Андрей Ранчин - Перекличка Камен. Филологические этюды
1045
Между прочим, дневник Коломбины напоминает реальный известный дневник почти того же времени, принадлежащий Марии Башкирцевой. За это наблюдение я признателен А.А. Блокиной. Искренняя и глубоко индивидуальная пафосность и экзальтированность дневника Башкирцевой, получившего известность в культуре Серебряного века, превращается в штамп в тексте Коломбины. Недолгая любовь Маши Мироновой – Коломбины к Пете (он же пушкинский Петр Гринев и символистский Пьеро) проецируется на любовь Марии Башкирцевой к графу Пьетро Антонелли. Слова, коими Башкирцева повествует об охлаждении к Пьетро («Я отбыла свой срок и теперь свободна… до новой “мобилизации”. Наверное, я смогу полюбить лишь того, кто заденет мое самолюбие, польстит моему тщеславию»; «Итак, вы видите – я вовсе не любила Пьетро! Я даже не была влюблена. Потом я была совсем близка к тому, чтобы полюбить… Но вы знаете, каким ужасным разочарованием это кончилось» – Башкирцева М. Дневник. М., 1999. С. 220, 270), Коломбина добросовестно «переписывает» в свой дневник.
1046
При этом Грин становится жертвой сложной словесной игры, которую ведет с ним сам Борис Акунин. Себя железный террорист видит или хочет видеть «светло-серым», как дамасская сталь, хотя и обнаруживает с неудовольствием проступающую сентиментальную голубизну. Однако его партийная кличка-псевдоним (усеченная фамилия народовольца Гриневецкого) по-английски (green) означает «зеленый». Цвет, не предусмотренный в этико-психологической палитре знаменитого террориста – по крайней мере в применении к себе самому. На отечественном жаргоне, на языке фарцовщиков, «грины» (то есть «зеленые») – американские доллары. А в расхожем современном представлении террористы борются не за идею, а за длинный-предлинный бакс. Так образ рыцаря террора Грина, преломляясь в кривом зеркале нашего времени, превращается в зловещего наемного убийцу. Сам Грин об этих махинациях сочинителя, конечно, не ведает, хотя «Грин знал, что его кличка по-английски значит “зеленый” <…>». Ну, так он до самого конца не подозревал и о провокации Пожарского, совершавшего грязные убийства чистыми руками пламенных революционеров – и самого Грина в первую очередь.
Вероятный пример «межъязыковой» и «междуязыковой» игры (весьма изощренной!) – фамилия Линд, под которой таится до своего изобличения мадемуазель Деклик. В немецком существует слово «linde» – женского рода, что можно прочитать как указание на истинный пол таинственного и неуловимого преступника; «linde» означает ‘липа’ (дерево), а в русском языке одно из значений этого слова (точнее, омоним «липы – дерева») – ‘подделка, фальшивка’. Так что сведущему в немецком читателю дается шанс догадаться: а доктор-то поддельный! (На эту параллель сочинителю – сего текста, а не романа «Коронация…» – указала А.А. Блокина, в чем я ей весьма признателен.)
Мало того. В немецком же языке есть и прилагательное «lind», означающее «мягкий, теплый, приятный, нежный». Кому, как не женщине, пристали эти эпитеты?
1047
Между прочим, возможно, именно из «Войны и мира» «прокрался» в роман «Статский советник» жандармский офицер Смольянинов, видящий своей целью служение закону и благу. В толстовском романе имеется масон, «ритор» Смольянинов, приготовляющий Пьера Безухова к вступлению в братство, уведомляя, что цель масонов – «всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире» (т. 2, ч. 2, гл. III [V; 82]). По воле акунинской иронии масонская ложа превратилась в жандармское управление.
1048
«Клубное имя» у мистически мнительного немца тоже «блоковское»: «Розенкранц» перекликается с мистикой масонов-розенкрейцеров (и с драмой Блока «Роза и крест»), переводится же как «венчик из роз», намекая на поэму «Двенадцать».
1049
Сочинения двух поэтов написаны не Борисом Акуниным, а С. Гандлевским и Л. Рубинштейном, о чем и уведомляется читатель: «Автор благодарен Сергею Гандлевскому и Льву Рубинштейну, которые помогли персонажам этого романа – Гдлевскому и Лорелее Рубинштейн – написать красивые стихи».
1050
Особый случай – романы, построенные на параллелизме-чередовании событий прошлого и настоящего: «Алтын-толобас» (конец XVII века и наши дни) и «Внеклассное чтение» (исход XVIII столетия и современность). Прошлое и в них «аукается» с настоящим, и оба почти одинаково жутки. Наши дни оказываются «хуже» и «страшнее» не столько качественно, сколько количественно. Если в XVII веке над Либереей Ивана Грозного был убит всего один человек, то в наше суровое время тайник остались охранять целых два жмурика («Алтын-толобас»).
