Даниэль Клугер - Баскервильская мистерия
Впрочем, тут я хочу остановиться, потому что предисловие не должно превращаться в краткий пересказ содержания самой книги. Надеюсь, что достаточно заинтересовал вас и вы прочтете «Баскервильскую мистерию» с тем же интересом и удовольствием, с какими я ее писал.
Обращаю ваше внимание на то, что, конечно, не ко всем разновидностям детективной литературы применимы выводы, к которым автор пришел в результате. Речь идет почти исключительно о том поджанре, который называется «классический детектив». В некоторых случаях — о своеобразных гибридах: историческом и научно-фантастическом детективах. За рамками остались романы полицейский, политический, шпионский и некоторые другие, бесспорно, заслуживающие отдельного добросовестного исследования, а также история детектива и биографии самых известных писателей, работавших в этом жанре. Кроме того, в силу задач, которые автор ставил перед собой, в «Баскервильской мистерии» не анализируются классификация сюжетов и их особенности — кроме отдельных случаев.
В заключение хочу поблагодарить д-ра Илану Гомель, Павла Амнуэля, Аркадия Бурштейна, Зеэва Бар-Селлу, Леонида Словина, чьи советы и неизменно благожелательный интерес помогли мне закончить эту работу и представить ее на суд читателей.
Даниэль КлугерI. Ловля бабочек на болоте
С извечной скукой повседневной жизни меня примиряет существование красивых женщин и детективных романов.
Писать о первых — занятие, на мой взгляд, вполне бессмысленное и проигрышное, приходится писать о последних. Тем более, что между женской красотой и хорошим детективном романом есть внутреннее родство, имя которому — Тайна. Мнение Эдгара По, отца современного детектива, о том, что истинной красоте всегда присуща некая странность, указывает именно на это родство.
Ибо Тайна — другое имя Странности.
Тайна всегда иррациональна и мистична. Тайна — нечто, обжигающее нас потусторонним холодом, укрытое мерцающим покрывалом ирреального, скрывающееся, в конечном счете, за пределами нашего мира. Покров непроницаем для обычного зрения, для восприятия пятью органами чувств, дарованными человеку.
— Но позвольте! — скажет читатель этих строк (если таковой имеется). — Только что вы сказали, что Тайна есть элемент детектива. А герой детективного романа, сыщик — он ведь только и делает, что исследует тайну. И в финале преподносит ее нам в изящной упаковке логических умозаключений! Разве не так?
Что же, обратимся еще раз к уже упомянутому «отцу детектива». Тень «безумного Эдгара» будет постоянно витать над этими заметками, ибо именно его взгляд на какую-то долю секунды, на какое-то мгновение проник за покров им же обнаруженной Тайны и ужаснулся; ужаснувшись же, воспроизвел на страницах зыбкую игру теней, отражений… При том ведь все его произведения, даже самые странные, пугающие, исполненные чудес и сверхъестественных явлений — все они внешне строятся в соответствии с безукоризненной логикой: «Поскольку из А неизбежно следует Б, то…» — и так вплоть до последней буквы алфавита.
Но кроме безукоризненной логики сыщика в детективном романе сохраняется та иррациональная Тайна, о которой говорилось выше и которая никогда и ни при каких обстоятельствах читателю не раскрывается. Детективный роман содержит две категории, чрезвычайно близкие друг к другу, на первый взгляд — чуть ли не синонимы: Тайну и Загадку. Именно вторая любезно подносится читателю на блюдечке с голубой каемочкой. Однако суть ее, этой разгадки, прекрасно раскрывает венгерский литературовед Тибор Кестхейи, как уже было сказано в предисловии, прямо выводящий родсловную детектива из волшебной сказки: «Решение сказки всегда фиктивно. Да и не может быть иным — в детективе все происходит согласно стилизованным законам — и убийство, и расследование, и разумеется, доказательство вины преступника». Мы же здесь напомним еще и то, что волшебная сказка в родстве с мифом, и следовательно, детектив тоже кровнородственен с мифом.
Первая же категория — Тайна — остается скрытой — при том, что именно ее присутствие делает детектив не только не низким, но напротив — самым возвышенным литературным жанром.
И самым поэтичным.
Кому-то может показаться странным такое утверждение — во все времена детектив прочно записывали в масскульт, «pulpe», чуть ли не в китч.
