Кац Святославович - История советской фантастики
Ход процесса, надо заметить, освещался в советской прессе крайне скупо: две информационных заметки в "Правде" да еще "подвал" Нестора Еременко в "Известиях" ("О чем шумите, господа?" - 7 января 1969 года) вот и все. Тем не менее, текст всех выступлений уже в конце января распространялся в московском самиздате, а в феврале полную стенограмму напечатали почти одновременно нью-йоркское "Новое Русское Слово" и югославская "Борба". В марте во Франкфурте-на-Майне в издательстве "Посев" уже вышел аккуратный томик "От Луны до Праги" с самым полным текстом стенографического отчета, непонятно каким образом попавшего в ФРГ. (По этой книге и будем цитировать ниже.)
"Перевертыши, двурушники! Другие слова трудно подобрать, - говорил в своей пламенной речи Степан Кургузов. - Их так называемая "демонстрация" есть самая настоящая антисоветчина, вдохновленная ненавистью к социалистическому строю. Мы проморгали врага, граждане судьи! Выросший в недрах нашей Секции господин Юрьев умело маскировался: он писал правильные слова, ходил на собрания, питался в нашей столовой. И одновременно он вместе со своими соучастниками вел, как выяснилось на суде, провокационные разговоры, распространял возмутительные слухи о якобы имевшем место "полете" на Луну какой-то там американской ракеты. А в день, когда все советские люди с удовлетворением встретили сообщение о разгроме в Праге ревизионистского гнезда, он вышел на улицу с самодельным плакатом провокационного содержания. Я, как многолетний руководитель Секции, не снимаю с себя известной вины. В подлой книжонке "Башни Кассандры" я должен был, конечно же, увидеть ядовитые семена безыдейности, нигилизма, болезненного интереса к темным "проблемам жизни", двуличие и бесстыдство. К сожалению, и я, и мой коллега Семен Михайлович Шпанырь, также введенный в заблуждение, приняли эти отравленные всходы за болезнь роста молодого литератора. Однако его поступок в августе минувшего года раскрыт нам всем глаза..."
На "процессе пяти" впервые потерпел профессиональное поражение известный адвокат Юрий Феофанов, защищавший Сергея Штерна. Великолепный знаток судебной казуистики, он полагал, что обвинению буквально не за что зацепиться: все плакаты, с которыми пришли демонстранты к посольству, имели самое мирное содержание. Невозможно было осудить за "слова поддержки, даже если что-то было сформулировано не вполне точно". Суд, однако, согласился с прокурором, доказывавшим, будто во фразах "Да здравствует Чехословакия!" и "За нашу и вашу свободу!" есть некий изощренный разрушительный смысл. Что касается плакатов с поздравлениями в адрес американских астронавтов, то суд вынес частное определение направить Орлова и Руденко (эти плакаты, как доказало следствие, писали они) на дополнительное медицинское освидетельствование.
Суд в Москве вызвал широкий международный отклик. Лондонский ПЕН-центр направил обращение к советскому правительству с призывом амнистировать дерзкую пятерку. Несколько видных чиновников НАСА в частном порядке токе отправили в Москву подобные заявления. Видный французский физик, лауреат Нобелевской премии Жан-Клод Дюваль призвал со страниц "Фигаро" начать кампанию поддержки арестованных. Все это позволило в заключительной речи государственного обвинителя подчеркнуть всю опасность совершенного деяния. "Смотрите, как всполошились на Западе, - говорил прокурор. - Поднялась черная рать антисоветчиков, бросилась защищать своих "братьев по духу". Вот передо мной телеграмма из Хьюстона: какая-то троица американских толстосумов предлагает отпустить этих перевертышей и даже готова заплатить залог! Ничего не выйдет, господа миллионеры: у нас в Советском Союзе никакие деньги не спасут преступников от ответственности..."
"Троицей "американских толстосумов" между тем, были Армстронг, Олдрин и Коллинз.
Суд приговорил демонстрантов к разным срокам заключения (от двух до пяти, шутили сами арестанты) с отбыванием наказания в колонии усиленного режима, с конфискацией имущества и последующим выдворением из страны. ("После лагеря - ссылка на поселение в Париж", - такая фразочка ходила в те "урожайные" на процессы годы.)
Надо сказать, власти учли опасный резонанс даже "полузакрытых" политических процессов и в дальнейшем сделали их полностыо закрытыми - в подцензурную печать не должно было проникнуть вообще ни строчки. Именно поэтому перечень "лунных" процессов, приводимый в книге Ирины Алексеевой "Луна и грош. Очерки истории инакомыслия в СССР", скорее всего, не полон. Из перечисленных следует, в первую очередь, выделить: "дело Андрея Гамова" (оно же - "дело переводчика") и "дело возвращенцев" (Светланы Покровской, Дениса Новикова и Юрия Кузнецова).
