Том Шиппи - Дорога в Средьземелье
434
Пророчество Мелиан о сыновьях Феанора, которые в своем поведении руководствовались исключительно требованиями принесенной ими клятвы — воевать с каждым, кто заполучит тот или иной из сильмарилов и не передаст его им по доброй воле. Мелиан почувствовала, что сыновья Феанора опасны, еще до того, как узнала о клятве и о тех преступлениях, которые сыновья Феанора уже успели совершить («Сильмариллион»).
435
Когда Валар/ы/ обратились к Феанору с просьбой отдать им сильмарилы ради восстановления отравленных Морготом Двух Деревьев Света, Феанор отказался, объясняя свой отказ тем, что расставание с сильмарилами убьет его и он станет первым из эльфов, убитых на земле Валар/ов/, на что Вала/р/ Мандос возразил: «Не первым». Через несколько абзацев выясняется, что в то время, когда он произнес эти слова, Моргот уже успел убить короля Нолдор/ов/ Финвэ и украсть сильмарилы («Сильмариллион»).
436
Фингон в одиночку отправился на поиски плененного Морготом Маэдроса, нашел и спас его. Этот подвиг действительно описан довольно лаконично: «…один, ни с кем не посоветовавшись, пустился он в путь… высоко взобрался он на отроги Тангородрима» («Сильмариллион», «О возвращении Нолдор/ов/»). Что касается «прыжка Берена», то Берен совершил этот подвиг, когда на него и Лутиэн напали сыновья Феанора. Один из них схватил Лутиэн и хотел было ускакать с нею прочь, но Берен вспрыгнул на круп его коня и остановил его («Сильмариллион»).
437
«На холодном склоне холма…» — последняя строка стихотворения Китса La Belle Dame sans Merci. В оригинале: On the cold hill's side. (См. прим. [10] к гл. 3).
438
Ср. с Сэмовым «Стихотворением о тролле», где есть строчка the skin о'ту nuncle Tim: здесь стоит nuncle вместо правильного uncle («дядя»). Много лет спустя в одной из научных работ Толкин специально отметил, что в «Сэре Гавэйне» вместо aunt («тетя») употреблен вариант naunt. «Словарь хаддерсфилдского диалекта» У. Хэя 1928 г. (см. с. 177, выше) показывает, что произношение nont вместо aunt встречается, как правило, у более пожилых информантов. Как это часто бывает, древнеанглийская форма сохранилась здесь до наших дней только в составе одного из простонародных наречий, существующих в рамках современного английского. — Т. Ш.
439
Кристофер Толкин указывает, что это соответствует также принятому некогда на факультете английского языка Лидсского университета разделению методов обучения на метод «А» и метод «Б»: «Б» — готское bairka, «береза», «А» — древнеангл. ас, дуб». «Б» — «языкознание», «А» — «литература». Когда я писал эту главу, я еще не отдавал себе отчета в том, что использую до сих пор актуальный метод «Б». Впрочем, метод «А» тогда уже не применялся. — Т. Ш.
440
Эней — герой греческой и римской мифологий, троянец, участник Троянской войны. После поражения Трои, по одной из легенд, попал в Италию и основал Рим. Эта легенда была взята за основу Вергилием для поэмы «Энеида». По Вергилию, в италийском городе Кумы Эней встречается с кумской сивиллой и с помощью магической золотой ветви сходит в Ад, где узнает о своей судьбе и судьбе своих потомков.
441
Джессика Йитс подробно рассматривает «ядро» этой поэмы в своей статье о ней (J. Yeats. The Source of «The Lay of Aotrou and Itroun», в кн.: Leaves from the Tree: J. R. R. Tolkien's Short Fiction, ed. Alex Lewis (London: Tolkien Society, 1991), p. 63–91). По ее мнению, вполне возможно, что источником для Толкина и для Уимберли послужила вышедшая в 1878 г. книга Т. Кэтли. (Т. Cathley) The Fairy Mythology. — Т. Ш.
442
За время, которое миновало с момента опубликования этого параграфа, некто Джон Д. Рэйтлифф из Милуоки, Висконсин, сообщил мне, что «Последний корабль не был написан в 1962 г., но является пересмотренной версией стихотворения «Фириэль», которое впервые было напечатано в 4–м томе (1934) альманаха The Chronicle of the Convents of the Sacred Heart, на с. 30–32. Этот альманах выходил под эгидой монастыря в Рохэмптоне. Архивистка этого монастыря, сестра Джоан Лавдэй, сделала для Рэйтлиффа копию, которую тот любезно согласился предоставить в мое распоряжение. Однако сравнение этих двух вариантов показывает, что между 1934 и 1962 годом многое изменилось. Больше всего бросается в глаза, что тон ранней «Фириэли» гораздо оптимистичнее, нежели тон «Последнего корабля». Здесь блекнет не солнечный свет, а лишь «видение», и последние две строфы говорят не об отказе от радостей и уходе в смерть, а, наоборот, о погружении в жизнерадостную деятельность. Концовка позднего стихотворения — «И никого теперь не зовет/ песня в дальние дали», а более раннего — «…пожалуйста, передайте мед!» Следовательно, «Последний корабль» относится к «Фириэли» примерно так же, как «Морской колокол» к «Лунатику»: он свидетельствует о сгущении тьмы, о растущей неуверенности. Я должен добавить, что г–н Рэйтлифф придерживается того мнения, что в «Приключениях Тома Бомбадила» лишь некоторые стихотворения написаны сравнительно поздно, и неизвестно, сколько ранних версий скрывается от нас в каких–нибудь малоизвестных периодических изданиях или за псевдонимами. — Т. Ш.
