Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6
Совершенно не важно.
Барсуков встал. Птаха схватила его за руку, вцепилась в его руку, повисла на его руке — и больше не выпускала. До самого дома…
Впрочем, так просто уйти им не дали.
* * *— Документики, — попросил мент, жуя гамбургер.
Откуда он взялся? Подошёл не с вокзала, а со стороны завода «Госметр». Ремень под брюхом, фуражка на затылке. Капитан такой-то, транспортная милиция, линейный отдел.
— Нету с собой, — сказал Барсуков по-наглому.
Мент улыбнулся:
— Ай-ай-ай. Пассажир без документов — непорядок.
— Я не совсем пассажир…
— А фамилия у вас есть, не совсем пассажир?
— Бар… Лисицын.
— Бывает. Кстати, у моего бати под Кишинёвом такая охота — ммм! Кабаны, зайчишки. Фазаны непутаные — сами в силок лезут, в очереди выстраиваются… Так вот, гражданин хищник, объясните, если сможете, на каком основании, куда и зачем вы тащите эту девочку? — Он погладил Птаху по голове.
Она отдёрнулась. Ненависть в её глазах кого другого с ног бы сшибла.
К разговору спешил давешний инвалид, терзая коляску. Кричал ещё издали:
— Казимирыч! Не обижай хорошего парня! Это из своих, я его знаю!
— Ручаешься?
— Зуб даю, — ощерился калека, подъехав.
— Что ты можешь мне дать, кормушка щербатая? Вот он шныряет тут без паспорта, без проездных документов, успел подружиться с ребёнком, и всё это — не спросив разрешения. Нельзя у нас без разрешения. Без моего разрешения. Я его конкретно понимаю, мужчина любит девочек. Кто их не любит — маленьких, доверчивых… Это нормально.
Мент обращался к попрошайке, словно никого другого и не было рядом. Барсуков, между тем, тоже всё понимал «конкретно». Нарвался на местного феодала, взявшегося править и суд вершить. По-русски — пахан, хоть и в форме. Так ведь в форме оно даже сподручней.
— …Но мы тут живём дружно, у нас тут эта, как её… гармония, — продолжал «феодал», слизывая с бумажки кетчуп. — У нас всё на учёте и контроле. Ты говоришь — он свой, а таких вещей не знает… Я вынужден, просто вынужден доставить его в дежурку на предмет установления личности. Подержим сутки-двое в «обезьяннике»…
Милиционер, кряхтя, выудил из ботинка носовой платок и тщательно протёр руки.
От разговора пованивало, если не смердело.
— Погоди, старшой… — начал было нищий, но Барсуков вмешался:
— Вспомнил, товарищ капитан! У меня есть студенческий.
Он полез в сумку, замешкался, что-то там химича, а затем подал начальнику блокнот, зажав пальцем страницу. Тот задумчиво глядел секунду-другую.
В блокнот были вложены студенческий билет и пятисотрублёвая купюра.
— Это чуть меняет дело, — просветлел капитан, раскрывая корочки. Скользнул равнодушным взглядом по фамилии. — Ага, Барсуков… Лисицын, значит, творческий псевдоним. Здесь это почему-то не отражено… Короче, не хватает ещё пары таких же, — кивнул он на купюру. — Исправь.
— Не, ну командир! — взбунтовался Барсуков. — Многовато!
— С дуба рухнул, студент? Она ж малолетка. На Московском такие до десяти «штук» стоят.
— За полторы «штуки» можно двоих купить прямо возле метро. Или даже за горячий обед, а за коробку зефира они вообще что хочешь тебе сделают!
— Можешь купить — покупай. В другом месте…
И пошёл торг. Барсуков отдал бы и две, и три тысячи — всё бы отдал, что с собой было, — однако словами управляла гнусная ситуация. Если б этот опогоненный хозяйчик заподозрил, что девочку уводят насовсем — всё бы погибло.
Наглядный пример разложения государственной власти в эпоху господства денег, хоть курсовик по экономике пиши.
Калека, слава Богу, помалкивал: должно быть, сочувствовал Птахе. Видел, КАК она держится за Барсукова. Мент этого не замечал, не та жизненная школа. Хотя, возможно, инвалид просто отрабатывал сотню, которую получил за короткий разговор по душам…
Сошлись на тысяче — как и было предсказано.
— Девчонку вернуть не забудь, — напутствовал товарищ капитан. — Двух часов хватит? Проверю.
Было ясно, что он выбросит юродивую малолетку из памяти, едва шальная тыща осядет в милицейском общаке.
Город на пескеПрилично одетый молодой человек и юная оборванка чинно, рука об руку, идут к Лиговке: там они сядут на трамвай и доедут до метро. На эту парочку откровенно посматривают — слишком велик контраст.
