Главная русская книга. О «Войне и мире» Л. Н. Толстого - Вячеслав Николаевич Курицын

Вячеслав Курицын

Главная русская книга

О «Войне и мире» Л. Н. Толстого

Москва

2024

Редактор Андрей Курилкин

Редактор издательства Алла Гладкова

Художественный редактор Валерий Калныньш

Верстка Оксана Куракина

Корректор Елена Плёнкина

Издательство «Время»

http://books.vremya.ru

[email protected]

Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2024

© Вячеслав Николаевич Курицын, 2024

© «Время», 2024

* * *

Сергею Титинкову

От автора

«Войну и мир» я обнаружил в домашнем книжном шкафу полвека назад, в восьмилетнем возрасте, и был заворожен валом французского языка на первых страницах. Я пробовал читать и сам текст, и перевод, ничего в них, разумеется, не понимал, но помню, как раз за разом открывал коричневый том, чтобы убедиться, что французский на месте, что мне не привиделась такая причудливая книга. «Война и мир», как вы знаете, переведена на десятки наречий, но в подавляющем большинстве изданий французский не сохраняется, тоже сразу переводится на сербский, итальянский или турецкий, и читатель лишается этого удивительного, принципиального для шедевра Толстого двуязычия. То есть, с первых же страниц читает какую-то другую книгу.

Я листал ее дальше, всякий раз притормаживал на диковинной карте Бородинского боя, где поверх собственно карты, поверх речек и сел, поставлены такие будто бы штампы с разъяснениями: «Предполагаемое расположение французов», «Действительное расположение французов» и то же самое с русскими. Я видывал уже и другие книжки с картами, но эта была особенной, как бы сама себя опровергала. И есть еще в книжке шифр, благодаря которому Пьер Безухов превращал свое имя в 666! Я читал к тому времени конандойловых «Пляшущих человечков», встречал игры с числами в детских книгах, но тут-то Лев Толстой, странно обнаружить такую игру у настоящего великого писателя.

Я долистывал до конца, до загадочного нароста в сто философских страниц — и тут я вряд ли прочитывал больше половины предложения, но снова не мог не видеть странного устройства текста, где из глав про войну и любовь вытекла вдруг река диковинных рассуждений, и снова удивлялся, как же странно это произведение выглядит. Почти ничего еще не зная о содержании, я был впечатлен его конструкцией.

Не могу побороть соблазн объяснить именно этим ослепляющим впечатлением свои последующие культурные интересы. Меня всю жизнь занимает внешность текста, буквицы и виньетки, в детских журналах я больше всего любил, когда слово, скажем, «паровоз», заменялось изображением крохотного паровозика, мне нравится топография листа научной монографии, что испещрен квадратными скобками и звездочками, я симпатизирую футуристике в стихосложении и радуюсь, когда на картине в музее что-нибудь написано.

И — что в этом предисловии важнее — в какой-то момент я понял, что, помимо внешнего, у любого текста есть и внутренний вид. Спрятанный от читателя ландшафт, подводные течения и ритмы, зоны сгущения, невидимые регистры и волны и, конечно, переключатели скоростей. Какие-то из этих явлений описаны наукой, имеют мудреные наименования, какие-то существуют в статусе фантазий, интуитивных вибраций. Сейчас нет необходимости формулировать четче: если вы прочтете эту книгу, станет ясно, что́ я имею в виду.

За приключениями внутреннего ландшафта текста следить бывает не менее интересно, чем за содержанием, которое можно даже иногда терять из виду (ничего страшного, Толстой в шкафу, в него легко заглянуть в пятый и десятый раз). Когда долго читаешь одну и ту же книгу, этот ландшафт может вдруг в счастливую секунду открыться целиком, освещенный свежим, чистым, легким солнцем, и вот я увидел «Войну и мир» всю сразу, как скульптуру, которую не обязательно воспринимать «подряд», главу за главой, а можно ходить вокруг нее, наслаждаясь новыми и новыми ракурсами. Тогда и смыслы, кстати, прилетят и сядут каждый на свою ветку.

Конечно, я не стану утверждать, что «Война и мир» в результате такого чтения открылась мне в своем «истинном свете». Но в каком-то неожиданном свете точно открылась, и я хочу вам об этом рассказать.

Читаем первые шесть глав

Было понятно, автор сделал непонятно. 1–1-I

(а)

Большое пустое пространство, два человека садятся на диван и ведут довольно напряженный разговор на двух языках, несколько раз меняясь ролями. Так начинается «Война и мир» — дуэтом-дуэлью в безлюдной гостиной.

Фрейлина Анна Павловна Шерер созвала на вечер знатную публику, важный и чиновный князь Василий Курагин явился первым. В гостиной могли быть слуги, но их не видно. Просьбу князя подать чай Анна Павловна забалтывает. В черновиках в конце эпизода возникал лакей и объявлял, что сейчас зайдут такой-то и такая-то, но в печатный текст лакей не проник, автор оставил сцену на двоих.

— Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte.

Это первые слова книги: «Ну, князь, Генуя и Лукка — не более чем поместья фамилии Бонапарте».

Разговор происходит в июле 1805 года, когда события в Генуе и Лукке были на слуху. Первую Наполеон только что присоединил к Франции, вторую отдал во владение сестре своей Эльзе.

Анна Павловна и князь не просто светские болтуны — они инсайдеры и лоббисты, понимают, о чем говорят. Возникающие в тексте вслед за Бонапартом Гарденберг, Гаугвиц и Новосильцев с какой-то депешей для них не ноунеймы, а от извивов международного положения зависят мир и война.

Для современного читателя эти фамилии и дальнейшие рассуждения о позиции Австрии — информационный шум. Кто такой Новосильцев, что он написал в упомянутой депеше, куда ее адресовал — непонятно. Далее Шерер выражает уверенность, что Бог и русский царь спасут Европу, — отлично, основная мысль ясна, а подробности будто и неважны.

Современный читатель, конечно, может выяснить что к чему в комментариях, для этого даже не нужно иметь дома научное издание, многое можно найти просто в интернете. Но мало кто так поступает.

Первые главы книги «Война и мир», называвшейся тогда «Тысяча восемьсот пятый год», появились в московском журнале «Русский вестник» в начале 1865-го. Насколько лучше нас читатель из 1865-го был осведомлен о событиях 1805-го? Можно предположить, что не слишком. Да, еще живы современники, 60 лет — это не 200, но тоже много, учитывая, что в XIX столетии было гораздо меньше источников информации. Широкого читателя, хорошо понимающего контекст этого разговора, не существовало никогда.

В тексте, опубликованном «Русским