Валентин Аккуратов - Лед и пепел

— Постой, постой, а почему на тебе форма фашистская? Полицай? Предатель?

— А вы, значит, точно наши?! — радостно заголосил дед. — Пришли, наконец–то! Развязывайте, все расскажу.

Он встал и протянул руки. Наместников развязал шнур, старик по–хозяйски поднял его и, аккуратно свернув, засунул в карман шинели.

— Из деревни я Петровки, в пяти километрах отсюда. Как ушли немцы, побросав все, мы всей деревней и приоделись. Все ждали своих, а они не идут и не идут. Стратегия, я понимаю. А с вечера–то прошел самолет, низко–низко, какая–то новая конструкция, без моторного шума, мы порешили — разведчик, оставшихся немцев выискивает, скоро танки или пехота придут. Ну, я в лес пошел, там у реки поле ровное. Не сел ли на нем, думаю. Иду это и самолет уже вижу — на самом берегу примостился. А тут как затокует глухарь. Ну, думаю, чудно! Откуда ему здесь взяться. Задумался и тихо так краем леса подбираюсь к самолету. А потом что было — не помню. Шарахнуло что–то по голове. Вот ведь как встретился–то со своими.

Он замолчал и попросил закурить. Жадно затягиваясь, добавил:

— А на вас нет зла у меня. И меня не опасайтесь, и немчуры здесь нет. Вон они где, — показал он рукой на далекий горизонт, где зависали осветительные ракеты.

Дав команду своему сержанту внимательно следить за дедом и лично обыскать его, старший десантной группы отозвал нас с Орловым в сторону.

— Похоже, дед не врет. Если это Петровка, в ее районе действует партизанский отряд. Он о нем должен знать. Сейчас спрошу.

Он отозвал нашего пленника в сторону и заговорил с ним. А когда вернулись, оба довольные, улыбались и разговаривали, как старые знакомые.

— Наш дед к тому же связной партизанский, — сказал старший десантников.

Поставив десантников в охрану, мы пошли к самолету. По дороге я подошел к деду и спросил его имя. Он лукаво посмотрел на меня, потом на торчащую из–за голенища рукоятку ножа:

— Кондратием Афанасьевым кличут, А крестному, конечно, надо знать имя крестника.

— Ты уж извини меня, Кондратий Афанасьевич, — попросил я прощения. — Шинель и пилотка твои здорово подпутали. Впервые я брал языка.

— Впервые! Если бы не махорка под пилоткой, так и не узнал бы ты мое имя. Ну, да ладно. Война. А этот чертенок–то — баба. Лиха, лиха. Люблю таких.

Осмотр самолета показал, что крупными осколками пробиты основные баки, порваны антенны радиопередатчика и радиокомпаса. Сергей Наместников быстро наладил аварийную арктическую рацию и связался с нашей передающей радиостанцией Главсевморпути, расположенной в Теплом Стане. Мы дали свои координаты и попросили сбросить на парашютах две бочки бензина, объяснив, что садиться у нас рискованно из–за глубокого снега, а на облегченной машине мы сможем сами взлететь. Баки же залатаем собственными силами.

Как только рассвело, наши опасения усилились. До передовой было не больше восьми — десяти километров. Тщательно замаскировав самолет снегом и ветками, Кекушев и Наместников занялись ремонтом баков, благо, летая на ледовую разведку, необходимый материал и инструменты мы всегда возили с собой, а для запуска моторов имели вспомогательный агрегат, так что в аэродромной технике мы не нуждались.

Осмотр поля показал, что взлет хотя и сложен, но возможен. В полдень, во время сеанса связи, нам сообщили, что в сумерках горючее будет сброшено, и просили в это время давать радиопеленги, что наш аварийный агрегат тоже позволял. В то время такие агрегаты стояли только на самолетах полярной авиации. Старший группы десанта, когда узнал об этом, был просто поражен:

— Нам бы, разведчикам, такой самолет, — с завистью проговорил он и рассказал, что они, попадая в такие ситуации, вынуждены были бросать или уничтожать свои самолеты, поскольку запустить моторы, даже если бы они и починили самолет, не могли.

