Анатолий Баландин - Каменный пояс, 1983
— Холодное, я говорю, — повысив голос, хмуро повторила жена.
— Ничего, я, как Витька говорит, глоточками.
— Свою скотину придешь убирать?
— Не знаю, как дело пойдет.
— А чего там знать-то? М-м, пять уже доходит, — простонала Катерина. — Пошли, что ли?
Николай сделал глоток побольше и, почувствовав холод от молока где-то в лопатках, передернул плечами.
— Пошли, — сказал он, тоже взглянув на часы, — дорогой разогреемся.
— А?
— Дорогой, говорю, разогреемся!
По ночам теперь морозило крепко, и последний выпавший снег не сходил уже третьи сутки. Может быть, последний первый, и зима началась? К ферме Николай шел за Катериной, привыкшей уже к этой дороге. Бухали, шаркали сапоги по мерзлым кочкам. Три лампочки, вывешенные над коровниками, долго, казалось, не приближались. Потом стал доноситься сплошной вой компрессоров.
— Первый гурт уже доют, — сказала Катерина.
— Поэтому они у вас и передовые, — заметил Николай.
— Че-е? — Катерина обернулась. — Нашел передовиков! Они все восьмеро ближе нас к ферме живут, и группы понабрали любенькие.
— Ну я и говорю.
— Говоришь ты!
Ключ от котельной он обнаружил не на указанном Пленновым месте, а, изведя десяток спичек, с которыми совался в разные укромные уголки, прямо в замке.
«Вместе ведь запирали», — удивился Николай, но тут же подумал, что Пленнов мог запросто отвести ему глаза разговором, за которым и сам, кажется, забывал про все на свете.
Примкнув замок к одной из петель, он положил ключ в карман и отворил половину двустворчатых дверей. В лицо сразу пахнуло копотью, запахом солярки, подтекавшей из топливного насоса, и сохранявшимся в тесном помещении малым теплом. Выключатель он нащупывать не стал, хотя уже знал, где он примерно находится, опять зажег спичку. Прикрыв огонек ладонью, шагнул к стене, и вдруг у него под ногами зазвенели бутылки, спичка потухла. Николай отступил назад и чиркнул новой. Перешагнув через батарею посудин из-под «ароматного», «вермута» и еще какой-то дряни, подошел и повернул выключатель. Затем открыл топку, взял факел — ветошь на проволоке, помочил его в лужице под топливным насосом, поджег и, подержав перед дверцей, просунул в топку, к форсунке. Закрепил, как показал Пленнов, и, открыв краник на медном патрубке, питавшем форсунку, подошел к электрощиту и, коротко вздохнув, утопил кнопку магнитного пускателя. Котельная ожила. Загудел, набирая высокую рабочую ноту, электродвигатель, затрясся топливный насос, ухнуло, загудело в топке горячее пламя. Николай вытащил факел, притушил его об пол, отложил в сторону.
Потом он снова проверил контрольный краник, выскочившая оттуда струйка воды теперь была чувствительно горячей и парила, форсунка работала четко, равномерно выбрасывая порции солярки, взрывавшиеся почти белым пламенем на отражателе.
Стрелка манометра дремала на нуле, и Николай, отвязав от двери, ведущей в телятник, проволоку, пошел посмотреть, что и как там, проверить трубопровод и краны.
В холодном и сыром помещении было к тому же еще и темно. Одинокая желтая лампочка горела над входом в группу сухостойных коров, но от нее в телятнике только темнее казалось. В грязных окнах едва-едва засерело. Суточные телятишки содержались отдельно, у них работал электрический калорифер, включал который по ночам дежурный скотник. Николаевых дел тут было немного: дать пар для подогрева обрата, горячей воды для разных нужд. А сейчас его заинтересовало, мог бы он эту хазину отапливать, чтобы воздух был тут сухим и здоровым? Если не выключать котел, то, наверное, смог бы. Да если еще потолки тут подшить, окна-двери утеплить… Но тогда, наверное, и отопление не понадобится, кто же в своем хозяйстве хлев отапливает?
Не заходя в глубь телятника, Николай вернулся к себе. Манометр теперь показывал давление, и он приготовил шланг с железным наконечникам для подогрева воды в емкости, за которой вскоре должны подходить доярки. Котел работал своим чередом, в тесном помещении стало тепло и душно.
«Не работа, а курорт какой-то», — подумал безо всякого чувства. День еще только начинался, но он уже знал, что ничего особенного в нем не будет. Согреет он воду, прибегут доярки, пошумят при нем маленько, потом явятся на работу телятницы, даст он им пар и воду, приедет к десяти молоковоз отмываться-пропариваться, и подойдет время сделать перерыв до вечера, когда все это повторится. Конечно, и эту работу надо делать, и главное случилось — он работает. Но уже чего-то еще хотелось.
