Анатолий Луначарский - Том 2. Советская литература
Несколько слов о методах Серафимовича как художника, Серафимович — убежденнейший реалист. Он говорит в одном месте:
«Я твердо усвоил, что романтизм противоестественен. То, что не соответствует правде, меня в литературе всегда отвращало»16.
Действительно, правдивость — это сила Серафимовича. Его правдивость, однако, особенная. Он говорит:
«Я всегда боялся что-нибудь подсказать читателю, я хотел, чтобы мои образы, как зубами, схватили его и привели к должным выводам».
Как видите, Серафимович одновременно чуждается тенденциозности, чуждается белых и красных ниток в своем произведении, но в то же время прекрасно сознает, что образы должны убедительно приводить к определенным выводам.
Но для этого нужно соответствующим образом распределить наблюденный материал, сделать его выпуклее, значительнее, выдвинуть на первый план то, что важнее для цели, поставленной себе автором. Это делает Серафимовича представителем социалистического реализма. Он не фотограф, он проповедник, но проповедует он образами.
Проповедует он и тем, что показывает ужасы жизни, ужасы нищеты, ужасы подневольного труда, ужасы забитости женщины, ужасы невежества, мещанского лицемерия и т. д. и т. д. Временами Серафимович так ярко изображает эти ужасы, что его больно читать. Но это нужно, это «страшное» в жизни приковывает читателя, как голова медузы.
Серафимович совсем не похож на таких реалистов полуромантиков, как Флобер или Мопассан в его романах. Он показывает ужасы не для того, чтобы поделиться своим унынием, и не для того, чтобы растворить этот страх в совершенстве передающих его образов. Нет, Серафимович полон любви. Он полон надежды. Без этих двух чувств нет социалистического реализма.
Чем он беспощаднее обрисовывает уродство людей, чем более отвратительны их поступки, вытекающие из их жизни и положения, чем более они раздавлены, чем более свирепы кары, низвергающие их и заставляющие протестовать, тем сильнее звучит в глубине вера в возможность исхода и тем громче слышится биение сердца, полного симпатии к страдающему люду.
Серафимовичу повезло — он дожил до социалистической революции, он узнал ее, он пришел к ней. Вот почему поздние его произведения озарены солнцем революции. Отблеск этого солнца пышно и богато лег на весь путь Серафимовича, пройденный им тяжелой и размеренной поступью. Все те литературные памятники, которые построил Серафимович вдоль этого пути, навсегда останутся в русской литературе и, что еще важней, — в пролетарской литературе,
Художник пролетариата*
Мы с Александром Серафимовичем принадлежим к одному и тому же поколению — к тому поколению, к которому принадлежат старые большевики. Это поколение сыграло в истории пролетарской революции гигантскую роль, — все это знают. Это поколение возглавляется людьми-гигантами, подобными Ленину.
Относительно политической роли, которую это поколение сыграло и сейчас играет, двух мнений быть не может. Но для нас, которые ближе всего стоят к культуре и в особенности к литературе, возникает и такой вопрос: дало ли что-нибудь это поколение существенного и важного в деле построения пролетарской литературы, которая, как все сейчас понимают, имеет очень существенное значение в общей борьбе за коммунизм?
Когда-то, в сравнительно еще юные годы, я поднимал вопрос о пролетарской литературе, о ее развитии и изучении. Я встретился тогда с писателем, которого вы, Александр Серафимович, вероятно, тоже помните, — с Гариным-Михайловским. Гарин-Михайловский в одной беседе со мной сказал: «Ну, во всяком случае, если пролетарская литература когда-нибудь и придет, то ее создаст сам пролетариат, и только после победы. Сейчас пролетариат экономически и культурно слишком загнан и придушен, и он из своей среды выдвинуть своих собственных художников не может. А если интеллигенция может за пролетариат думать, то чувствовать за пролетариат она, во всяком случае, не может».
Действительно, пролетариат может развернуть такую высокую форму культуры, как литература, по преимуществу после своей победы, что не мешает, однако, тому, что существует МОРП — Международная организация революционных писателей, самый ценный отряд которой — пролетарские писатели, а они пишут в современной Германии, Франции и Соединенных Штатах, где, к сожалению, пролетариат победы еще не одержал. Да и русская пролетарская литература, развившаяся до Октября, дала немало выдающихся произведений.