В точно назначенное время Сергей встал на радиовахту, связался с вылетевшим к нам самолетом и стал давать ему пеленги. Через сорок минут самолет был над нами. Сбросив две бочки горючего, после разворота он низко прошел над полем и, покачав крыльями, взял курс на восток. Закончив радиосвязь, Сергей, улыбаясь, прочитал нам радиограмму от экипажа: «Фронтовиков–профсоюзников братский экипаж поздравляет с боевым крещением. Надеемся на встречу на Центральном аэродроме».

— Узнаю по стилю. Это, похоже, кто–то из наших, забронированных. Экипаж Бузаева? — сказал Орлов.

— Точно. Радист сообщил, что вчера они пришли из Красноярска, и Новиков Валериан Дмитриевич дал им команду выручать нас.

Подтащив бочки к самолету, переносной электропомпой перекачивали горючее в центральный бак и стали опробовать моторы.

— Танки! — вдруг раздался крик нашего наблюдателя, выставленного на излучине реки.

Из пилотской кабины было видно, как с севера, вдоль правого берега, по направлению к нам, быстро двигались два танка. В сгущавшихся сумерках было трудно понять чьи.

Мы выскочили из самолета и столкнулись к подбежавшим старшим группы.

— В окопы, без паники! Приготовить противотанковые гранаты! — крикнул он.

Мы быстро укрылись в брошенные немецкие окопы, тянувшиеся вдоль берега. Танки приближались. Снег комьями летел из–под гусениц, выхлопные газы шлейфом тянулись за ними. И вдруг танки, рассредоточившись, встали, медленно поводя стволами орудий в нашу сторону.

— Все! Хороший был самолет! — услышал я голос Кекушева.

— Да это наши! Тридцатьчетверки, и звезды! Смотрите! — звонко закричала девушка и, выскочив из окопа, махая руками, пошла навстречу танкам.

— Назад! Крючок! — отчаянно крикнул старший.

— Да наши же! Смотрите, звезды на бортах! — ответила девушка.

Один из танков медленно двинулся ей навстречу, отсекая девушку от нас. Мы замерли: что–то будет? На его борту мы ясно увидели красную звезду.

— А, черт! А ведь и правда наши! — крикнул кто–то. И мы тоже выскочили из окопа, размахивая руками. Танки направились к нам, из открытых люков виднелись краснозвездные шлемы, а на броне сидела наша девушка.

— Кто такие? Откуда здесь аэродром?! — из первого танка выскочил молодой офицер с петлицами капитана.

Увидев Кекушева в кожаном меховом пальто и шикарной морской фуражке, расшитой золотом, он вытянулся перед ним.

— Капитан Федоров. Выполняю разведку. Нашего аэродрома здесь не числится, а потому вынужден был принять необходимые меры!

— Да, капитан, если бы не наша девушка, сожгли бы самолет! — выступил вперед старший десантников.

Капитан смущенно переминался с ноги на ногу и с восхищением посматривал на Крючка. Перезнакомились. Вскоре на подогревной самолетной печке в большом котле Сергей Наместников вместе с танкистами начал варить ужин. Посыпались шутки, смех и взаимные расспросы. По просьбе Орлова танкисты провели несколько раз танки по поляне, примяли снег, сделали вполне сносную взлетную полосу. Проба моторов показала их безукоризненное состояние. За общим ужином под весенним небом авторитет Кекушева вновь поднялся у танкистов, когда из объемистой фляги он разлил каждому по сто граммов фронтовых. Выпили за победу, за боевую дружбу, за нашу девушку Крючок. Потом сменили выставленную охрану, дав и ей возможность приобщиться к общему веселью. Еще раз осмотрев полосу взлета и попрощавшись с танкистами, заняли свои места в самолете. Уже стемнело. Взлет по одному костру, зажженному в конце полосы, вопреки ожиданию, прошел легко и быстро. Не делая круга над оставшимися танкистами, чтобы не привлечь к ним внимания немцев, мы взяли курс на Москву и через сорок минут сели на бетонной полосе Центрального аэродрома, В зале аэровокзала нас встречал Новиков. Иронически улыбаясь, Валериан Дмитриевич сказал: