Городецкий Наумович - Свердлов

Приняты все меры для спасения драгоценной жизни вождя революции. Нужно оповестить страну, Советы, армию о случившемся. Президиум ВЦИКа и Совнарком поручают это Якову Михайловичу. В 10 часов вечера 30 августа ВЦИК принимает воззвание ко всем Советам, всем армиям, всем, всем, всем:

„Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на товарища Ленина. Роль товарища Ленина, его значение для рабочего движения России, рабочего движения всего мира известны самым широким кругам рабочих всех стран.

Истинный вождь рабочего класса не терял тесного общения с классом, интересы, нужды которого он отстаивал десятки лет…

Призываем всех товарищей к полнейшему спокойствию, к усилению своей работы по борьбе с контрреволюционными элементами.

На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов революции.

Товарищи! Помните, что охрана ваших вождей в ваших собственных руках. Теснее смыкайте свои ряды…“.

Многое выражено в этом документе, написанном в самые трагические минуты жизни партии, жизни самого Свердлова. Тут и любовь к Ленину, и жгучая ненависть к врагам революции, поднявшим руку на великого вождя, и смелая решимость объявить массовый террор против всех врагов революции, и неистребимая вера в победу дела рабочего класса.

В эти тревожные дни Свердлов почти не выходил из кабинета Ленина, ночи проводил в помещении ВЦИКа. „По телефону мы говорили с ним ежедневно, — вспоминала Клавдия Тимофеевна. — Каждый день он сообщал мне о здоровье Ильича, и чем лучше было Ильичу, тем радостнее звучал голос Якова Михайловича. Он не допускал и мысли, что Ильич не справится с болезнью, не преодолеет ее“.

Вечером 2 сентября, как всегда, в здании „Метрополя“ открылось заседание ВЦИКа. Нет обычного оживления. В тревожном ожидании зал. Говорит Свердлов: „Каждый из вас рос, работал и воспитывался в качестве революционера под руководством товарища Ленина… Будем надеяться, что в ближайшее время наш вождь займет свой пост и будет по-прежнему работать на благо социалистической революции, как он работал всю свою жизнь“.

ВЦИК по предложению Свердлова принял постановление — ответить на белый террор врагов рабоче-крестьянской власти массовым красным террором против буржуазии и ее агентов. Через три дня под председательством Свердлова состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором выступил с докладом Феликс Дзержинский. „…При данной ситуации, — говорилось в постановлении Совнаркома, — обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью… Необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях… подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским заговорам и мятежам… необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры“.

Нелегко было принять это решение, нелегко было его выполнять. Нужно было выработать в себе чувство беспощадности к врагу, которого еще недавно отпускали на честное слово или приговаривали к общественному порицанию за саботаж и антисоветские деяния.

Рыцарь революции, глава ВЧК, „Железный Феликс“ часто находился на крайней грани сверхчеловеческого напряжения всех своих физических и душевных сил.

Дзержинский писал 29 августа 1918 года своей жене Софье Сигизмундовне: „Моя воля — победить, и, несмотря на то, что весьма редко можно видеть улыбку на моем лице, я уверен в победе той мысли и движения, в котором я живу и работаю“.

24 сентября 1918 года: „…На душе какой-то осадок, печаль, воспоминания о прошлом, тоска… Хотелось бы быть далеко отсюда и ни о чем, ни о чем не думать, только чувствовать жизнь и близких около себя… Так солдат видит сон наяву в далекой и чужой стране.

Я сейчас все тот же. Мечтаю. Хотелось бы стать поэтом, чтобы пропеть вам гимн жизни и любви… Может, мне удастся приехать к вам на несколько дней, мне необходимо передохнуть, дать телу и мыслям отдых и вас увидеть и обнять.

А здесь танец жизни и смерти — момент поистине кровавой борьбы, титанических усилий…“

Революция требовала от своих защитников непреклонности, беспощадности в борьбе с врагами.

Старый большевик М. С. Кедров рассказывал о своем состоянии, когда ему пришлось впервые подписать смертный приговор. Изменил революции один командир полка Красной Армии в Архангельске. Он продался английским интервентам. „Я старался убедить себя в том, — писал Кедров, — что подобные лица должны беспощадно уничтожаться, хотя бы они служили лишь орудием в руках других. Тем не менее я колебался: всю жизнь я боролся против виселиц и расстрелов. Неужели теперь нужно прибегать к тем средствам, которые никогда раньше не достигали цели? Неужели рабоче-крестьянская власть не может обойтись без казней?“

Но логика борьбы требовала одного решения — беспощадного подавления изменников, шпионов, контрреволюционеров. Когда английский и французский послы явились в Архангельске к Кедрову с просьбой о помиловании изменника: „Он-де перешел не к врагам России, а к ее союзникам“, — Кедров решительно отвел вмешательство союзных дипломатов: почему господ послов интересует судьба изменника, а не судьба членов Исполнительного Комитета и мирных граждан Кеми, которых расстреляли англичане?

Большевики принципиально всегда признавали допустимость массового террора, если этого требовали интересы революции. В январе 1918 года Ленин написал статью „Плеханов о терроре“. Он напоминал слова Плеханова на II съезде РСДРП: „…если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действия того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться… Salus revolutionis suprema lex“ [104] (благо революции — высший закон). Так говорил Плеханов в 1903 году. „Польза революции“ требует теперь, — продолжал Ленин, — суровой борьбы против саботажников, организаторов юнкерских восстаний, газет, живущих на содержании у банкиров. Когда Советская власть вступает на путь этой борьбы, господа „социалисты“ из лагеря меньшевиков и эсеров со всех крыш кричат о недопустимости гражданской войны и террора» [105]. Однако, говоря о терроре в этот момент, Ленин еще не включал в него применение смертной казни против врагов революции.

Вводя в начале сентября 1918 года смертную казнь, массовый красный террор против врагов революции, партия отдавала себе отчет в том, каким острым оружием он является, как часто в истории это средство борьбы с контрреволюцией в руках революционеров превращалось в свою противоположность. Коллонтай писала в начале октября 1918 года в «Правде» о настроениях рабочих в Орехово-Зуеве: «Выстрел на заводе Михельсона был своего рода сигналом: он заставил рабочих насторожиться, понять, как близка опасность, и сомкнуть спешно ряды свои…