Что ж я делаю, думает молодой человек. Она ж тут неплохо устроилась. Вокруг старый город, всегда есть где заночевать. Рядом гостиница с роскошными стоками. Спит на полу, завернутая в газеты, днём побирается. Живёт в симбиозе со взрослыми бомжами. «Гармония» у них… Может, и пользовали её уже — за «пятихатку», максимум за «штуку», осевшую в карманах какого-нибудь дяди в милицейской форме… а то даже «за так»…
Романтика!
Но до чего же зыбка земля под нашими ногами… Вот вам ребёнок, недоверчивый до крайности. Девочка, ждущая от взрослых только гадостей. И оказалось — достаточно сказать, что ты её брат, чтоб она пошла с тобой куда угодно. Отчаяние и надежда двигают людьми, приводя кого-то к гибели, а кого-то к спасению… Так куда герой этого рассказа ведёт маленькую жертву?
Всего лишь к себе домой.
Дальнейшее — в тумане.
Предстоит каким-то образом легализовать барышню, изводит он себя тоскливыми думами. Временно прописать, в школу определить. Логопеда найти… И всё — на обмане, иначе никак. С детдомом не свяжешься, опеку не оформишь. Проблемы, проблемы… Мать убедить — ох, проблема! А также скрывать собственную мать от Птахи — сколько удастся… Дурдом!
И ещё — как быть с дипломом?
Похоже, кругом задница. Новая зыбучка. Единственное, что он реально может сделать, это почистить её любимый бубенчик, вернув талисману голос…
А Мотылькова, впорхнувшая в жизнь молодого человека, наоборот, ни о чём особенном не думает; она просто счастлива. Знала, что брат придёт, — и он пришёл. Брат был заперт, но она выпустила его. Это случилось ночью, совсем недавно. Он бился в закрытые ворота, пачкая руки грязью, пытался открыть их маленьким смешным ключом, плакал и ругался… она нашла в воротах дверцу и открыла. Всё — для него. И пусть её утром побили за то, что она кричала во сне. Она-то знала — никакой это был не сон!
Сейчас Мотылькова жалеет об одном: что её не видят детдомовские.
Во рту — вкус шоколада. До сих пор.
* * *…Проходя мимо открытого дворика, отделённого от улицы лишь газоном и железной изгородью, он замечает большую благоустроенную песочницу с домиком в форме ракеты. Малыши копошатся в песке, ссорятся из-за игрушек. Кто-то, наоборот, объединяется в строительные бригады — строят замки и города.
На песке…
Молодой человек застывает, загипнотизированный этой картиной.
Родители — идиоты! Ничего не понимают. Слепо доверяют — чему? Ведь в любую минуту, в любую секунду…
Земля под ногами вздрагивает, как спина гигантского животного, как панцирь черепахи, на которой стоит мир. Страшная трещина бежит по асфальту. Упасть на четвереньки, закрывая собой сестру… он справляется с паникой. Это разум дал трещину, а вовсе не старый асфальт, изуродованный давними морщинами. Просто трамвай прошёл. Просто метро в глубине напомнило о себе; а может, где-то обрушили дом, назначенный на снос.
Барсуков опускается на корточки и разворачивает девочку к себе. Руки его дрожат.
— Прости меня, — произносит он сквозь спазмы в горле.
Прости и помилуй, зачем-то добавляет он мысленно. Прости и помилуй меня, грешного…
Она вдруг целует брата в ухо. Неловко и быстро, как птичка клюнула. Он отшатывается:
— Ты чего?
— Ты хороший.
— Не делай так больше.
Она смотрит долгим взглядом на детскую площадку и бормочет:
— Жизнь удалась… Элита чёртова…
Он цепенеет. Не знает, как реагировать… что спросить… Спрашивает она — забрасывает его милыми детскими вопросами:
— А где твоя, ну, эта… на голове… — показывает, как надевают кепку. — А чего ты тогда плакал? «Это — всё. Не могу больше…» А что такое элита? Не плачь, пожалуйста! Я это… тут… смотри… вот…
И пока изумление в его глазах сменяется пониманием, а понимание — ужасом, она, хихикая, достаёт из куртки ту тысячу, которую незаметно увела из кармана зловредного мента.
Владимир Томских
Мусоропровод
Рассказ[1]НЕ ВСКРЫВАТЬ! В СЛУЧАЕ ПОЛОМКИ НЕМЕДЛЕННО ОБРАТИТЬСЯ В СЕРВИС-СЛУЖБУ КОМПАНИИ «МЭЛОУН ИНК.» (НОМЕР ВИДЕОФОНА — 335DFG47).
Джим Элри с недоверием перечитал надпись, почесал затылок и, хмыкнув, потянулся к чемоданчику с инструментами.
