Эрнст Вайцзеккер - Посол Третьего рейха. Воспоминания немецкого дипломата. 1932–1945

Не знаю, кем меня считали в партийных кругах ко времени моего отъезда, возможно, относили к нейтралам. Старые члены партии, работавшие в министерстве иностранных дел, иногда позволяли мне улаживать их проблемы. Более того, существовала небольшая группа статс-секретарей рейха, с которыми я поддерживал отношения. Вероятно, я оказался единственным, кто получил этот пост, даже не являясь членом партии и не оказав ей никаких услуг. Конечно, все это было и преимуществом и недостатком. Всем известно, что я не пользовался никакой поддержкой со стороны Риббентропа, но и последний, в свою очередь, не поддерживался Гитлером, воспринимавшим его как помпезного осла.

Фактически все происходившее напоминало некую игру, целью которой была атака министерства иностранных дел – для того, чтобы выбить оттуда Риббентропа. Особенно настойчиво давил доктор Геббельс. Однако даже старейшие партийные мандарины не смогли добиться смещения Риббентропа. Определенные усилия предпринимали и Геринг, и Гиммлер, но напрасно. Окружавшие Гитлера люди разделяли с ним ответственность за множество совершенных преступлений, и ему приходилось беречь каждого из них, что стало еще одной причиной сползания режима к полному краху.

В своей семье я не всегда говорил о том, какие мрачные мысли владели мной. Я не хотел еще более осложнять жизнь следующих поколений. Наша собственная ноша и личные страдания сами по себе не были приятными, не стоило взваливать все это на остальных.

В Третьем рейхе не осмеливались публиковать списки военных потерь. Газетам полагалось отвергать сообщения о погибших, которые шли вразрез с партийными взглядами. Даже о гибели прославленных военачальников предпочитали умалчивать, чтобы не возбуждать недовольство народа. Любой военный успех, напротив, всячески раздувался и неизменно приписывался «гению фюрера». Но если случались поражения, то сразу же находили ответственного, обычно одного из генералов, которого с шумом смещали.

В глубине души Гитлер ненавидел всех генералов, считая их потенциальной piиce de rйsistance{Часть сопротивления (фр).} в своем стане. Его истинное отношение к ним ежегодно проявлялось 8 ноября, когда он произносил речь перед своими старыми партийными товарищами в пивном ресторане «Бюргербрау» в Мюнхене. По этому случаю он был готов показать всю свою ненависть к буржуазному обществу; как самоучка, дошедший до всего сам, он давал знать, кого следует осудить и считать вне закона. Его выпады были направлены как против конкретных людей, так и против внешних врагов.

Все, что я делал за прошедшие четыре с половиной года, с осени 1938 года по апрель 1943-го, я мог бы коротко охарактеризовать как бесплодные попытки или время напрасных надежд. Фактически все шло не так, как мне хотелось бы. Началась война, вскоре она переросла в мировую войну, мы еще дальше отодвинулись от возможности заключения мира с помощью переговоров.

Сделал ли я неправильный выбор, когда решил в 1933 и затем еще раз в 1938 году остаться на службе? Поскольку в конце концов мы не смогли добиться никаких перемен к лучшему, не стоило ли нам, находившимся на службе в министерстве иностранных дел, уйти в отставку, когда Гитлер пришел к власти, или сделать это позже, когда диктатор раскрыл свое истинное лицо? Может, стоило переждать в лоне семьи, чтобы увидеть, в какие цвета окрасится диктатура, и пока беззакония и война сами по себе не прекратятся. По крайней мере, следовало оставаться с чистыми руками.

В нашей школе в Штутгарте у нас было два профессора по имени Штрауб, один преподавал нам Священное Писание, другой анализировал Гете. Первого мы прозвали Бог Страха, второго – Бог Отрицания. Когда я перешел на более высокую ступень, то задал Богу Страха вопрос о предопределении: если Бог всеведущ, тогда он должен предвидеть будущее; следовательно, будущее можно предугадать, тогда как же быть со свободой волеизъявления или с личной ответственностью? Профессор ответил: «Сядьте, Вайцзеккер, и оставьте ваши нелепые мысли».

В то время я был не удовлетворен ответом. А сегодня? Сегодня я вижу, что со всех точек зрения ответ был правильным, сознание должно превалировать над умозрительными причинами.

Людям свойственно судить о действиях других по достигнутым ими успехам. Тот, кому не удалось предотвратить начало войны, кто не положил конец эксцессам и зверствам режима Гитлера, кто оставался в высшем эшелоне и не смог добиться падения Гитлера или сам не направил на него револьвер, даже тот, кто не отдал свои тело и душу приближению победы союзников, рассматривался как соучастник режима. Думающие таким образом не слишком далеки от истины. Они оказались бы правы, если бы их волновал только видимый успех и если все можно было рассматривать как сделку на фондовой бирже. Они оказались бы правы и в том случае, если бы не обращали внимания на то отчаянное положение, в котором мы находились в то время, когда наши молодые люди отдавали жизнь на земле, на море и в воздухе. И когда пожилые люди также отдавали жизнь тому, что считали необходимым, не задумываясь о собственной корысти или выгоде и не прислушиваясь к тем, кто думал иначе и мог судить об их действиях. (Потери фольксштурма – ополчения, усилиями которого в конце 1944 – мае 1945 года во многом держался фронт, – огромны и до сих пор точно не определены. – Ред.)

Когда я покидал Берлин в 1943 году, я мог насчитать единицы очень близких друзей, которые полностью понимали мою деятельность. Вопрос оставался в том, что при той враждебности, с которой я относился к правящим нами лидерам, правилам и мотивам поведения, я был готов всецело отдаваться работе, хотя иногда она казалась абсолютно бессмысленной и конечный результат от меня не всегда зависел. Вопрос не стоял так: «Что нам делать, люди?» Мы знали, что делать, но не могли. Проблема быть неправильно понятым всегда беспокоит представителей дипломатической службы. А для того, кто и сам не знает, что он хочет, мне действительно больше нечего добавить.

В ВАТИКАНЕ (1943 – 1945)

9 февраля 1940 года я единственный раз в жизни посетил встречу министров в рейхсканцелярии. Мое посещение было связано с «назначением полномочного представителя для сохранения национал-социалистской идеологии». На заседании проявились разногласия между министрами Розенбергом, Керлем и Рустом не только по поводу сути и диапазона этой идеологии, но и, в особенности между Розенбергом и Керлем, по вопросам взаимодействия этой идеологии и христианской религии. Доктору Геббельсу удалось сгладить противоречия, сказав, что пока нельзя прийти к согласию по поводу того, чем является идеология национал-социализма, поэтому лучше перейти к практическим вопросам.