Анатолий Баландин - Каменный пояс, 1983
Николай смутился.
— Сто раз уже ей сказано было! Теперь говорит, только до уборочной.
— Занятие так-то не позорней других, но разговоры, понимаешь… А тебе ничего еще не выплатили?
— Откуда…
— Надо бы напомнить.
— Больничный на руках — оплатят, а?
— А нет — за тебя суд.
Помолчали.
— Вот эта вот канитель и надоела, — сказал Николай на прощанье. — Только и гадаешь: что да как там дальше будет.
А потом он опять остался один. Так-то, если рассудить, ничего зазорного в его положении не было, но уж лучше бы до окончательного выздоровления в больнице пробыть, чтобы потом день-другой оклемался — и на работу.
Хотя не в работе дело — Николай это хорошо чувствовал. «На работе» — это всегда значило: всегда со всеми, как все. «Не на работе» — значит, что-то случилось: заболел, запил, торжество ли какое, похороны… Помнились дедовы рябые ладони, плоские, большие, раздавленные работой. Никто не подгонял его напоминаниями о сроке, о плане, о долге, он просто работал. Теперь почему-то нельзя просто…
Год назад Николай, отцепив лопату, пахал вместе со всеми зябь. Дня три, пока все ладилось, выдавал по две нормы, и к нему прислали корреспондента из районки. Рассказал Николай вкратце, сколько времени да на какой технике работал, две нормы объяснил мягкой пахотой и четкой работой трактора, а потом тот чересчур серьезный парень стал задавать вопросы, на которые отвечать Николаю было нечего. Всего Николай уже вспомнить не мог, но было: «Какие обязательства у вас по зяби? С кем соревнуетесь? Награды имеете? А в конкурсах участвовали?»
«Да я бульдозерист», — несколько раз повторил Николай и чем-то не угодил газетчику, ничего про него так и не напечатали. А потом дожди зарядили, на ферму стали переводить скот с пастбищ, и снова понадобился бульдозер.
Не нравилось Николаю, да и никому не нравилось, конечно, что работой норовили еще и наказать. Было в колхозе, а теперь на отделении, дальнее, неудобное поле — Чертова клетка, овражистая, засурченная, с камнями по трем сторонам. Туда, как в ссылку, и трактористы и комбайнеры ехали. Но, главное, посылая кого-нибудь туда, Подтелков всем своим видом показывал, что делает он это неспроста. «Ссыльные» вольно или невольно начинали грешить на поле, на пашню, хотя и понимали, что Подтелкову именно это и надо…
«Мотивы». Это все увертки, думал Николай. Это только у врачей: определил болезнь, назвал ее, и если она не смертельная, то считай, что и вылечил. Но там, если ошибся, — беда, а тут и ошибаются, и угадывают, а что меняется?
Хотелось, однако, этой ясности, была же она где-то…
Николай вздохнул.
— Чего опять? — настороженно откликнулась Катерина.
Сидели они за столом, вяло ужинали. Витька спал.
— Так, лезет муть разная, — сказал Николай.
— А ты лишнего в голову не забирай, — заметила Катерина. — Опять, поди, начнешь: когда от сезонников уйду?
— Сама гляди.
— Сама… Пашка не говорил, купили они телевизор? Да теперь уж купили. Вся Богдановка ощетинилась антеннами.
Николай промолчал.
— Чего напустил-то на себя? Снять, говорю, деньги с книжки? Три сотни хватит?
— Хватит, — подтвердил Николай. — А на что, ты говоришь?..
* * *В конце концов Николай понял: терпением надо запасаться надолго.
— Как заключенный, — бормотал он ворчливо, хотя привык почти целыми днями что-нибудь ладить по хозяйству, возиться с Витькой.
Перемены наметились в августе. Подтелков пообещал Катерине перевести ее после уборочной на ферму, а уборочная, по всему, не должна была затянуться надолго. На последней перекомиссии и Николаю было сказано два лишних, необязательных, вроде, слова.
— Надоело, наверное? — как-то участливо спросила женщина-председатель.
— А то нет! — радостно откликнулся Николай.
— Ну ничего, все у вас идет нормально. А вот рука перевязана — не сидится, значит, без дела?
— Не сидится! — встряхнул порезанной накануне рукой Николай. — Даже неудобно…
И весь тот день, проведенный в райцентре, показался отменно удачливым. На школьном базаре он купил Витьке книжку «Русский язык в картинках», в автолавке, торговавшей копченой рыбой и колбасой, — по килограмму того и другого. Успел после всего и на автобус.
Дома он застал Катерину, прибегавшую из столовой попроведать Витьку, спокойно возившегося с железками во дворе, и вручил ей гостинцы.