1051
Интервью Марине Муриной («Аргументы и факты», 1 ноября 2000 г., № 44 [1045]).
1052
Но все-таки именно почти клевещет. Победин здесь действует как герой интеллигентско-либерального мифа о государственниках-консерваторах-погромщиках, и этот миф подвергается «развенчанию-развинчиванию», нисходя до ничтожной роли простой сюжетной мотивировки. См. на сей счет вышеприведенное Отступление об идеологии.
1053
Для понимания современного политического подтекста этой подковерной борьбы необходимо вспомнить и о вражде федеральной Москвы и Москвы московской из-за поста главного столичного милиционера, и о том, что Юрий Михайлович не сразу подружился с Владимиром Владимировичем. (Напомню, что роман «Статский советник» создавался в конце 1990-х гг.)
1054
Е. Чудинова (Чудинова Е. Смерть Статуи Ахиллеса. Критика творчества Б. Акунина // http://www.chudinova.com.ru/id14_8.html) расценила прочтение аббревиатуры «Б.Г.» Долгоруким – «бэ гэ», а не «буки глаголь» – как очевидную и нетерпимую ошибку господина сочинителя. Однако же независимо от того, помнил ли автор «Статского советника» о названиях букв в старой азбуке (почти наверняка помнил!), ему была важна не историческая достоверность, а ассоциации с Борисом Гребенщиковым.
1055
В случае с воссозданием проклятых Богом городов наблюдается, естественно, не подлинное соответствие событиям наших дней, а соотнесенность с веяниями современности.
1056
Невзирая на сугубую условность «XIX века» в акунинских романах, рецензенты нередко отмечали как симпатичное свойство сочинителя именно воссоздание атмосферы «той эпохи» и точность деталей (напомним, – неотъемлемый признак реализма по Ф. Энгельсу). См., например: Вербиева А. Акунин умер, да здравствует Акунин! Последний из романов про Фандорина, первый – про Пелагию. [Рец. на романы «Коронация…» и «Пелагия и белый бульдог»] // Независимая газета. 2000. 18 мая. № 18. Д.В. Шаманский [Plusquamperfect (о творчестве Б. Акунина) // Мир русского слова. 2002. № 1] хвалит автора «фандоринского» цикла за талантливое воссоздание атмосферы старого времени. С. Дубин назвал достоинством акунинской прозы «отказ от реалий сегодняшнего дня с их разборками и коррупцией на всех уровнях общества» (Дубин С. Детектив, который не боится быть чтивом. С. 413). Оказались напрочь забыты и политическое убийство популярнейшего генерала и связанные с ним интриги («Смерть Ахиллеса»), и маньяк-убийца из «Особых поручений», и богатый урожай жмуриков, которому позавидовать могут Данил Корецкий или Алексей Воронин.
Если такие толкования появляются, значит, акунинский проект сработал…
М. Трофименков, указав на некоторые очевидные переклички с современностью, все же настаивает на том, что акунинская проза – отнюдь не памфлет, не травестирование настоящего под прошлое (Трофименков М. Дело Акунина). Может быть, и не травестирование, но в любом случае не повествование о минувших временах. Эпоха Фандорина – между собакой и волком; она простирается между прошлым и настоящим, то есть принадлежит иллюзорному миру.
1057
Впрочем, в частностях, порой весьма существенных, например в отношении покупательной способности различных денежных сумм в России 1870-х годов («Азазель»), или уже помянутого именования букв старой русской азбуки, или распорядка и меню десерта Борис Акунин делает ошибки действительно серьезнейшие, на что не преминул указать дотошный и строгий рецензент (Чудинова Е. Смерть Статуи Ахиллеса.). Здесь же делаются – на мой взгляд, не столь оправданные – упреки сочинителю в «совковости», проявленной, например, в трактовке быта и нравов царской семьи. Алексей Варламов в отклике на «Коронацию» (Указ. соч.) подметил грубые ошибки, свидетельствующие о незнании автором православного богослужения, молитв и обихода. В искажении картины старой России Бориса Акунина сурово упрекнула Т. Ульянова (Пародия на правду: Как обфандоривают Россию // Независимая газета. 2000. 15 июня. № 22). Обширный список акунинских анахронизмов – как лексических, так и исторических – привел Г. Коган [Анти-Фандорин (дата публикации 13 сентября 2002 г.) // http://www.russ.ru/20020913_kog.html]. На это ему справедливо возразил Лев Пирогов, заметивший, что «повести г-на Акунина не суть произведения, претендующие на историческую достоверность» (Ex libris НГ. 2002. 26 сентября).