Меж тем в числе его классиков и эстетов оказались и Р. Стивенсон и Т. С. Эллиот, Джон Макграфт и Николас Блейк, Дилан Томас и Жан Кокто, Г. Аполлинер и А. Версмеер, Бертольт Брехт и Хорхе Луис Борхес — писатели и поэты, составившие цвет современной мировой литературы. Выдающийся русский поэт Михаил Кузмин предпринял ункальную попытку синтеза двух жанров, поэзии и детектива, соединив в новелле «Лазарь» (последняя книга стихов «Форель разбивает лед») стихотворную форму с криминально-детективным сюжетом…
В эссе «Философия творчества» Э. По подверг беспристрастному анализу один из собственных поэтических шедевров — стихотворение «Ворон». Среди прочих постулатов, которые он вывел в этом эссе, выделим один: чтобы стихотворение оказалось действительно наполненным магией высокой поэзии, необходимо ощущение присутствия некоей тайны. Иными словами, тайна является обязательным условием высокой поэзии.
И значит, детектив насквозь пронизан поэзией. Только эта литература оперирует тайной как самоценной эстетической категорией. Тайна — вот истиный герой детектива.
Что же до репутации, то сошлюсь на слова одного из классиков жанра английского писателя Р. Остин Фримена: «В литературе другим жанрам место отводят на основании их шедевров, в то время как детективы оценивают по их отбросам».
Давайте восстановим справедливость: попробуем оценить детектив по шедевру, каковым безусловно является роман одного из отцов жанра Артура Конан Дойла «Собака Баскервилей».
Нет нужды пересказывать сюжет романа — читатели прекрасно его знают, если не по книге, то уж во всяком случае по регулярно повторяющейся российским телевидением экранизации с Ливановым и Соломиным. Сюжет — это и есть постепенное и последовательное раскрытие Загадки, решение логической задачи мастером-детективом.
Что же до Тайны, то, думаю, никто из читателей и поклонников этого романа не будет спорить с утверждением о страницах, насквозь пропитанных мистическим ароматом. Повторюсь: в самом сюжете никакой мистики нет, все строго логично и рационально. Откуда же привкус, откуда ощущение постоянного присутствия потусторонних сил, близости преисподней, inferno?
«Сцена обставлена как нельзя лучше…»
Итак, мы начнем не с собственно детективной истории. Прежде определим место действия.
«По обе стороны дороги поднимались зеленые склоны пастбищ, но впереди, за пределами этого мирного залитого солнцем края, темнея на горизонте вечернего неба, вырисовывалась сумрачная линия торфяных болот, прерываемая острыми вершинами зловещих холмов… Стук колес нашего экипажа постепенно замер, потонув в густом слое гниющей травы…»
«Перед нами поднималось крутое взгорье, поросшее вереском — первый предвестник торфяных болот. На вершине этого взгорья, словно конная статуя на пьедестале, четко вырисовывался всадник…»
Обратите внимание: едва эти первые отсветы Тайны обнаруживаются читателем, как тотчас вносится рациональное объяснение, имеющее отношение уже к категории Загадки: «Из принстаунской тюрьмы сбежал арестант, сэр. Вот уже третий день его разыскивают. Выставили сторожевых на всех дорогах.» Впридачу к этим словам доктор Уотсон тут же вспоминает о «деле Сэлдона», которым, оказывается, в свое время занимался Шерлок Холмс… Но напомним читателю цитированное выше утверждение Т. Кестхейи — насчет фиктивности объяснений. Прибавим к неподвижным фигурам всадников, стоящих на границе Дня и Ночи, Света и Тьмы (стражи Апокалипсиса?) кровавый цвет неба и загадочную Гримпенскую трясину, торфяные болота, которую всадники эти охраняют: «Где-то там, на унылой глади этих болот, дьявол в образе человеческом, точно дикий зверь, отлеживался в норе, лелея в сердце ненависть к людям…»
Если мало этого, обратим внимание на дополнительные характеристики: «Крутой склон был покрыт как бы кольцами из серого камня. Я насчитал их около двадцати.
— Что это? Овчарни?
— Нет, это жилища наших почтенных пращуров. Доисторический человек густо заселил торфяные болота…» К последней теме, кстати, автор обращается еще один раз: «Доктор Мортимер… нашел череп доисторического человека…» Позволю себе небольшое отступление:
«Я осматривал череп, обратив внимание на его свирепый оскал и словно живой еще взгляд пустых впадин.
