Анатолий Бритиков - Русский советский научно-фантастический роман
Одной из фантастических книг, ярко отразивших шараханье русской либеральной интеллигенции от веры и надежды к унынию и безверию, был сборник В. Брюсова «Земная ось» (1907). В этой книге собрана фантастическая проза поэта. Брюсов верно предсказал будущее русской фантастике, был первым ее теоретиком. Как фантаст он прошел сложный путь. Оптимист в фантастических стихах, Брюсов почти одновременно создавал в прозе мрачные (хотя порой и прозорливые) пророчества. В фантастике он шел к реалистической простоте и все-таки был вычурен в главных своих произведениях.
В рассказе «Последние мученики» (1906) в форме записок очевидца "громадного исторического движения, которое его приверженцы именуют теперь «Мировой Революцией», [43] Брюсов гиперболизировал противоречие между разрушительным и созидательным началами грядущего переворота. Действие происходит в некой условной стране. Центральная часть рассказа — — диалог между «революционерами-разрушителями» и «хранителями культуры». На первый взгляд автор на стороне хранителей: «Мы стоим на вершинах сознания, до которых вы не достигали никогда… Вы — варвары, у которых нет предков. Вы презираете культуру веков, потому что не понимаете ее. Вы хвалитесь будущим, потому что духовно вы — нищие» (73 — 75).
Ответная речь «революционера» очень напоминает лозунги анархистов, футуристов, будущих пролеткультовцев (и, между прочим, некоторых крайне «левых» нынешних «революционеров»): «Нам не надо ничего старого. Мы отрекаемся от всякого наследства, потому что сами скуем себе свое сокровище» (74 — 75). Здесь очевидны отголоски спора о культуре, который вел В. И. Ленин и с «охранителями», не отделявшими прогрессивных элементов культуры от реакционных, и с отрицавшими все «ниспровергателями». Брюсов не видел диалектики в ленинском подходе и склонялся к «охранителям». Но в художественной практике он уничтожающе развенчал жрецов реакционной культуры.
«Жрецы» требуют от толпы, чтобы их пронесли на руках «ко дворцу и, коленопреклоненные, ждали… велений» (74). Одна из «хранительниц света» изъясняется определенней: «Мне нужно быть над другими, я задыхаюсь, когда слишком многие рядом» (70). Т. е. все гораздо проще: не столько хранят, сколько желают быть сверху. Не случайно златоуст «жрецов» Феодосии, по словам его же единомышленника, — человек лицемерный и мелочно тщеславный.
«Поэты», «мыслители», «художники» замкнулись в храме мистико-эротического культа Слепой Тайны. Культура, кичащаяся своей древностью, выродилась в секту развратников, и речь революционеров, с отвращением взирающих на изысканное скотство, воспринимается как справедливый голос истории: революция своим мечом отсекает от человечества "всех мертвых, всех неспособных на возрождение", потому что «мертвая сила… до сих пор всегда уничтожала наши победы» (74).
Сознавая всю тленность омертвелой культуры, Брюсов все же сопроводил эту объективно убийственную характеристику некоторым сожалением. В «Дневниках» он признавался, что революция его затронула слишком лично: "… я не мог выносить той обязательности восхищаться ею и негодовать на правительство, с какой обращались ко мне мои товарищи… я прослыл правым, а у иных и «черносотенником». [44] И далее: «Первая (хотя и низшая) заповедь — любовь к себе и поклонение себе. Credo». [45]
Возможно, против философско-эстетического индивидуализма вождя символистов был направлен выпад Н. Олигера в утопическом романе «Праздник Весны». Осколок прошлого, волей писателя перенесенный в коммунистическое будущее, жалуется: «Зачем мне ваш мир?… Конец и начало всего — во мне… Для меня только это сознание — действительность» (в предисловии к сборнику «Земная ось» Брюсов писал, что субъективно воображаемый мир, «может быть, высшая реальность мира»). Ему возражают: «Как ты стар, мой бедный Кредо! Ты подбираешь старые объедки и питаешь ими свою мысль… ты так же, как и все, пользуешься трудами других, но не чувствуешь этих других в своем сердце». [46]
Критика отмечала влияние Ф. Ницше на автора «Земной оси» — «ложный индивидуализм», который по своей религиозно-философской слепоте мечтает утвердить себя вне общественности". [47] Дело между тем обстояло сложнее: фантастическое творчество Брюсова обнаруживало кризис эстетско-индивидуалистического кредо символистов. Художественно-философский субъективизм особенно резко выявлял свою несостоятельность на фоне тех животрепещущих проблем века, которые Брюсов стремился осмыслить в фантастической прозе.
