Андрей Дашков - Наша фантастика, №3, 2001
Мне так не казалось. Друзей у Рикардо было немного, и, слава богу, никто из них не знал о природе моих истинных занятий и интересов. Я что-то сочинил им о причинах, по которым якобы разыскиваю Рикардо, и едва успел отделаться от них и затеряться в толпе, когда сам Рикардо показался вдали на улице. Он брел, повесив голову, в сторону студенческого прихода; брел с северо-востока. Библиотека Ксавьера Унсуе находится именно там.
Я внимательно наблюдал за ним из-за палатки торговца свечами. Вот на ком печать безысходности видна была с первого взгляда — такой вид бывает у неизлечимо больных.
Я впервые разглядывал Рикардо Эчеберья так близко.
Он миновал ворота прихода, рассеянно кивнул старику привратнику, и, прижимая локтем небольшой сверток, направился ко входу в камчой.
Почти сразу же я заметил и Ксавьера Унсуе. Неуклюже пытаясь казаться незамеченным, он шел следом за Рикардо; при этом старый книгочей смешно вытягивал шею и старательно вертел головой. Я поспешил ему навстречу. Меня он не заметил — я подождал, пока Унсуе пройдет мимо, и легонько дернул его за рукав.
Книгочей вздрогнул и обернулся. Затем облегченно выдохнул:
— Это ты, Веласкес! Как вовремя я на тебя наткнулся!
Я не стал уточнять, кто на кого наткнулся в действительности.
— Эчеберья взял книгу! «Око бездны» сейчас у него! Подумать только, я в первый раз заметил пропажу книги раньше, чем пропажу своего читателя…
Унсуе так исступленно и громко шептал, что прохожие стали оборачиваться. Я потянул его с площади прочь, в тихое место под оливами напротив собора.
— Думаешь, это знак, что он собирается направиться в Эстебан Бланкес? — спросил я, когда уверился, что посторонние нас не услышат.
Унсуе взглянул на меня, как на умалишенного:
— Конечно! Зачем еще ему книга?
Я пожал плечами:
— По-моему, в монастырь он Мог бы отправиться и без книги. Что-то тут не так…
Книгочей сглотнул; кадык под дряблой кожей на его горле дернулся, словно пытался вырваться на свободу.
— Не знаю. Все, кто приходит в Эстебан Бланкес без книги, ничего там не находят. Только пыль и запустение. Думаю, книга позволяет заглянуть туда, куда остальным смертным путь заказан.
— Заглянуть — и остаться там навеки? — саркастически хмыкнул я.
— Как знать, — задумчиво сказал Унсуе. — Возможно, заглянув, и мы не захотели бы вернуться в Картахену.
Я помолчал.
— Ладно, — вздохнул я. — Пойду его отговаривать…
Книгочей вцепился мне в руку:
— Нет!
Я удивленно замер:
— Почему — нет? Он же пропадет! Пропадет, как и все остальные!
Ксавьер Унсуе продолжал сжимать мой локоть с неожиданной для человека его возраста силой.
— За ним нужно проследить, Веласкес! Пойти в монастырь следом за ним и самим все увидеть. И понять.
Я задумался. В самом деле. Ну отговорю я сейчас этого одержимого студента, хотя что-то заставляло меня усомниться в успешности подобной попытки. Найдутся ведь другие. Потом. Кто знает, в чьи руки попадет эта книга, когда старый Унсуе умрет?
Действительно, следует разобраться во всем. Я не верил, что книга открывает путь в некий аналог христианского рая — тогда она не называлась бы «Око бездны» и не внушала бы трепет. И никто не сказал бы мне, что зло глядит из бездны — даже во сне не сказал бы. Это злая книга. Иначе бы из-за нее не пропадали люди. Возможно, подсмотрев за Рикардо Эчеберья, я сумею понять, как зло опутывает людей и заманивает их в монастырь. И научусь разбивать его оковы.
И тут же взыграла во мне обычная людская мнительность. Эй, Мануэль Мартин Веласкес! Очнись! Опомнись! Какое зло? Какие оковы? Не выдумывай ерунды, не бери на себя роль того, кто судит — что есть зло, что есть добро. Не твое это дело, ищи жуликов и неверных жен да дуй свое пиво в грязных тавернах. Бороться со злом — удел героев.
Да и как его представить и овеществить — зло? Что ты ожидаешь встретить в монастыре? Дьявола с колодой карт? Свору адовых псов, щелкающих зубами? Ты хоть знаешь, что такое настоящее зло?
Нет.
Тогда чего суешься?
Но ведь я поклялся.
Это не имеет значения.
А что тогда, черт побери, имеет значение под этим небом? Что? Серебряные монеты? Так я их уже получил. За ненайденного мною Фернандо Камараса. И за ненайденного мною Сантьяго Торреса. Если изменять собственным клятвам — как себя уважать впоследствии? И как жить, себя не уважая?
