Виссарион Белинский - Бородинская годовщина. В. Жуковского… Письмо из Бородина от безрукого к безногому инвалиду

Виссарион Григорьевич Белинский

Бородинская годовщина. В. Жуковского… Письмо из Бородина от безрукого к безногому инвалиду

БОРОДИНСКАЯ ГОДОВЩИНА. В. ЖУКОВСКОГО. Москва. В университетской тип. 1839. В 4-ю д. л. 8 стр.

ПИСЬМО ИЗ БОРОДИНА ОТ БЕЗРУКОГО К БЕЗНОГОМУ ИНВАЛИДУ Москва. В университетской тип. 1839. В 8-ю д. л. 16 стр.

Ничто так не расширяет духа человеческого, ничто не окриляет его таким могучим орлиным полетом в безбрежные равнины царства бесконечного, как созерцание мировых явлений жизни. Поэтому история человечества, как объективное изображение, как картина и зеркало общих, мировых явлений жизни, доставляет человеку наслаждение безграничное, полное роскошного, трепетно-сладкого восторга: созерцая эти движущиеся, олицетворившиеся судьбы человечества в лице народов и их благородных представителей, став лицом к лицу с этими полными трагического величия событиями, дух человека – то падает пред ними во прах, проникнутый мятежным и непокорным его самообладанию чувством их царственной грандиозности и подавленный обременительною полнотою собственного упоения, – то, покоряя свой восторг разумным проникновением в их сокровенную сущность, сам восстает в мощном величии, гордо сознавая свое родство с ними. Вот где скрывается абсолютное значение истории, и вот почему занятие ею есть такое блаженство, какого не может заменить человеку ни одна из абсолютных сфер, в которых открывается его духу сущность сущего и родственно сливается с ним до блаженного уничтожения его индивидуальной единичности. Да, кто способен выходить из внутреннего мира своих задушевных, субъективных интересов, чей дух столько могуч, что в силах переступить за черту заколдованного круга прекрасных, обаятельных радостей и страданий своей человеческой личности, вырываться из их милых, лелеящих объятий, чтобы созерцать великие явления объективного мира и их объективную особность усвоять в субъективную собственность чрез сознание своей с ними родственности, – того ожидает высокая награда, бесконечное блаженство: засверкают слезами восторга очи его, и весь он будет – настроенная арфа, бряцающая торжественную песнь своего освобождения от оков конечности, своего сознания духом в духе… Но когда мировое историческое событие есть в то же время и факт отечественной истории, и его субстанциальная родственность с духом созерцающего просветлит до прозрачности его таинственную сущность, – о, тогда его блаженство будет еще шире, бесконечнее, потому что на родной призыв отзовутся новые струны, сокрытые в самых недоступных глубинах его сердца!..{1} К таким-то великим мировым явлениям принадлежит битва Бородинская – истинная битва гигантов{2}, где, с одной стороны, исполнитель мировых судеб, влекомый бессознательным стремлением наполнить страшную, бездонную пропасть своего необъятного духа, мнил последним подвигом остановить свою блуждающую звезду и стать у темной цели своего таинственного пути, а с другой – великий народ, под знаменем креста и державной власти, стал за свое существование и за честь своих царей, —

И равен был неравный спор…{3}

Дивное зрелище! Ум изнемогает, силясь обнять его во всей бесконечности его значения!..

И тому прошло уже двадцать семь лет, и новые поколения сменили старые, и уже многих нет из знаменитых сподвижников, и лавровенчанные главы оставшихся покрыты священною сединою, и уже давно исцелились раны молодого царства, и уже давно цветет оно и новою жизнию, и новыми силами, и новою славою, – а между тем все это как будто вчера было…

Да, оно и в самом деле было не двадцать семь лет назад, а недавно, очень недавно, если не вчера, потому что только теперь, только ставши прошедшим, явилось оно нам во всем своем свете, уже не ослепляя своим блеском наших бренных очей, но радуя их отдаленным сиянием своего бессмертного величия, как радует очи торжественная, объявшая полнеба, но тихо мерцающая заря вечера или утра…

