Журнал «Парус» №71, 2019 г. - Геннадий Петрович Авласенко
«Началось восстание…
И еще – через два часа подул с моря теплый и влажный темно-зеленый ветер.
…Проходили в широких плисовых шароварах и синих дабовых рубахах – приисковые. Были у них костлявые лица с серым, похожим на мох, волосом. И только непонятно, как неведомые руды, блестели у них округленные привыкшие к камню глаза…
Проходили длиннорукие, ниже колен – до икр, рыбаки с Зейских озер. Были на них штаны из налимьих шкур и длинные густые, как весенние травы, пахнущие рыбами, волосы…
И еще – шли закаленным каменным шагом пастухи с хребта Сихоте-Алин с китаеподобными узкоглазыми лицами и с длинностволыми прадедовскими винтовками.
Еще тонкогубые с реки Хора, грудастые, привыкшие к морским ветрам, задыхающиеся в тростниках материка рыбаки с залива Святой Ольги…
И еще, и еще равнинные темнолицые крестьяне с одинаковым ровным, как у усталого стада, шагом…»
Это – не народ, это уже масса, понимаете?.. «Костлявые лица», «привыкшие к камню глаза», «тонкогубые», «с одинаковым… как у усталого стада, шагом…»
И.В. Я понимаю… И вдруг – Матвеев, – выбившийся из стада.
А.Н. Он – всего лишь один из миллионов, и он хорошо впитал… точнее, пропитался… законами этого стада. Скажете, что эта моя реплика слишком груба?.. Но о стаде сказал даже не я, а Всеволод Иванов. А Виктор Кин выбрал двух молодых людей из этой массы и… не знаю… буквально напрашивается… «оживил» или «очеловечил» их…
И.В. Нарочито грубо расставляя акценты в повести…
А.Н. Главное то, что Виктор Кин всё-таки остановил революционную драку. Остановил, даже несмотря на убийство Жуканова и смутные намеки на темное прошлое светлых мальчиков с револьверами. Он – не безошибочный бог, в котором любовь к человеку начала свое восхождение к высшему проявлению искренности. Только начала, но всё-таки начала, понимаете?.. Знаете, чем, на мой взгляд, уникальны русские писатели? Что бы им не подсунули в виде «материала», у них все равно получается гоголевская «Шинель».
При всей кажущейся несправедливости, что, мол, есть люди, куда как в большей степени, чем Матвеев и Безайс, достойные любви, я снова повторяю: Бог – не раб справедливости, и единственная ошибка, которую может совершить талантливый человек – попытаться стать таким.
Ирина Владимировна, Вы уже давно поняли, что я не хочу и не буду защищать героя повести Матвеева. Тот же Павка Корчагин Николая Островского… не знаю… мне понятнее, что ли? Николай Островский, по крайней мере, объясняет нам, почему его герой стал таким. А вот о прошлом Матвеева и Безайса сказано расплывчато и вскользь… Они – революционная масса в гораздо большей степени, чем Павка Корчагин. Но я готов – опять-таки благодаря таланту Виктора Кина! – простить им обоим и это. Простить хотя бы потому, что если Вы взглянете на фигуру любого революционера со времен Великой французской революции 1789 года и кончая Великой криминальной революцией в России в 1991 году, Вы увидите буквально патологическое одиночество любого революционера как в кавычках, так и без них…
А ещё, Ирина Владимировна, я понимаю, что наш разговор немного затянулся, но давайте именно теперь попытаемся вспомнить «Формулу таланта»…
И.В. Хорошо. Но тут я хочу предупредить читателя, что, во-первых, Вы, Алексей Николаевич, конечно же (улыбаюсь!), не изобретали никакой «формулы». Во-вторых, Вы называете «Формулой таланта» библейский текст об Иосифе Прекрасном. В-третьих, Вы вкладываете понимание «формулы» в прочтение и понимание самого текста, предпочитая свести свои комментарии к минимуму…
А.Н. …Лучше бы их вообще не было! Знаете, я, например, никогда не смотрю фильмы на библейские темы, потому что считаю такие «художественные комментарии» к Библии – мягко говоря, явно лишними.
Теперь о самом этом библейском тексте. Давным-давно жил-был мальчик по имени Иосиф. Он был любимцем своего отца Иакова, не очень любил работать, а потому ограничивал свою деятельность только лишь доставкой продуктов братьям-пастухам и носил красивые разноцветные одежды. А еще Иосиф наушничал отцу о своих братьях и хвастался снами, которые видел с завидной регулярностью и в которых ему поклонялись не только братья, но даже отец и мать.
В конце концов братья решили убить Иосифа, и только заступничество Рувима спасло его от немедленной смерти. Братья раздели Иосифа, бросили его в пустой колодец, обрекая на медленную смерть, а дома показали Иакову вымазанную в крови козленка одежду любимого сына. Мол, Иосифа растерзал лев. Проходящий мимо караван купцов спаса Иосифа (не без участия другого брата Иуды), и так юноша попал в рабство в Египет. Там он сделался любимцем своего хозяина Потифара, и тот поручил ему управление своим домом. Но вскоре Иосифу выпало новое испытание: в него влюбилась жена Потифара. Иосиф отказался от близости с женщиной даже после того, как она пообещала, что он будет истинным владельцем дома и всех его богатств. Женщина, обиженная отказом, обвинила Иосифа в том, что он хотел добиться близости силой.
Но Бог не оставил Иосифа и в тюрьме. Когда в немилость к фараону попали его виночерпий и хлебодар и он заключил их в тюрьму, Иосиф разгадал их сны, то есть предсказал, что случится с ними. Вскоре странные сны стали сниться самому фараону, и он узнал о юноше, который умеет отгадывать самые сложные. Когда Иосиф сделал это, фараон счел, что именно он сможет справиться с надвигающейся на Египет бедой – голодом. Так Иосиф стал правителем уже не дома царедворца, а всего Египта. Кроме того, фараон дал в жены Иосифу египтянку Асенеф, дочь Потифера, что несомненным образом еще больше возвысило Иосифа.
Тут я не могу не заметить похожесть имен Потифара и Потифера. Если жена первого предлагала Иосифу некую иллюзию свободы и почти воровское счастье, то брак с дочерью Потифера дал ему власть действительную, а не мнимую…
И.В. Остановлю Вас на минуту, Алексей Николаевич. Если мне не изменяет память, раньше Вы именно здесь говорили о том, что у каждого писателя – своя «тюрьма». А выходит он на свободу либо благодаря жене Потифара, либо дочери Потифера.
А.Н. Дочь Потифера была дана Иосифу фараоном как факт признания его действительной свободы. Вот что важно. Но «много призванных и мало избранных».
И.В. С другой стороны, может быть, некие «жены Потифара» коварно предлагают писательской братии некие «магические таблетки» в виде предопределенных «истин за скобками»: необсуждаемых и непререкаемых?
А.Н. Ну, «женой Потифара» может быть не обязательно влюбленная женщина, а тюрьмой – стены из глинобитного кирпича. Ведь тюрьма бывает не только снаружи, но и внутри самого человека. Главное – самое главное! – в истинности той свободы, которую в итоге получает человек.
