Внутренний СССР - Руслан и Людмила
Многие современные “рыцари парнасских гор”, изо всех сил стараясь насмешить толпу, развернулись вовсю. Но народу уже не до смеха.
Третье наставление — для тех, кто не только пылко любит Люд Милый, но и готов ради его счастья пойти прямым путем. Таких немного. Это те, кто способен осознать, что для освобождения Людмилы обоюдоострый меч Различения важнее шапки-невидимки “Священного писания”. Действительно, одевая на свою голову шапку с догматами веры, народ теряет свою национальную душу, поскольку истина, по мере того, как становится безрассудной верой, вводит в самообман. И тогда собственное видение мира (мировоззрение) утрачивается им до такой степени, что не только Черномор не может отличить его от других народов, но и сам народ перестает видеть себя ярко выраженной индивидуальностью. Такова технология похищения “красавиц”, благодаря которой любой народ становится невидимым, то есть превращается Черномором в часть толпы с библейской логикой социального поведения. Людмила убедилась в этом, как только примерила шапку Черномора.
Догадываясь о существовании подобного процесса, современник Пушкина, русский философ, поэт, публицист А.С.Хомяков в статье “Мнение русских об иностранцах” с горечью как-то заметил:
«То внутреннее сознание, которое гораздо шире логического и которое составляет личность всякого человека так же, как и всякого народа, — утрачено нами. Но и тесное логическое сознание нашей народной жизни недоступно нам по многим причинам: по нашему гордому презрению к этой жизни, по неспособности чисто рассудочной образованности понимать живые явления и даже по отсутствию данных, которые могли бы подвергнуться аналитическому разложению. Не говорю, чтобы этих данных не было, но они все таковы, что не могут быть поняты умом, воспитанным иноземной мыслию и закованным в иноземные системы, не имеющие ничего общего с началами нашей древней духовной жизни и нашего древнего просвещения.
(…)… формы, принятые извне, не могут служить выражением нашего духа, а всякая духовная личность народа может выразится в формах, созданных ею самой».
Пушкин выразил эту же мысль в “Домике в Коломне” кратко, опрятно и точно:
Что вся прочла Европа —Нет нужды вновь беседовать о том!
Во все времена в России были люди, пылко и страстно любившие Люд Милый. Однако, любовь и страсть — это далеко не одно и то же, тем более если эти чувства проявляются в отношении народа. Страсть не только мешает любви, но может принести неисчислимые страдания и тому, кто любит, и самому предмету любви. Отсюда следовать страстям в деле любви — губительно, и Пушкин проводит эту мысль тонкой канвой через весь текст поэмы. Так, в Песне первой у Руслана еще не любовь к Людмиле, а «страстная влюбленность»:
Но, страстью пылкой утомленный,Не ест, не пьет Руслан влюбленный
При этом на поверхности — одни «восторги», которые Руслан «чувствует заранее», а душа — мертва:
И замерла душа в Руслане…
Не лучше и соперники Руслана:
В душе несчастные таятЛюбви и ненависти яд.
Если страсть принимается за любовь, то действительно от любви до ненависти один шаг.
Не мог отличить страсть от любви и Финн, пока не овладел предметами мудрости высокой. Поэтому, даже после десяти лет поисков «опасности и злата» ради того, чтобы… «заслужить вниманье гордое Hаины», любви нет по-прежнему, а значит, нет и понимания, но зато:
Сбылись давнишние мечты,Сбылися пылкие желанья
Далее, как и должно, воздаяние по заслугам:
Пред нею, страстью упоенный,Безмолвным роем окруженныйЕё завистливых подруг,Стоял я пленником послушным
Сорок лет потребовалось Финну не только для того, чтобы, овладев знаниями дивной науки, таившейся меж “пустынных рыбарей” его родины, подняться на уровень понимания жречества, но также и для того, чтобы осознать губительность страсти для настоящей любви. В первом издании “Руслана и Людмилы” 1820 г. после слов Hаины:
Герой, я не люблю тебя!
есть прямое предостережение Руслану на этот счет:
Руслан, не знаешь ты мученьяЛюбви, поверженной навек.Увы! Ты не сносил презренья…И что же, странный человек!И ты ж тоскою сердце губишь.Счастливец! ты любим, как любишь!