Великое прошедшее родило великое настоящее…

Царственно высокий дух русского царя, созерцая минувшие судьбы вверенного ему богом народа, остановился на поле славы своего державного брата, на поле славы своего народа, – и его монаршей воле было достойно воздать дань благодарности и славы великому подвигу сподвижников Благословенного…{4} И вот частное владение становится даром царя своему будущему преемнику{5}, и в Бородине[1], «от храма господня до хижины земледельца, все преобразовано, перелажено и представляет собою обширную дачу с устроенными для сообщения мостами, дорогами и улицами, и в версте от Бородина, на бывшей батарее Раевского, величественно и гордо возвышается бессмертный памятник, заключающий в себе восьмиугольную пирамиду»[2]. И вот, по творческому, властительному слову, на священных полях Бородина, приявших в недра свои кости и кровь героев великой драмы, стало под ружьем сто сорок тысяч новых героев… И вот в вечно памятный день 26-го августа, с рассветом дня, в рядах прочтен был царский приказ:

Ребята!

Перед вами памятник, свидетельствующий о славном подвиге ваших товарищей! Здесь, на этом самом месте, за 27 лет перед сим, надменный враг возмечтал победить русское войско, стоявшее за веру, царя и отечество! – Бог наказал безрассудного: от Москвы до Немана разметаны кости дерзких пришельцев, – и мы вошли в Париж.

Теперь настало время воздать славу великому делу. Итак, да будет память вечная бессмертному для вас императору Александру I. Его твердою волею спасена Россия. Вечная слава падшим геройскою смертию товарищам нашим, и да послужит подвиг их примером нам и позднейшему потомству! – Вы же всегда будете надеждою и оплотом вашему государю и общей матери нашей, России!

И ряды грянули русское «ура!», и оно не умолкало от пятого до восьмого часа дня…

Известно, что с этого же самого времени загремел военный клич в начале смертоносной битвы: посему грозное утро в памяти стариков воскресло, полуумершие сердца затрепетали, и полузастывшая их кровь снова закипела. «Теперь хоть бы снова на бусурмана», – шепнули инвалиды. «Далеко кулику до петрова дня, – молвили другие. – Пройдут века, высохнут моря и реки, а враг сюда и носа не покажет!»

Это слова безрукого инвалида, который оставшеюся рукою пером владеет, как и штыком. Нужно ли его имя?..{6} Послушаем же далее этого красноречивого в своей воинской простоте историка великого события:

Войска вокруг памятника составили огромное, величественное каре. Все отставные генералы, штаб– и обер-офицеры, участвовавшие в бородинском деле, помещались у памятника за решеткой. День был светлый, солнце, однако ж, не показывалось; но лишь святые хоругви, в сопровождении московского митрополита, с многочисленною духовною процессиею, государем императором встреченные, приблизились к памятнику, оно явилось и скрылось. По совершении панихиды начался молебен; а когда царь и воины стали на колени, солнце снова просияло, общая радость заблистала, а между старыми героями пронесся говор: «Так над главою Кутузова неожиданно воспарил орел при осмотре бородинских укреплений 25 августа 1812 года». – «С нами бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами бог!» – Вслед за сим огласилась песнь: «Тебе бога хвалим!» Гром пушек и «ура» все еще гремели, и роковой 1812 год – откликнулся!

В заключение этого знаменитого, дивного и торжественного явления государь император, провожая прежним порядком святые хоругви, повелел всем войскам мимо памятника проходить церемониальным маршем, сомкнутыми полковыми колоннами; в голове всех колонн ехали генералы, не принадлежащие к составу собранных войск.

Покойно и благоговейно отсалютовал русский царь сооруженному им и освященному днесь памятнику; сим редким примером, в лице всей России, принеся должную дань величию бога, он воздал честь заслугам человека. Высокий пример!

Бородинская битва, по благотворным следствиям, составляет священнейший предмет всей России, а бородинские поля, пролитою на них кровию, сроднились с миллионами русских людей. Чье же сердце не возрадуется, кто из глубины души не вознесет усердной теплой молитвы к подателю всех благ о здравии отца-монарха, увековечившего событие, вмещающее в себе честь России, и почтившего память падших героев! Жизнь воина – жертва славы! Тот у цели, кто стяжал себе славную память.

Государь император, как отец обширного семейства, с начала до конца жил в палатке посреди войска; по утрам ежедневно его величество или осматривал, или учил какую-нибудь часть и всеми был чрезвычайно доволен. Вечером на всех линейках и во всех селениях, в коих расположена была кавалерия, гремела музыка и заливались песни. Публики, и даже дам, съехалось – хоть бы в столицу, а веселья было хоть бы 1-го мая на гулянье.