443
В процитированном стихотворении остается неясно, куда же в конце концов исчез Том Бомбадил:
…и с рассветом Том ушел — как и не бывало.Так проходит легкий сон — и потом не помнят:то ли был он, то ли нет, ничего–то в нем нет.И никто не услыхал Бомбадила Тома,ну, а утром дождь прошел, смыл следы у дома.Возле Мита тишина, Осека молчала,и не слышали шагов утром у причала(344).
Первое стихотворение заканчивается свадьбой Бомбадила.
444
В русском переводе О. Смирницкой Напасть — заградительная решетка. В мире мертвых все названия значащие (например, палаты великанши Хель, владеющей миром мертвых, зовутся Мокрая Морось, а полог — Злая Кручина) (МЭ. С. 49).
445
Яблоки Мертвого Моря — мифологические плоды, описанные, например, у Иосифа Флавия. Снаружи они привлекательны, а внутри у них — дым и пепел. Равнинные Города — Содом и Гоморра (на месте которых, как считается, возникло Мертвое Море). Об этих «яблоках» упоминает Байрон в «Чайльд Гарольде» (III, 34): Like to the apples on the Dead Sea shore, / All ashes to the taste («Как яблоки с берегов Мертвого Моря — сплошь пепел на вкус»).
446
Лучше всего об этой теории рассказано в И. на с. 42–45 (Карпентер рассказывает, что Льюис всегда ценил и уважал миф. В юности он увлекался скандинавскими мифами. В 1931 г. произошла во многом решающая беседа между членами кружка, посвященная вопросу о реальности мифа. Льюис ценил миф, но считал, что к действительности мифы отношения не имеют. Он говорил, что мифы — это «ложь, пропетая серебряными трубами». Однако в тот день Толкин решительно возразил ему на это. Давая имена вещам, утверждал он, люди видели в вещах не то, что мы сейчас. За каждой вещью стоял миф. Мир был населен множеством мифологических существ. И уже одно это указывает на то, что в мифах содержится истина, поскольку человек по своей природе — не лжец. — Пер.). См также эссе «О волшебных сказках»(347) — Т. Ш.
447
Ильмен — в мироустройстве «Сильмариллиона» Высшее Небо — область, где находятся звезды.
448
Early South English Legendary, ed. Horstmann. Life of St. Brendan. Lines 53–56. — Т. Ш.
449
Sir George Webbe Dasent. Popular Tales from the Norse (Edinburgh: David Douglas, revised edition 1903). P. xx. Первое издание — 1859 г. — Т. Ш.
450
См.: John Butt and Kathleen Tillotson. Dickens at Work (London: Methuen paperback, 1968). P. 116. — Т. Ш.
451
Лекция, получившая позже название «Тайный порок», была прочитана Толкином в Оксфорде в 1931 году. Вот ее начало:
«Моя сегодняшняя тема весьма щекотлива. В самом деле: я намерен не более и не менее как прилюдно открыть свой тайный порок. Если б у меня хватило дерзости сразу обратиться к подобной теме, я мог бы назвать свою лекцию «Словом о Новом Искусстве или Новой Игре». Однако, располагая определенными сведениями, полученными случайно, а также некоторыми мучительными признаниями, я имею серьезные основания подозревать, что этот порок, хоть и тайный, довольно распространен; во всяком случае, первые шаги по такому пути делали очень многие люди, причем независимо друг от друга. Но те, кто ему подвержен, как правило, столь застенчивы, что даже друг с другом редко делятся плодами своих трудов, и потому не знают, кто из них гениальный игрок, а кто — великолепный «примитивист», и чьи отвергнутые миром труды, хранящиеся в ящиках письменных столов, могли бы за баснословную цену приобрести американские музеи — в грядущем, когда такое «искусство» наконец получит признание. Хотя вряд ли, конечно, признание будет всеобщим: слишком медленная и трудоемкая это игра; не думаю, что даже самый пылкий ее поборник сумеет за всю свою жизнь создать более одного настоящего шедевра, да еще, может быть, нескольких блестящих набросков и черновиков в дополнение к нему»(363).