* * *На четвертый день, в субботу, Николай собирался на работу неохотно, со вздохами и немного смущенным покашливанием. Зато Катерина, едва ополоснув припухшее лицо, словно оживела тут же. Николай объяснил это тем, что с понедельника она должна была выходить на работу в новый, сплошь механизированный свинарник. Туда и являться, кроме дежурств, надо будет попозже, и работа несравнимо легче, чем в коровнике, хотя оплата заметно выше и постоянней.
Мать у Николая всю жизнь проработала «куда пошлют» и почти никогда не знала, чем придется заниматься на следующий день. В уборочную часть женщин могли послать чистить от навоза скотобазы или подмазывать их глиной, зимой отправляли на подводах или в тракторных санях за сеном в степь, усаживали перебирать подмерзавшие картошку или свеклу. Постоянная работа была на ферме, и мать частенько заговаривала о ней, готовая пойти туда хоть фляги мыть, лишь бы на одном месте. Потом таким престижным местом стала колхозная дробилка, следом — механизированная ферма и вот — свинарник. На дробилке надо было только зерно засыпать железными чиляками, на ферме — раздавать дробленку и чистить навоз скребками (ну еще молочные бидоны таскать), а на свинарнике — с транспортера на транспортер перебросить, ну и тот же навоз сдвинуть. Но главным, думал Николай, было все же постоянство. А может быть, и удачное сочетание зарплаты и трудоемкости. В новом свинарнике Николай побывал. Тепло, просторно, чисто. В профилактории малиновым фантастическим светом горят кварцевые лампы, убивающие микробов. А в диспетчерской — настоящий Байконур! И цех кормоприготовления — действительно, цех. Но, может быть, это только по первому году так уж хорошо, а потом загадится?
— Че ж теперь Тимке магарыч будешь ставить? — съязвил он.
— Тимке-то магарыч, — беззаботно откликнулась Катерина, — а тебе завидно небось?
— Из-за чего? — не понял Николай.
Катерина все же немного смутилась.
— Ну тебе-то теперь ни грамма нельзя.
— Хм! Я вот возьму да пропущу на пробу. Компанию звать не надо, сами каждый день собираются.
— А ты привечай их больше. Пошли, что ли?
Когда вышли, Катерина буркнула «счас» и, быстро прошагав через двор, скрылась на овечьей карде, Николай встал к куче смерзшегося навоза.
Задувал ветерок, неся редкую колючую крупку, и до фермы, кособочась, они дошли молча. Молчком и расстались, только разом взглянули на лампочку, мимо которой быстро промелькивали белые мушки. Нужна была зима, снег, а вчера опять моросил дождь, мог он пойти и завтра.
В котельной Николай орудовал не то что привычно, но уже как-то без суеты, точно и равнодушно. Едва только наладилась топка, он поправил в головах старый свой ватный пиджак-полупальто и лег на топчан, сощурившись от света новой сильной лампочки.
Котельную он, можно сказать, уже обжил, натащив сюда своих из дома вещей и приспособив их для разного рода удобств. Не облегчения добивался, поскольку перетрудиться тут было невозможно, ну разве что приоглохнуть от шума — старался поскорее обжиться, раз и навсегда забыть долгую бездельную маету. Теперь, на четвертый день, казалось, что получилось, все приладилось.
«А дальше что», — думал Николай, хотя и это уже обдумал за три дня: работать на котле, раз поставили, ждать полного выздоровления, если оно возможно, а там все равно проситься на колесный трактор, чтобы работать тут же, на ферме, или на обработке пропашных.
На котел он теперь взглядывал смело. Вчера даже бросал его без присмотра минут на десять специально. Вышел за дверь, постоял и, бросив взгляд на красно-желтый окоем неплотно прилегающей дверцы топки, пошел к домику, где помещалась и сторожка, и красный уголок фермы. По дороге он еще обернулся, подумав, что истинно дурью мается, но в сторожку все же не вошел. И вернулся в котельную. С первого взгляда ему показалось, что стрелка манометра перешла отметку «два», и он подскочил к крану, пустил пар в емкость с водой, быстро снова взглянул на манометр. Стрелка теперь подрагивала между единицей и двойкой, но, может быть, она там и раньше стояла.
Вспомнив это, Николай усмехнулся, поднял руку и взял у себя за голевой какой-то журнал. Умостив голову, глянул на потрепанные первые страницы и стал нехотя перелистывать, пока не наткнулся на цветную картинку, на красивую, в лиловом платье, купчиху.
