода уйти, отказаться. Я могу от Тебя отказаться, отпасть. О, Господи, сколько раз я уже это делала. Но я должна сама понять, что всё, что я делала, это лишь тропки, дорожки, а Путь один — это Ты. И я свободна всегда припасть к Тебе. Но я свободна и оставить Тебя. И эта свобода — оставить, делает мой приход, моё притекание — независимостью. Зависимость, когда не хочешь уже, но не волен, не можешь отказаться.
Она шла, и в душе звучали строки, когда-то прочитанные: «Душа свободна выбирать сама, здесь — вечный Свет, а там — навеки тьма».
Алексей Антонов
Гады
Заметки на полях романа Ака Вельсапара «Кобра» с привлечением в соавторы Аристотеля
В 1-м номере «Дня и Ночи» 2008-го года мы опубликовали рассказ талантливого туркменского прозаика Ака Вельсапара, пишущего на русском и волею известных обстоятельств оказавшегося в эмиграции в Стокгольме. Название рассказа — «У оврага, за последними домами.» И, хотя речь в нём шла о сначала повзрослевших, а потом и заматеревших щенках, «вскормленных молоком Большой белой суки», подготовленный читатель понимал, что это повествование — не только о собаках, но и о людях, а если шире — об огромной, расколовшейся на куски Империи, где действуют разные механизмы выживания. Один — на службе у Хозяина, на сытом поводке, другой — в постоянном поиске пищи, но без ошейника, на свободе. В результате эти два, когда-то родственных, мира встречаются в кровавой схватке. Вельсапару вообще свойственно мыслить метафорами и аллегориями и через них исследовать социум. Его панорамный роман «Кобра», вышедший в 2005-м году в России, — свидетельство такого исследования. Нам думается, что публикуемые ниже заметки выходят за оценочные рамки собственно романа и касаются устройства жизни вообще, её вечного перетекания из тирании в демократию и обратно, и будут интересны не только тем, кто уже познакомился с произведениями нашего автора, но и размышляет, помимо них, о социальных моделях человеческого существования.
Редакция «ДиН»
1
«Кобра» — десятая по счёту книга известного туркменского писателя Ака Вельсапара. Неудивительно, что зрелая рука мастера угадывается сразу же с первых строк.