Тут же можно сделать и оговорку относительно того, будто в пролетарской литературе не могут играть значительной, подчас ведущей роли те интеллигенты, которые являются перебежчиками из другого класса и которые со всей страстью своего сердца и со всей ясностью своего ума пришли к пролетариату — к классу, который несет с собой спасение человечеству. Наше поколение может назвать немного имен, но может назвать их с гордостью, — имен людей, которые послужили великими основателями пролетарской литературы. Таков Максим Горький, таков Александр Серафимович. И это не просто избранность — не то, что просто повезло, пофартило людям. Для этого нужно было проделать громадную работу, моральную работу над собой, и проникновенно изучить жизнь трудящихся.
Серафимович сразу обратил самое серьезное внимание на людей труда. Они пленили его — конечно, не своей внешней красочностью, не романтикой своей жизни, не увлекательностью сюжетов, которые давала их судьба, а тем, что он видел в них страдающую и великую силу и что будущее этой силы он уже прозревал, благодаря Марксу, которого он читал. И, начавши с описания великого трудового ада, в котором находятся трудящиеся, Серафимович потом с бьющимся сердцем следит за всей дорогой пролетариата1. Он с ним во время его восстания. Он с ним во время унизительной кары, которая выпала ему на долю. Он с ним в 1917 году.
И со славой изгнан был Серафимович из среды писателей-интеллигентов. Они воображали, что они исторгнут его с бесславием, но на самом деле они при этом обратным ударом своего выстрела были сброшены в такую пропасть, что те из них, которые потом выбрались, должны быть очень благодарны судьбе за то, что не оказались там погребенными.
Для Серафимовича этот разрыв означал одно: он хлопнул дверью и, выйдя из этого узкого старого круга, занял окончательно новое место в новом мире.
И в лагере пролетариата он не остался праздным. Он был замечательным образцом исследователя и корреспондента пролетарского фронта и пролетарского тыла. В довоенное еще время Серафимович в широком полотне «Город в степи» описал развитие капитализма в нашей стране и те процессы, которые определили дальнейший ход революции.
После революции 1917 года работа Серафимовича кульминируется в «Железном потоке». Всякий из нас с величайшим волнением читал эту скорбную и радостную, страшную и светлую эпопею борьбы за жизнь и смерть между старым и новым миром.
Громадный мировой железный поток продолжает двигаться вперед. По-прежнему он окружен врагами и опасностями, по-прежнему путь его предопределен глубоко продуманной тактикой. Все еще идет по краям его процесс разложения. По-прежнему есть еще и внутренняя опасность. Этот железный поток — коммунистический железный поток, и вожди его, отраженные в свое время в эпопее Серафимовича, играют мировую роль и вырастают перед нами в колоссальные фигуры.
В этом железном потоке, в этой великой армии шагает и теперь вместе с нами ветеран пролетарской литературы — т. Серафимович.
Тов. Серафимович — один из старейших наших знаменосцев, один из старейших наших трубачей, зовущих нас на борьбу, и этим т. Серафимович создал себе такую славу, к которой не может прибавить какой-либо новый блеск никакое слово, в том числе и мое слово.
Одно только прибавило блеск к этому фактическому положению Александра Серафимовича — это похвала руководящего центра той армии, к которой принадлежит Александр Серафимович, — Центрального Комитета Коммунистической партии2. Поскольку Центральный Комитет назвал «Железный поток» классическим произведением, т. Серафимович действительно получил в день своего семидесятилетнего юбилея отличие, которое обязывает его жить долго и жить плодотворно.
В.В. Каменский. К 25-летию литературной деятельности*
Поэт Василий Васильевич Каменский, которого я, можно сказать, еще как будто вчера помню таким невообразимо молодым, искрящимся и звонким «будетлянином»1 с какой-то неожиданной быстротой оказался уже почтенным 25-летним юбиляром!
Сравнительно недавно он издал свою автобиографию в виде небольшой книжечки, которую назвал «Путь энтузиаста»2.