Страсть к биороботу, “гремевшему красотою”, никогда не могла вызвать ответной любви, но при подходе к этому делу с позиций высокой науки можно перепрограммировать биоробота на новую страсть. Только овладев технологией такой “любви”, Финн убедился, что имеет дело не с человеком, а с уродом-биороботом.
Но вот ужасно: колдовствоВполне свершилось, по несчастью.Мое седое божествоКо мне пылало новой страстью.Скривив улыбкой страшный рот,Могильным (не живым. — Авт.) голосом уродБормочет (не говорит. — Авт.) мне любви признанье.Вообрази мое страданье!. . . . . . . .Она сквозь кашель (какие-то сбои,хрипы в системе: авт.) продолжалаТяжелый страстный разговор
Далее идет программа, набор фарсовых, театральных, стандартных фраз, долженствующих свидетельствовать о любовных признаниях:
Так, сердце я теперь узнала;Я вижу, верный друг, оноДля нежной страсти рождено;Проснулись чувства, я сгораю,Томлюсь желаньями любви…Приди в объятия мои…О милый, милый! умираю…
Финн осознал губительность страстей, не позволивших ему подняться на дело, которое суждено исполнить Руслану. Почему же Руслану, а не Финну? Всякой истине — свое время. Принесший же истину заблаговременно в общество, чуждое стремлению к её познанию, может быть признан им безумным под влиянием страстей, которыми толпа руководствуется в своих оценках.
По поводу губительности страстей в Коране сказано (сура 23):
71 (69) Или они не признали своего посланника и стали его отрицать?
72 (70) Или они говорят: “У него безумие”, — да, приходил он к ним с истиной, но большинство их истину ненавидит.
73 (71) А если бы истина последовала за их страстями, тогда пришли бы в расстройство небо, и земля, и те, кто в них.
Только познав «закон времени» (второй, хронологический приоритет), Финн смог подняться на уровень первого (мировоззренческого, методологического) приоритета обобщенного информационного оружия и средств управления и овладел способностью предвидеть время встречи с Русланом, то есть вести прогнозную работу. Это время в поэме указано Пушкиным довольно точно — конец XX века:
Уж двадцать лет я здесь одинВо мраке старой жизни вяну
Со времен появления христианства — экспортной модификации иудаизма — прошло двадцать веков. Этот длительный период святорусское жречество вынуждено было пребывать в глухом подполье (пещере), чтобы сохранить и передать Руслану знания, необходимые для победы над Черномором, не понимающим «закона времени».
Но, наконец, дождался дня,Давно предвиденного мною.Мы вместе сведены судьбою;Садись и выслушай меня.
Весь дальнейший рассказ Финна о своей судьбе — это урок Руслану, которому до встречи с Черномором еще предстояло пройти период соперничества с пылкими и страстными любовниками. Любили пылко и страстно Люд Милый (народ русский) многие: славянофилы, западники-либералы и монархисты, социалисты-утописты и коммунисты-марксисты. Также пылко и страстно клянутся сегодня в любви к народу демократические тоталитаристы. Но все они — лишь «соперники в любви», не способные понять «девичье сердце», воспринять и осознать то, что таится в глубинах души народной. Это под силу лишь тем, кто овладел всей полнотой знаний и кто способен помочь народу жить на основе Различения, даваемого Богом каждому непосредственно. Вот тогда народ и сам сможет сказать самую большую правду о самой большой лжи истории. И к таким людям третье наставление Пушкина:
Но вы, соперники в любви,Живите дружно, если можно!Поверьте мне, друзья мои:Кому судьбою непременнойДевичье сердце суждено,Тот будет мил на зло вселенной
Пушкин предсказывает, что «девичье сердце» будет с теми, кто поднимется на самый высокий уровень понимания — уровень первого (мировоззренческого) и второго (хронологического) приоритетов обобщенных средств управления. А что же делать остальным, понимающим меньше? Пушкин не забыл и о них, дав читателю представление об их мере понимания в первом издании поэмы через предмет их утешений:
