Андрей Дашков - Наша фантастика, №3, 2001
— Я пойду, — после недолгого молчания сказала, наконец, Прокофьевна. — Поздно уж, Толечка, спасибо тебе за угощение, когда уж ты к нам выберешься…
— Выберусь, — пообещал Анатолий.
Таким тоном и Миша говорил случайным приятелям: созвонимся… И все прекрасно понимали, что никто никому не позвонит. Прокофьевна боком вылезла из-за стола — скамейки были вкопаны в землю. Вова и Дима вскочили, как по команде. Анатолий поднялся, пошел провожать к калитке. Молчаливая женщина Инна принялась убирать со стола.
— Может быть, еще чаю?
— Ага. — Миша поспешно кивнул. — Сейчас я только прогуляюсь…
Тропинка была узенькая, а трава вокруг росистая, шаг вправо, шаг влево — и кроссовки мокрые, хлюп-хлюп.
— Счастливо, Прокофьевна, — сказал хозяин от ворот. — Малым привет передавай.
— Счастливо и тебе. Спасибо.
— Сама понимаешь — не за что.
Прокофьевна хотела еще что-то сказать, запнулась, будто смутившись, вышла за ворота и зашагала по дороге. Глядя ей вслед поверх невысокого забора, Миша поразился, как это ей не страшно. Дорога через лес, километров пять, ночь кругом… И близнецы эти — ну хоть кто-нибудь догадался проводить!
Невольно задержав дыхание, Миша потянул на себя деревянную дверцу с сердечком.
Небо закричало. Крик был острый и направленный, крик был подобен иголке, и, нанизанный на ледяное острие, Миша на мгновение ослеп и оглох. Болезненной судорогой перехватило живот, и чудо еще, что, потеряв равновесие, Миша не свалился в поганую яму.
Крик иссяк. Миша на ощупь выбрался из сортира.
Возвращаясь по узкой тропинке, он несколько раз оступился, так что кроссовки, конечно, промокли. Еще простудиться недоставало.
За столом сидел один Анатолий. Близнецы куда-то сгинули, Инна мыла посуду. Мишина чашка стояла полная и уже чуть-чуть остыла.
— Эй, что это кричало? — спросил Миша как можно веселее.
Инна не обернулась. Анатолий пожал плечами:
— Птица, наверное…
* * *На рассвете Инна села на велосипед и поехала в село за хлебом. Вова и Дима красили сарай, Анатолий оставался в доме; на столе дожидались стакан молока, кусок сыру и ломоть хлеба. Миша позавтракал без аппетита — ночь выдалась нервная, душная, раскладушка досталась продавленная, сны приходили нехорошие. Машину дотолкали и даже завели в ворота. Все утро ушло на возню с ней. Ни запах леса, ни солнце, ни живописное хозяйство Анатолия не смогли поднять настроение. В чем суть поломки, Миша так и не понял, хотя и провел несколько часов то копошась под крышкой капота, то листая авторитетную книгу «Иномарки».
К обеду, когда Михаил совсем устал и отчаялся, вернулась Инна, причем явно не в духе.
— Что-то случилось?
Инна кивнула, не глядя. Позвала, обращаясь к раскрытому окну на втором этаже:
— Толя!
Хозяин высунулся до пояса:
— Что?
— У Прокофьевны инфаркт, — буднично сообщила Инна. — Похороны завтра.
Из-за сарая вышли одинаковые Вова и Дима в одинаковых белых майках, только у одного в руках была малярная кисть, а у другого — валик.
— Как же так? — беспомощно спросил Миша. После слов Инны прошла уже целая минута, и считать, что ослышался, больше не имело смысла.
— Ай-ай-ай, — сказал, кажется, Вова. — Жалко.
Анатолий, ни слова не говоря, прикрыл шторы. Через несколько секунд его высоченная фигура обнаружилась на пороге.
— В котором часу похороны?
— В два, — сказала Инна.
— Так, — сказал Анатолий.
Миша закрыл капот. Побрел к дому, сел на краешек скамьи.
— Так, — повторил Анатолий. — Ты с невесткой говорила насчет поминок?
— Да. — Инна кивнула. — Продуктов не надо. Денег я дала.
— Она что, болела? — не к месту спросил Миша.
Анатолий вздохнул:
— Да нет, здоровая баба, ты же видел. Жизнь — такая штука… Машину починил?
— Нет, — сказал Миша тихо. — Я вообще не знаю, что с ней. Все в порядке, а не заводится… Я думал помощи попросить, ну, у водителя какого-нибудь, механизатора…
— Организуем тебе механизаторов. Ладно, давай обедать.
И сели за стол. Разговор сперва был все о Прокофьевне — какая она славная тетка и как ее родственники теперь будут делить наследство. Оказывается, младший сын Прокофьевны уже три месяца сидел в тюрьме, приближался суд, и по всему выходило, что парню впаяют по первое число. Пьяная драка со смертельным исходом. От Прокофьевны разговор свернул на хозяйственные темы; реплики раздавались все реже, под конец обеда слышно было только звяканье вилок да сипение закипающего чайника.
Миша гонял мух, кружившихся над столом, и тупо думал о том, что еще вчера вечером Прокофьевна сидела на этой вот скамейке, напротив. И обещала помочь Мише с машиной. И еще думал, что любой ценой нужно добраться до телефона и позвонить Юльке и маме. Потому что скрыть «приключение» уже не удастся, они будут ждать его уже сегодня вечером. Плохо. С маминым-то сердцем, с Юлькиной фантазией…
После обеда Анатолий неожиданно позвал всех к себе. В его комнате обнаружилась видеодвойка «Панасоник». Расставили скрипучие стулья, уселись перед экраном, и хозяин вытащил из старого комода кассету с суперновым голливудским боевиком, отчего у Миши сам собой разинулся рот — фильм только что вышел. Каким образом кассета попала к Анатолию, оставалось только гадать.
Близнецы смотрели кино по-детски азартно, Инна — равнодушно, а хозяина Миша не видел, потому что тот сидел за спиной. Наконец изрядно потрепанные герои остались наедине, и на фоне их затянувшегося поцелуя по экрану поползли титры.
— Класс, — сказал Дима.
Вова потянулся, хрустя суставами. Миша вспомнил, где он находится, и на душе сделалось сумрачно.
— Спасибо. — Он поднялся. — Ну, я в село схожу, пока светло, может быть, договорюсь с кем-нибудь, чтобы машину посмотрели…
— Сегодня уже ничего не будет. — Анатолий отдернул штору, впуская в комнату умиротворенное вечернее солнце. — Сегодня все уже за упокой пьют.
— А… — только и смог сказать Миша. — Но… мне еще позвонить надо.
— С почты, — сказала Инна. — Только почта до четырех. Опоздал.
* * *Вечером он ни с того ни с сего вспомнил вчерашний крик и покрылся мурашками. Долго стоял, глядя в темное небо; ровно сутки назад Прокофьевна попрощалась с Анатолием и ушла по дороге через лес. Может быть, Прокофьевна тоже ЭТО слышала и испугалась? И умерла от инфаркта?
Жалко Прокофьевну… которую он видел раз в жизни. Все равно жалко.
Миша подошел к машине, залез внутрь, положил руки на руль. Помедлил и включил зажигание, в глубине души надеясь на чудо. Вот сейчас рявкнет мотор, и можно будет ехать. Прямо сейчас, в ночь. А то почему-то кажется, что с маленького лесного хутора уже не выбраться никогда…
Чуда не произошло. Надрывался стартер, мотор молчал. Аккумулятор заряжен, цепи в порядке, машина не заводится. Не стоило называть машину «ромео», это имя приносит несчастье.
Прямо перед лобовым стеклом пролетела птица. Миша успел различить смазанное движение, свист рассекаемого воздуха… И несколько секунд сидел напрягшись, будто ожидая повторения вчерашнего вопля.
Тишина. Только шум сосен.
* * *Даже лежа в гробу, Прокофьевна казалась веселой. Так застыл на лице рисунок морщин — на улыбку. Наверное, она действительно была замечательной теткой. Не зря о ней плакало все село. Впрочем, «все село» насчитывало от силы человек сто. Детей почти не было, и те не малыши — школьники. Одна-единственная кроха оказалась не местной — внучатой племянницей Прокофьевны, привезенной родителями по случаю поминок.
Село плакало и пило; во дворе немаленького дома рядами стояли дощатые столы. Миша заставил себя хлебнуть самогону из мутной граненой стопки, потом выбрался из скорбной жующей толпы и поспешил на почту.
Улицы стояли пустые — ни людей, ни собак, ни скотины. Дома жили через один — половина зияла выбитыми окнами, в палисадниках царствовал пырей. Пыльное помещение почты было густо наполнено жужжанием осоловевших мух; пахло, против ожидания, не сургучом, а застарелым куревом. Фанерные стенки единственной телефонной будки едва держались.
Телефон сперва молчал, потом трещал, наконец соизволил дать гудок. Вслушиваясь и обмирая, Миша набрал номер; почему-то он был уверен, что не прозвонится.
Юлька ответила сразу. Засмеялась и заплакала одновременно; так и есть, они ждали его и не дождались. «Слава богу, слава богу… Как ты? Где ты? Здоров? Честно скажи… А? Что? Заглох? Говорили тебе, ну почему ты никогда не слушаешь… У тебя деньги еще остались? Что ты ешь? Скажи хоть, где это, где ты застрял, как тебя оттуда вытягивать…»
— Не надо! — кричал он в трубку, удивляя любопытную телефонистку, которая развлечения ради прослушивала разговор. — Не беспокойся, я починю машину и поеду… завтра! Я устроился тут… на квартире… Не беспокойся и маму успокой! Я не знаю, удастся ли еще раз перезвонить… Юлечка, все в порядке, вы не волнуйтесь!