— Все нормально, — сказал, — похоже, последняя неделя пошла!
Катерина с любопытством взглянула на него.
— А к тебе сегодня приходили.
— Кто?
— Максимыч, он завтоком сейчас. Моторист им нужен.
— Ты сама с ним разговаривала? И что?
— А что? Сказала: нельзя тебе.
— Да ты что! Там же электромоторы! Мотористом-то можно. Неделей раньше, неделей позже..
— Ты же на больничном, голова, — урезонила его Катерина. — Или там, или тут не оплатят, лучше уж сиди пока.
— Да сколько сидеть-то! Ты сама…
— Что я сама? Работать тебя заставляю?
— Не надо меня заставлять, — понизив голос проговорил Николай.
— Глядите, какой герой! — фыркнула Катерина.
— Ну ладно. Ушел Максимыч?
— Нет, тебя дожидался!
— Да ты без фокусов, трудно, что ли…
— А ты как думал?
В общем, чего-то расшумелись они в тот вечер. Словно сняли какой-то тяготивший обоих запрет, и из-за пустяка они едва не поцапались всерьез.
* * *На следующей перекомиссии Николаю закрыли больничный и выдали справку-освобождение от тяжелого физического труда. Радостный, возвращался он в Богдановку, но радость очень скоро поутихла: работы для него на отделении не нашлось. Чтобы время не проходило без толку, он написал заявление на отпуск и потом раза по два в неделю наведывался в контору.
«Буду проситься на трактор», — отчаянно решил он, когда отпуск подошел к концу.
В конторе было тихо, воняло отстоявшимся табачным дымом. В маленький коридор выходили три двери, и за одной из них, в бухгалтерии, кто-то разговаривал. Николай открыл ее. Рассыльная Дуся и Мария Акимовна, толстушки обе, привалившись животами к столу друг против друга, обсуждали какие-то новости.
— Управ скоро не появится? — спросил Николай.
— Тут начальство, Коль, — охотно объяснила Акимовна, — ты подожди, явятся обязательно.
Николай кивнул и вышел в коридор, оставив дверь приоткрытой. Через окно он видел, как идут мимо ребятишки в школу, и подумал, что теперь Витьке совсем скучно станет. Погода начинает портиться, они с Катериной будут на работе пропадать, а ему куда деваться?..
— Николай, — вдруг окликнула его Акимовна, — ты тут?
— Да, — отозвался он.
— Ты соседа своего видал нынче?
— Урюпина? Нет, но они должны сейчас на мельницу с моей проехать.
— Я же говорила, — расслышал Николай слова рассыльной, и дверь прихлопнули.
«Все им любопытно знать», — недовольно подумал Николай, отворачиваясь к окну. Ну а вообще-то все правильно: со стороны посмотреть, так они с Катериной одни изо всех молодых семей поменялись местами в главных делах.
— Коль, а ты на работу, что ли, проситься? — появившись в дверях, спросила Акимовна.
— Ну а сколько можно, — ответил Николай. — На трактор опять…
— Да что ты!
В коридор выглянула и Дуся.
— Резаный-то?
— Да пора бы и зарасти, — улыбнулся Николай.
— Я бы своего не пустила, — сказала Акимовна. — Провались они, деньги эти.
Николай только хмыкнул, не желая выслушивать соболезнования.
В кабинете зазвонил телефон, и женщины скрылись. Акимовна стала нараспев отвечать кому-то, а потом крикнула:
— Жди, сейчас подъедут!
Николай машинально кивнул на голос, поправил кепку. Не один раз прошелся он из угла в угол, прежде чем перед конторой, рыкнув, остановился пыльный директорский «уазик». Сухо хлопнули дверцы, послышался густой голос Багрова и чья-то еще частоговорка. Николай отошел в угол и там встал.
Первым в контору вошел директор, за ним, по виду, уполномоченный из района, потом парторг Виктор Васильевич и последним недовольный чем-то и озабоченный Подтелков. Багров тронул дверь кабинета управляющего, и та открылась.
— Нараспашку живешь, Степан Иванович, — заметил, обернувшись.
Взгляд директора угодил на Николая, и Николай поспешно поздоровался. На него обернулись, покивали и стали заходить в кабинет.
— А ты говоришь, все у тебя работают, — громко сделал замечание директор.
— Это Акимов, — отозвался управляющий, — легкую работу просит.
Кто-то хмыкнул на эти слова, и дверь захлопнулась.
«Попался на глаза», — подумал Николай. Слова, сказанные начальством мимоходом, задели его. «Легкую работу…» Не легкую, а посильную — надо бы им сказать. От каждого — по способностям…