— Идет! — потормошил меня Ксавьер Унсуе. — Дева Стефания, он идет!
Я взглянул, стараясь подавить злость на самого себя. Рикардо Эчеберья с тем же свертком под мышкой решительно шагал через площадь прочь от ворот прихода. Шагал быстро и целеустремленно, направляясь вдоль по улице, ведущей к портовому спуску. Оттуда как раз удобно свернуть в сторону дальнего предместья, где расположен монастырь Эстебан Бланкес.
Все. Рассуждать нет времени. Пора действовать. Следить так следить.
И я двинулся следом за студентом. Ксавьер Унсуе остался стоять под оливами, хотя я полагал, что он отправится за мной.
По-моему, он испугался.
Я умею идти за человеком по улицам Картахены и оставаться при этом незаметным. Не спрашивайте как — словами этого не объяснишь, да и не люблю я выдавать свои секреты. Но за Рикардо Эчеберья смог бы прокрасться и полный дилетант: студент шел не оборачиваясь и совершенно не глядя по сторонам. Только иногда зыркал под ноги — лениво и даже как-то нехотя — и снова, казалось, засыпал на ходу. Странно, но быстрая ходьба вовсе не развеивала впечатления о том, что этот незадачливый парень со свертком под мышкой на ходу дремлет. Наоборот, даже непонятным образом усиливала. Возможно, оттого, что у него двигались только ноги, корпус же, и голова, и прижатые к телу руки оставались в неподвижности, как у манекена в мастерской моей покойной мамаши.
Мы миновали поворот к порту; как я и ожидал, Эчеберья свёрнул направо и углубился в кварталы Тортоза Бенито — нескончаемые кривые улочки, двух- и трехэтажные домишки, кое-как выстроенные из известняка, глухие заборы и пыльные ветви персиков и олив над заборами. За этими неприступными оградами то и дело взлаивали цепные псы — более удачливые родичи тех, что бродили вечно полуголодными по городской свалке около Эстебан Бланкес. Я иногда обгонял Эчеберья, торопливо минуя многочисленные боковые улочки, дожидался его и снова обгонял. Я кружил вокруг него, словно хищник вокруг ничего не подозревающей добычи.
И все время помнил, что пока еще могу его остановить.
К монастырю Эчеберья вышел даже раньше, чем я ожидал. Неутомимый ходок этот студент, а ведь сразу и не скажешь. Я устроился за высокой и наименее смердящей кучей — по-моему, вывезенным строительным мусором — и приготовился наблюдать.
Рикардо Эчеберья вышел из окраинного переулка и стал торопливо спускаться в лощину по извилистой тропе. Солнце мало-помалу клонилось к отдаленным мусорным кучам на дальнем краю лощины. Только бы этот студент не стал выжидать до ночи, подумал я с неясным напряжением. Торчать здесь в темноте? Нет уж, увольте. Не стану я находиться рядом с Эстебан Бланкес ночью и парню этому не позволю. Возьму за шкирку и отведу в приход, к таким же, как он, обормотам с ветром в голове.
Откуда появились собаки (или волкособаки), я заметить не успел. Просто несколько мусорных куч у тропинки вдруг оказались сплошь в этих тварях. Их было много, десятки, и все они стояли вдоль тропы и молча глядели на Рикардо Эчеберья. Словно почетный караул на торжественном выходе короля в Эскуриале.
Впервые за последние час или два Эчеберья очнулся от своего непонятного оцепенения. Он завертел головой, оглядывая собачий караул, и крепче прижал к себе сверток.
Собаки молчали. Ни рыка, ни лая — могильное и оттого кажущееся зловещим молчание.
Противный и такой знакомый холодок прогулялся по моей спине — впервые за сегодня.
Эчеберья, как мне показалось, на дрожащих ногах шел мимо собак, и они тянулись к нему влажными носами, не издавая ни единого звука. Это было до жути неправильно, неестественно, невозможно — молчаливая стая! Холод, бездонный холод терзал мое тело.
Дыхание бездны.
Эчеберья скрылся за воротами. Собаки даже не пытались сунуться внутрь, покружили у щели и потихоньку потрусили куда-то в сторону. Я проворно вскочил и тоже поспешил к воротам. Собаки тотчас замерли, повернув головы в мою сторону, и мне вдруг показалось, что это не много существ, а одно — многоголовое и чужое.
Мороз стал злее, но не смог поколебать мою решимость. Мануэль Мартин Веласкес не нарушает собственных обещаний… По крайней мере, пытается в это верить.
Клочья потревоженной паутины шевелились на краях створок. Я разглядел впереди спину Рикардо Эчеберья — студент входил в храм. Меня он не замечал — по сторонам не глядел и ни разу за весь путь от Санта Розалины не оглянулся. Мягко и бесшумно я поспешил за ним.