Тридцатитрехлетний Андрей Гамов, дальний родственник знаменитого физика, не был писателем. Книга, запущенная с его подачи в столичный самиздат, была переводным романом американского фантаста Роберта Энсона Хайнлайна. Имя это и прежде не было в почете у критиков из числа членов кургузовской Секции: все они помнили его рассказ "Долгая вахта", который еще в самом начале 60-х был заподозрен самим Степаном Петровичем Кургузовым в "буржуазном пацифизме" и "оскорбительной попытке дискредитировать литературные достижения Секции фантастики" (Кургузов решил, что выведенный автором маньячный полковник Курджесс - намек лично на него; хотя Хайнлайн не был знаком с главой Секции и едва ли читал и "Катапульту", и последующие романы Степана Петровича). Недаром даже правоверный А.Казанцев, по недомыслию посмевший включить рассказ "Долгая вахта" в антологию "Научно-фантастические рассказы американских писателей", имел с шефом Секции объяснения самого неприятного свойства - нс тех пор навсегда зарекся составлять антологии из "непроверенных" авторов.
Новый роман Роберта Хайнлайна был, конечно, "поувесистее", чем давний рассказ и, само собой, у нас никак не мог быть опубликован. При этом произведение не было антисоветским в традиционном смысле слова; вероятно, автор и не знал многих наших реалий и писал на чисто американском материале. Однако сам сюжет, при соответствующем переводе, позволял увидеть в романе целую россыпь соблазнительных аллюзий. Гамов был отличным переводчиком. Он не добавил к Хайнлайну ни одного постороннего слова, ничего не сократил. Он просто умело сыграл на особенностях лексики героев, найдя к их сочным словечкам наиболее подходящие русские аналоги. Язык московских улиц и коммуналок, общежитии и магазинов, хлесткий язык очередей и лагерного "кондея" - все это сделало текст Хайнлайна абсолютно родным. Из всех возможных вариантов заголовка ("Луна - суровая хозяйка", "Луна - дама с норовом", "Луна жестко стелет" и т.п.) Андрей Гамов выбрал самый подходящий: "Луна - гражданочка серьезная". Он по праву гордился своим переводом, не мешал друзьям делать с него копии и давал читать всем, кто захочет. Зная, что книга эта в СССР не будет издана, Гамов хотел, чтобы с ней по крайней мере познакомилось как можно больше людей.
Госбезопасность вышла на Гамова очень быстро, да он и не скрывался особенно. В книге Ирины Алексеевой "Луна и грош", о которой уже речь шла выше, есть глава, созданная на основе первого разговора переводчика со следователем на Лубянке. (Записал разговор сам Гамов по памяти сразу после допроса и уже потом, во время этапа, передал вместе с письмом на волю.) "Вопрос об авторстве книги, с которого следователь начал беседу, привел Гамова в неописуемое веселье, - замечает И.Алексеева. - Дело в том, что первоначально кагэбэшники, прочитавшие роман, были твердо убеждены, что сочинил его сам Гамов - просто из предосторожности подписался американской фамилией и насовал в текст десятка два нерусских имен. Следователь в ответ ожидал всего,что угодно, - только не смех. "Что же смешного я сказал, Андрей Игоревич?" - недоуменно поинтересовался он. "Да так, пустяки, ответил Гамов. - Вы спросили, не я ли это сочинил. В вашем Комитете, видно, на комплименты не скупятся. Однажды ваши коллеги уже задавали точно такой же вопрос моему знакомому, который распространял в самиздате текст Конституции США..."
Судьба Андрея Гамова была весьма драматична. Текст романа Хайнлайна, посланный в Секцию на так называемую "литературную экспертизу", попал в руки самому Кургузову, который не упустил случая свести счеты со своим заокеанским коллегой. "Пресловутый "роман" известного своими профашистскими взглядами Р.Э. Хайнлайна, - с пафосом отмечал С.Кургузов в рецензии, - есть не что иное, как гнусный пасквиль на наш строй, на наши завоевания. Книга представляет собой отравленное оружие мировой реакции, и недаром именно мистера Хайнлайна называл в числе своих любимых авторов справедливо осужденный двурушник и антисоветчик, бывший советский писатель Юрьев. (...) Исходя из вышеизложенного, очевидно: перевод гр-на Гамова отнюдь не "занятие чистой литературой", как обычно утверждают подобного рода деятели. Это продуманная акция, вероятно, согласованная с зарубежными разведцентрами. Полагаю, что Закон должен быть беспощаден к такому матерому врагу, каким, без сомнения, является переводчик А.Гамов". Собственно говоря, последних фраз от Кургузова никто и не требовал, просто привычка взяла свое. Гамов был осужден на шесть лет по статье семидесятой. В мордовских лагерях, куда по обыкновению отправляли "политических", у него обострилась язва... Спасти его не удалось.