Но, с другой сторны, включение в орбиту фантастики наряду с идеями индивидуалистически-декадентскими остросоциальных, прозорливость брюсовской критики опасных тенденций капитализма — все это заставляет внести поправку в нарочито эстетскую декларацию предисловия к «Земной оси».
Центральными вещами сборника являются драматизированная повесть «Земля» (1904) и большой рассказ «Республика Южного Креста» (1904 — 1905). Оба посвящены любимой теме Брюсова-фантаста, поэта и прозаика, — городу будущего. Этот город у него — символ надежды и в то же время — предостережение человечеству. Предостережение и надежда — два противоположных полюса, между которыми колеблются брюсовские прорицания.
В «Земле» будущее олицетворено в лабиринте этажей, залов, переходов, лестниц и машин, заключенных под непроницаемым колпаком. Человечество, лишенное естественного света и воздуха, вымирает в этом научно созданном мире. Восторженные юноши мечтают о давно забытом солнце, о давно покинутой земле. Они требуют открыть купол, впустить свет и воздух. Мудрец Теотль знает, что вокруг — пустота и, если купол открыть, люди задохнутся. Но еще важнее ему доказать неизбежность угасания. Подобно тому как прежде человек помогал созидающей работе Природы, теперь он, проповедует Теотль, во имя ее же закона умирания, должен стать разрушителем.
Лукавый старец противопоставляет смерть жизни как высокую духовность низменному плотскому стремлению: «Вам нравятся зачатия и рождения, — упрекает он толпу, — крик младенцев и опять первые поцелуи, и опять первые объятия — вся сказка веков и миллионов поколений!». [48]
В этих аллегориях слышится отклик на реакционные пессимистические концепции, получавшие выражение то в философии Мальтуса и Шпенглера, то в мистических романах Крыжановской. Возможно, близкие совпадения (порой почти текстуальные) человеконенавистнических деклараций брюсовского Теотля с философией Тускуба в «Аэлите» А. Толстого восходят к общим источникам.
Жизнь, однако, берет свое: машины приводят в действие, купол медленно поднимается. Коленопреклоненная толпа ждет Солнца. Но люди не послушались старика, — и вот огромный зал превращается в кладбище.
И все— таки правы те, кто рвался к Солнцу. Предфинальный эпизод «Земли» неожидан. Под крики: «Бегите в нижние этажи, закройте все опускные двери! Это -спасение», появляется Юноша. «Ты ошибся, Теотль! Мы — не последние люди! Есть еще другие залы! Там живет истинное человечество… А мы — лишь несчастная толпа, заблудившаяся в темных залах… Пусть погибнем мы, земля — жива!». [49]
Открытие Юноши не снимает все же мрачного тона финала. Возможно, Брюсов и не хотел этого. В «Земле» изображен город мрака и смерти. Совсем не тот Город Будущего, что пригрезился поэту в стихах 1904 — 1905 гг., которому суждено «вечно жить ласкательной весной», где
Свобода, братство, равенство, все то,О чем томимся мы, почти без веры…[50]
В «Земле» гиперболизированы и светлые, и темные страсти человечества. В «Республике Южного Креста» сконцентрированы одни пороки. Рассказ навеян раздумьем о будущем буржуазной демократии, тень которой мелькнула над Россией в 1905 г. Повествование выдержано в форме бесстрастного исторического репортажа. Новое государство в Антарктиде возникло "из треста сталелитейных заводов… Конституция республики по внешним признакам казалась осуществлением народовластия..…Однако эта демократическая внешность прикрывала чисто самодержавную тиранию членов-учредителей бывшего треста" (3).
При некоторых вымышленных деталях (рабочие — единственные полноправные граждане) фантастическая республика лицемерием своего строя сильно смахивала на Североамериканские Соединенные Штаты. Впрочем, в ней воплощены и черты прусского полицейского государства, и технократический рай буржуазных утопистов, и самодержавная система всеобщего сыска. Вся земля завидует процветанию «научно» организованного Звездного города. Трудящиеся достигли там, казалось бы, вершины желаний человеческих. Никакой анархии производства и безработицы. Но чудовищная регламентация жизни (та самая, которую воспел Э. Беллами в своей утопии) и тотальная демагогия, весь тиранический дух, пронизывающий эту «демократию», приводят к психическому взрыву. Звездный город, роскошная столица пенсионеров-рантье, поголовно заболевает манией противоречия. Желая добра, «счастливые» во всем поступают наоборот — режут друг друга и сокрушают все вокруг. То, что в купринском «Королевском парке» случилось от сытой скуки «социализма», в рассказе Брюсова — следствие алогизма капиталистической демократии.
